Нежить на службе Его Величества

Перед гробовозкой разведут мосты

В рожу поцелуют, водкою польют

Рюмку с коркой хлеба в последний путь нальют.

Этот стих написал однокашник Галицкого. Аккурат перед тем, как помереть от брюшного тифа. Бабы цветы ему не покупали, от того, что не выдался он ростом и рожей. Мосты не разводили, так как помер он в Волжской губернии, а не в Петербурге. И вообще, при жизни, Саша Галицкий его недолюбливал, всячески обзывал и говорил тому на его стихи, что кто рифмует на глаголы, тому срали в рот монголы.

Настасья погибла в самом расцвете сил. Не вышла замуж, не родила детей, не получила образования, которое едва ли бы ей пригодилось. Оказалась в подвале профессора Галицкого. И вот теперь к её телу прилеплены провода, в одну руку вливают кровь пуделя, а с другой выливают кровь Настасьи. Прямо на грязный липкий пол. Не вынимая остатков прошлого градусника, Галицкие повесили новый. Этого добра, слава Богу, у почившего профессора было с лихвой.

Постепенно подавая мощность, близнецы наблюдали. Шкварками больше не пахло. Вода булькала и выплескивалась на брюки Саши и платье Лизы. Когда температура дошла до нужных сорока градусов, руки мёртвой девушки задергались. Пальцы сжались в кулак, губы вытянулись в тонкую полоску, а затем раскрылись. Язык выпал наружу и Настя, ухватившись пухлыми ручками за края ванны, поднялась.

Она заправила язык в рот и хмуро глянула на своих друзей.

– Настенька! Слава богу! Как ты? – Лиза запрыгала вокруг ванны, желая и страшась бросится на подругу с объятьями. К тому же, она была мокрой и немного подванивала.

– Есть хочу. – резко ответила Настя и язык снова выпал.

– Конечно дорогая моя! Сейчас. – со слезами радости на глазах сказала Лиза.

Елизавета пыталась помочь подруге выбраться из ванны, но та сама ловко перемахнула через бортик и повезла за собой мокрые юбки.

Настя поглощала еду не жуя. А вместе с последним бутербродом с икрой, ожившая девушка чуть не откусила Александру пальцы.

– Ты наелась? Душенька моя?

– Еще. – гаркнула Настя.

Лиза сунула ей половину чёрствого багета.

– Она такими темпами и нас слопает. – шепнул брат.

– Езжай на службу, а я в булочную, если что, поест обоев. И псину вынеси.

Новость о странном, дурно пахнущем бродяге, что носиться по Петербургу и пугает людей разнеслась быстро. С общих кухонь в цирюльни, оттуда в салоны, игорные дома. Лишь двоим не было никакого дела, до глупых сплетен: Николаю Александровичу и Александру Васильевичу. Первый играл в домино. Второй осваивал новое звание. Теперь, вместо скучных лекций и муштры Александр сам отдавал приказы. И первым приказом, что он должен был отдать, стал приказ о раскопках могил на Петербургских кладбищах. Москвитин, так и не найдя формул и инструкций профессора, под давлением нарастающей политической обстановки, решил начать воскрешение мертвецов сам. Он ни раз и не два присутствовал при опытах и наблюдал за работой Галицкого. Пусть это работа была для него чудна и непонятна, он взялся за неё с особым энтузиазмом. Ведь живых становилось всё меньше. Война с Японией обернулась нехилыми потерями. Всё больше молодых мужчин мигрировали в Германию, Францию, Америку. Сколько осталось в Китае, сколько пропало без вести. Сколько находилось в ссылке. Бабы, какими сильными они не были, столько не нарожают. К тому же. Рожденный, вскормленный и выученный человек смертен. Его застаёт пуля, морозы, цинга и дизентерия. Ему необходимо спать, есть, пить, курить, справлять нужду, молиться и писать письма старикам с женою. А мертвецу всё это по боку. У него нет охот, страстей и привязанностей. Не глядит он на барышень, не пьёт водки, не завидует, не пересчитывает жалование и не следит за скачками, да выпуском новых двигателей. Он не алкает. Он исполняет. Он прост, он идеален. Он уже отдал свою жизнь отечеству и душу Богу. Он – абсолют.

