Братья: от Сталинграда до Берлина. Книга первая

Братья: от Сталинграда до Берлина. Книга первая
Артем Октябрьский

Когда война пришла в Сталинград, семнадцатилетний парень Артем Севцов работал в госпитале волонтером, в то время как его братья вовсю воюют на самых разных участках фронта. Теперь Артему предстоит воевать вместе с теми, чья судьба была поглощена войной. На своем пути Артем встретит много бед, потерь и поражений, но рядом воюют его братья, которые не дают подростку соскочить с седла. Сможет ли он дойти до конца, не умерев, не потеряв рассудок и человечность? Остается только надеяться, что сможет.

Братья: от Сталинграда до Берлина

Книга первая

Артем Октябрьский

Художник обложки Александра Викторовна Кохановская

Корректор Ольга Александровна Полтаранова

© Артем Октябрьский, 2020

ISBN 978-5-0050-5318-3 (т. 1)

ISBN 978-5-0050-5319-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я убит подо Ржевом, в безымянном болоте,
В пятой роте на левом, при жестоком налете.
Я не слышал разрыва, я не видел той вспышки,
Точно в пропасть с обрыва, и ни дна, ни покрышки,
И во всем этом мире, до конца ее дней,
Ни петлички, ни лычки, с гимнастерки моей.

    (Александр Трифонович Твардовский)

Пролог

Согласитесь, тяжелое чувство наступает, когда слышишь, что кто-то из знакомых умер, даже если просто знакомый, с которым ты встречался всего пару раз. Но что, если гибнут все вокруг, и знакомые, и нет, и даже семья? Как выдержать все это? Ответ на этот вопрос вам никто не даст, вы его сами найдете, если конечно, переживете. Меня зовут Артем Николаевич Севцов, и я пережил самую страшную войну на свете и пережил самые страшные чувства на свете. Сейчас я вам о них расскажу.

Я родился в Белгороде, в 1925 году. У меня было три брата: Родион, Николай и Виктор. С Родионом мы были двойняшками, а Николай с Виктором родились раньше. Николай старше нас на два года, Виктор на три. Однако я их никогда не видел. Мы с мамой, почти сразу после моего рождения переехали в Царицын, а через месяц город переименовали в Сталинград. Я никогда не спрашивал, почему мы уехали. Для мамы эта тема была болезненной, и я не развязывал разговор об этом, хотя мама была не против рассказать мне о братьях, об отце. Отец был солдатом, вернее сапером, снимал мины, ставил мины, ремонтировал машины, танки. Такой род солдат не так уж часто идет в бой без необходимости, слишком ценный ресурс. Отец, по рассказам матери, был на дальнем востоке, там как раз был пограничный конфликт с Японией, в котором он участвовал. Правда, где он сейчас сказать трудно, может здесь, в Европе, или все там же, на Дальнем Востоке.

Я рос послушным ребенком, но чем старше я становился, тем больше мне хотелось самостоятельности. Как-то произошла со мной одна история. К нам в город приехала делегация во главе со Сталиным. Ради такого ответственного события всем объявили выходной. Мы стояли с мамой на набережной, было много народу. Я хотел увидеть Сталина, но я был очень маленьким, соответственно низким, но желание увидеть «Отца советского народа» была выше. Под шумок, уже к концу торжества, я вырвался у матери из рук и побежал через толпу, крича: «Товарищ Сталин! Товарищ Сталин!». Я слышал, как все люди обращались к нему именно так, вот и решил, что так и надо говорить. Я преодолел толпу и передо мной стал высокого, как мне тогда казалось, роста грузин, пятидесяти лет, с густыми усами, правой рукой, согнутой почти под ровный угол, сжимающей трубку. В красивом темно-зеленом кителе, темно синих штанах и сапогах, его пышные волосы, зачесанные назад, тихонько колыхались по ветру. Он аккуратно присел на корточки, и спросил:

– Ты что-то хотел, мальчик?

– Я… товарищ Сталин, я…

– Не спеши – Перебил он меня, выставляя левую руку, – спокойно, размеренно, медленно. Как тебя зовут?

– Тема.

– А фамилия у тебя есть?

