На вершине бездны

– Берегите себя! Пожалуйста! – вдруг взяв Гаспара за рукав рубахи, воскликнула она.

Гаспар улыбнулся и, похлопав её по плечу, прихрамывая пошёл в дом.

Украдкой прошмыгнув в подвал, крестоносец отыскал в углу свой старый кольчужный хоуберк. Накинув на себя броню, крестоносец вздохнул, расправил плечи и направился на скотный двор. Выдернув из огромного засаленного пня широкий топор, Гаспар снова взглянул на мельницу.

– Господь всемогущий, Господь всемилостивый. На тебя уповаю в пути своём. Благослови верного воина твоего на дело правое. Во имя чести и справедливости. Даруй силу и не покинь в меня в самый тёмный час, когда всякие светила угаснут, – припав на колено, прошептал Гаспар.

Поднявшись и заткнув топор за пояс, крестоносец хромая направился в сторону мельницы.

Глава 5

Сырое подземелье ознобом пробиралось под кожу Эстебана. Открыв глаза, он с досадой и злобой вспомнил, что произошло накануне того, как потерял сознание.

Хотелось спать, есть и пить. Голова пульсировала от боли. Двое стражников молча стояли напротив. Эстебан потянул цепи. «Крепкие. Не порвать», – угрюмо подумал он.

Тело экзекутора уже вынесли, и о нём напоминали лишь две кровавых полосы, тянущиеся к лестнице.

«Чёртов ублюдок, – зазвенев цепями, подумал гладиатор. Перед глазами всплыло лицо комиссара, наглые серые глаза, глубокие, как ущелья, морщины на лбу, искривлённый в злорадной усмешке рот. Гадёныш оказался хитрее и опаснее, чем думал Эстебан. – Недооценивать врага – непростительная ошибка не только на арене, – подумал он. – Старею».

Тем временем Кобылин, потирая вспотевшие ладони, расхаживал в приёмной коменданта. Высокие двери отворились, и на пороге показался писарь.

– Входите! Господин Коррадо ждёт вас, – холодно и монотонно произнёс писарь, потрясая в воздухе бумагой со свежими чернилами.

Комиссар едва слышно вздохнул и вошёл внутрь. Комендант встретил гостя строгим и недовольным взглядом, от которого у Кобылина на лбу выступил пот.

– Как это произошло?! – спросил комендант.

– Чёртов зверь! – переменившись в лице, начал Кобылин. – Я спускался по лестнице, когда увидел, как этот черномазый дьявол душит дознавателя. Я бросился вниз, пытался помочь, но ублюдок ударил меня так, что я полетел обратно. Я позвал на помощь, но там, наверху, словно оглохли, тогда я вспомнил про сигнальный колокол дознавателя и забил тревогу. Когда подоспела охрана, это животное уже задушило несчастного, – состроив печальную мину, процедил сквозь зубы Кобылин.

– С какой стати заключённому было убивать того, кто собирался его освободить?! – откинувшись на спинку стула, спросил комендант.

– Кто знает, что у этого дикаря на уме? – ответил Кобылин. – Да и дознаватель был человеком крутого нрава, мог и сам напроситься, – пожимая плечами, добавил он.

Комендант, молча постукивая пальцем по столу, испытывающее смотрел на комиссара.

– Мне нужно было, чтобы этот чернокожий вышел отсюда живым и невредимым, – вдруг прервав напряжённое молчание, произнёс комендант.

– Господин Коррадо, при всём уважении, мне кажется, вы поспешили отпустить это животное, – нервно облизывая губы, сказал Кобылин.

Удар кулака о стол заставил комиссара вздрогнуть и замолчать.

– Мне насрать на твоё мнение! – вскрикнул комендант. – В городе действует чёртово подполье! Как они там себя называют? Ах да, «Оплот». Умалишённые фанатики, возомнившие, что грядёт конец света и что они вправе устраивать самосуд над грешниками. Городские улицы провоняли трупами насильников, педофилов и убийц.

–Что же в этом плохого? Они же не знать режут, – помявшись, спросил Кобылин.

– А то, что завтра в их списке можем оказаться и мы с тобой, идиот! Или ты святой?! – сдвинув брови, зыркнул комендант.

Кобылин поёжился.

– Этот проповедник на площади наверняка был одним из них. Чернокожий мог вывести нас на их логово, – недовольно выдохнув, произнёс комендант.

– Ну и пускай катится, я прослежу за ним, – разведя руками, сказал Кобылин.

–Да ты и впрямь дурак! Отпустить?! После того, что он сделал?! Хочешь, чтобы мои люди устроили мятеж??? – глядя на комиссара с прищуром, спросил комендант.

Кобылин побледнел и опустил глаза.

– Так, вот что. Ступай в подвал и выбей из этой скотины всё, что он знает. Только не переусердствуй там! – поглаживая короткую бороду, произнёс комендант.

– Будьте уверены, господин Коррадо, он заговорит, – с улыбкой в заблестевших глазах сказал Кобылин.

– Проваливай. Тебе сутки, чтобы развязать ему язык.

– Будет сделано! – вдохновенно кивая, произнёс комиссар и поспешил к двери.

Спускаясь по лестнице в сырые застенки, Кобылин что-то громко напевал, нарочно фальшивя. Приблизившись к заключённому, комиссар сделал жест охране, и те удалились.

– Ну что, дорогой? Поговорим? – заглядывая в измученные глаза Эстебана, спросил Кобылин.

Подвешенный на цепях гладиатор опустил голову. Потирая сквозь расстёгнутый ворот волосатую грудь, комиссар подошёл к печи и стал раздувать меха.

– Слышишь, как гудит пламя? – задыхаясь от усердия, сказал Кобылин. – Молчишь? Ну ничего. Сейчас ты станешь более словоохотливым.

– Чего тебе от меня нужно? – усталым басом вдруг спросил Эстебан.

– Где твои дружки? Что ты знаешь об «Оплоте»? Где собираются эти подпольщики?! – взглянув на узника, ответил вопросом на вопрос Кобылин.

– Тебе придётся пытать меня до смерти. Мне нечего тебе сказать, – со вздохом сказал Эстебан.

– Все так говорят. Пока я не делаю вот так… – произнёс Кобылин и, развернувшись к несчастному, приложил к его ноге раскалённый добела прут.

Эстебан, зазвенев цепями, дёрнулся. Скрежет зубов и звериный рык эхом заметались по темнице.

– Что ты знаешь об «Оплоте»?! Кто им руководит?! – брызгая слюной, зашипел Кобылин.

– Я никогда не слышал ни о каком «Оплоте». Я в городе только четыре дня. Проснулся у фермы в стоге сена. Неподалёку от кладбища. Клянусь, я не знаю, о чём ты спрашиваешь! – тяжело дыша, сказал Эстебан.

Кобылин сунул прут обратно в печь. Обойдя узника, он с силой потянул на себя рукояти деревянного колеса, после чего цепи натянулись, чуть не вывернув руки Эстебана из суставов.

Гладиатор глухо застонал.

– Говори, тварь! Не то до смерти замучаю! – обтирая кепкой мокрое от пота лицо, произнёс комиссар.

– Я не знаю, о чём ты меня спрашиваешь, – тяжело проглотив комок боли, снова ответил гладиатор.

Кобылин подошёл к печи и снова взял прут. Вернувшись к узнику, он приложил раскалённый металл к его груди и стал медленно выводить на ней алую звезду.

Эстебан вздрагивал и ревел, отчего связанные за его спиной руки всё больше выкручивались.