– Севцов.

– Вот теперь рассказывай, Тема Севцов.

Я глубоко вздохнул и начал:

– У меня дедушка, сосед мой, говорит, что вы самый лучший командир на свете. Дедушка – коммунист. А вы тоже коммунист?

– Да, конечно. – Сказал Сталин, кивая головой медленно, будто он был сонный.

– Тогда получается коммунисты хорошие?

– Безусловно. Все коммунисты хорошие.

– А можно, когда я вырасту, тоже коммунистом буду. Я очень хочу быть коммунистом! Я тоже хочу быть хорошим!

– Ну, раз хочешь – Он медленно встал, положил левую руку мне на плечо, и сказал мужчине в очках, – Товарищ Молотов, записывайте приказ номер один. Товарища Тёму Севцова, по достижении восемнадцати лет, зачислить во Всесоюзную Коммунистическую Партию.

Мужчина, улыбнулся, секунду помешкал, достал листок и все это записывал.

– Так точно, товарищ Сталин. Распишитесь?

– Конечно.

Сталин подошел и расписался на бумаге. Повернулся и подошел ко мне.

– Ну, вот и все, Тёма Севцов. Будешь взрослым, придешь к нам, и станешь коммунистом. А теперь иди. Тебя, наверное, мама ждет.

И хоть мне и сказали потом, что это все было наигранно, что Сталин подмигнул Молотову, и они разыграли сцену, мне все это казалось таким официальным и серьезным. Я запомнил этот момент на всю жизнь. Все ребята во дворе мне завидовали, а мама даже не ругалась за то, что я вырвался и побежал в неизвестном направлении. В ту же ночь я не мог уснуть. Я был горд тем, что лично Сталин записал меня в коммунисты, и я знал, что теперь до конца своей жизни буду верен ему. Однако уже через пару лет, это событие осталось лишь моим воспоминанием, которое я хранил в себе до самого начала войны.

Я хотел пойти в армию, служить, защищать Родину, но мама исходила из других соображений. Она хотела, что бы я выучился на токаря и пошел работать. Из-за такой несхожести взглядов я и не знал, что делать. Думал, поживем – увидим.

Так уж вышло, что мой шестнадцатый день рождения выпадает в год моего выпуска. Я перестал быть похожим на себя. Из маленького, круглого, светловолосого мальчика, я вырос высоким, крупным, темноволосым парня, с разноцветными глазами и густыми, волнистыми волосами. Чем старше я становился, тем больше я конфликтовал с учителями. Как бы сказать, не прям уж ругался, просто оспаривал их слова и действия, за что нередко получал нагоняй. Но самый громкий случай произошел в девятом классе. Учительница по истории была дворянского рода. Об этом знала вся школа, но не обращала внимания, так как она вела себя нормально. Однако с 1938-го года, после того как расстреляли ее родителей за то, что они устроили пожар в амбаре родной деревни, не желая мириться с колхозами, эта учительница начала себя странно вести. Мы все это терпели. Моей последней каплей стало, когда она орала на весь класс о репрессиях и Сталине, что вождь пролетариата никогда не будет истреблять свой же народ, и что при Николае втором было лучше. Конечно, ей было лучше! Дочь помещиков, у которых было все, не надо было работать, трудиться, просто сказочная жизнь. Но в один момент это все пропало, и ей все-таки пришлось идти на работу. Видите ли, дворянам работать нельзя, царская кровь. Я все решил тогда сам. Выбежал из класса на улицу, и побежал к первому милицейскому патрулю, и все рассказал. Милицейские сказали мне идти в школу, что они разберутся. Сразу же после моего возвращения меня вызвали к директору. Там стояла эта учительница, которая заявляла, что она рассказывала про индустриализацию, что хвалила Сталина, а я, предатель, взял и убежал. Директриса грозилась, что выставит из школы, что за такое выставят из комсомола. По счастливому стечению обстоятельств, в этот самый момент в кабинет зашел наряд милиции. У меня спросили, какая учительница вела антисоветскую агитацию. Я показал. Меня и учительницу забрали в отделение. Потом вызывали маму, шло долгое разбирательство, спрашивали учеников со всей школы. В итоге ее признали виновной и обвинили в предательстве Родины и антисоветской пропаганде, и увезли. Только через четыре года я узнал, что ее расстреляли. Мне еще тогда, в школе, не было ее жалко, хотя чувство вины у меня оставалось. Директриса извинилась передо мной и заверила, что я поступил правильно. В противном случае, она бы продолжала нести всякую дрянь, которую потом начали бы нести и дети, и уже расстреливали бы родителей, за антиправительственное воспитание. Так что я, как бы сказать, даже сделал тогда добро. Это был самый крупный скандал в школе, после которого учителей подвергали жесткому контролю, а я уже не влезал в никакие споры с учителями. Мне просто хотелось доучиться до конца.

Глава 1

Выпускной

И вот, наконец, 22 июня, выпускной! Отзвучали вальсы духовых оркестров, и мы, с другими десятиклассниками, шли встречать рассвет. 10 А класс, направился к Мамаеву Кургану; 10 Б отправился на северные степи; а мы, 10 В, направились на берег Волги.

Ночью эта река принимала необъятный, красивый вид. Быстрая вода, освещаемая белоснежным лунным светом, под дуновением попутного ветра, ударялась о прибрежные камни. Кто-то из ребят разделся и полез купаться. За ним еще пару ребят ринулись в воду. Я остался на берегу, вдыхая свежий ночной, речной воздух. Вот и показалось с другой стороны реки, разрезая золотистыми лучами воздух, ослепляющее яркое солнце. На часах было три часа тридцать минут. Ребята перестали купаться, и вышли на берег. Оделись, и мы все вместе пошли гулять по набережной. Вот и открылась наша любимая кофейня. Она и славилась тем, что открывалась сразу после восхода солнца. Ребята пошли по домам, а я, моя девушка Катя, друг Гриша, его подруга Лена, остались в кофейне. Мы пили кофе, обсуждали, кто и куда поступит. Дядя Коля стоял за прилавком, вытирал бокалы, смотрел на нас и улыбался. Вот и стали выходить на улицу первые люди, открываться магазины. Город вновь начал оживать.

В какой-то момент из мегафона заиграла мелодия. Это означало, что Левитан будет объявлять нам что-то важное. Мы расслабились, и были готовы услышать какую-нибудь хорошую новость. Однако после того как прозвучала мелодия, из громкоговорителя раздался голос Левитана: «Внимание! Говорит Москва! От Советского Информ. Бюро! Граждане и гражданки Советского Союза, сегодня, вы четыре часа утра, без всякого объявления войны, германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная Война. Наше дело правое! Враг будет разбит, победа будет за нами!!!». Все на улице просто оцепенели, потом началась суматоха. По улицам ездили полицейские и комиссары НКВД. Я попрощался с ребятами, но они на меня не обратили внимания, только Катя, прощаясь, помахала рукой.

Домой я шел очень задумчивый, даже с соседом не поздоровался, хотя раньше я его чуть ли не обнимал. Хороший дедушка, звали его Архип, ветеран Первой Мировой и Гражданской войн, ярый коммунист. Оставался со мной много раз, когда мама уходила на работу. Он прекрасно играл в шахматы, и меня научил. Помню, как он рассказывал: Они с ротой обороняли крепость, а немцы пустили газ, но несколько солдат выжило, и они, полумертвые, закашливаясь, пошли в контратаку. Немцы не ожидали атаки и были напуганы внешним видом нападавших, вследствие чего поспешно бежали. Вот так, пятьдесят с лишним полумертвых солдат отразили атаку почти дивизии немцев. Я слушал эту историю с открытым ртом и просил рассказать ее снова и снова, каждый раз, когда оставался с ним. Но в тот момент я не обращал внимания, ни на кого, даже на моего любимого дедушку. Да и он был мрачным. Оно и понятно. Они воевали, проливали кровь, а теперь, под старости лет немцы вновь напали. Невольно задается вопрос: «За что воевали?», «За что умирали?».

В квартиру я зашел вообще без настроения, а на кухне сидела мама, она плакала. Я сел напротив.

– Как выпускной? – Вытирая слезы, спросила она.