Вокруг погостов выстроили живую изгородь из солдат, не пускавших похоронные процессии. Вокруг гремел рев скорбящих, которым не давали похоронить своих родных. А на самих кладбищах звякали лопаты. Выкапывали полководцев и безымянных героев с бесфамильными крестами. Приказ шел от самого Генерала Москвитина. Одни переспрашивали: «Что сделать? Эксгумировать? Простите? Так точно. Разрешите исполнять!» Другие хмыкали и передавали приказ дальше. Александр стоял на холодном ветру и наблюдал как тела укладывают на повозки. Старших офицеров на брезент, рядком. Младшие чины простой кучей. Он старался не думать, о том, что собирается делать с этими мертвецами Москвитин. Не думать вообще. А то еще донесут.

Галицкий кричал и отдавал приказы. Его красное довольное лицо покрывалось потом. Солдаты тоже были возбуждены. Вместо заурядных уборок и распевания гимнов они занимались раскапыванием могил. Они доставали своих братьев по оружию на простынях и укладывали в телеги. Вонь стояла жуткая, но кто-то говорил, что это всяко лучше, чем марш-бросок в противогазе. Украдкой можно было стащить с истлевшего пальца кольцо. Вынуть из кармана рубль или папироску. Прихватить со свежей могилки конфетку, оставленную сердобольной роднёй.

Особо отличившимся доверили съездить и выкопать самого Иосифа Гурко.

Елизавета Васильевна, в свою очередь, открывала для себя таинственную область кулинарии. В поместье близнецам готовила повариха, а всевозможные гувернантки уже выбирали им кости из рыбы, снимали с уток и кур кожицу. В особенные похмельные утра, кормили близняшек с ложки кислыми щами и поили капустным рассолом через соломинку, словно умирающих. Но брат и сестра предпочли покинуть провинцию и начать самостоятельную жизнь. И теперь Елизавета жарила осетров не потроша, потому что не знала, что это необходимо. К ней на стол рыба и другие яства уже попадали в готовом вкусном и приятном виде. Но её дегустатор была не прихотлива. Настя поглощала всё в один присест, с кожей, костями, головами и даже лавровым листом, брошенным для аромата.

В общем ничего примечательного. Разве можно удивить деревенского аристократа внеочередным званием? А воскресшей подружкой? Чепуха.

– Ты наелась? – спросила Елизавета, когда за окнами уже темнело.

– Ну так… – ответила Настя, заправляя пальцем выпавший язык и ковырялась ногтем в зубах.

– Ты что-нибудь помнишь?

– Не совсем. Не подумай дурного, но на мне почему-то нет исподнего… – шепотом сказала Настя.

– Ты сняла его в пескарях. – расхохоталась на всю лавку Лиза. Ее подруга впервые стала похожа на саму себя. Это было странно и пугающе. Прежняя Настя, предавала себя диетам, но всё равно была похожа на добрую винную бочку. Прежняя Настя беспокоилась, нет ли пятнышка на платье и не осталась ли помада на зубах. Воскрешённую же Настю, не волновало ничего, кроме еды.

– Пескари! Давно не бывала там. Поедем туда сегодня.

– Но мы же вчера… – начала Елизавета и резко замолчала. Спорить с Настасьей было бесполезно и немного опасно. К тому же, она вспомнила прошлую жизнь. Их гуляния и кутежи. Прежде, когда Настасьины родители ещё не переехали в Петербург, а жили в Волжской губернии, каждые субботу и пятницу, девицы гуляли в ресторациях и увеселительных домах. А как Настасья с семьёй переехали, так она писала Лизе каждый день, какой прекрасный и живой Петербург. И как она ждёт её, чтобы отвести в Пескарей.

В пескарях было как всегда оживленно. Музыка, поэзия, пьяные тела. Сегодня крутили заграничные романсы, и все подпевали, коверкая слова. Из уборных уже наносило опием. Лиза тоже была не промах, и ещё дома употребила пару сиропов от кашля с экстрактом коки. Они пили шампанское, обсуждали чужие туалеты, мужчин, моду и смеялись. Настасья будто и не умирала ни разу. Немного пудры, чтобы скрыть синеву, пол флакона Ралле от душка мертвечины, и ее подруга снова весела, нескромна и жива.

Лиза совсем расслабилась, попросила карты и на всякий случай заказала фруктовую нарезку. Все шло спокойно. Даже слишком. Карты ложились отлично, к тому же Настасья совершенно позабыла все правила игры, а Елизавета этим пользовалась. Кавалеры то и дело подносили им новые бутылки, растрёпанные розочки и сигаретки мемфис.

– Девочки! Лизавета! Настенька! – к ним внезапно подскочила давняя подруга Василиса. Она была уже навеселе с размазанной помадой. Девушки обнялись, поцеловались в щечки.

– Лизавета, ты в ударе. Второй день гуляете.

– А почему бы и нет, Василисочка. Это Петербург! Здесь каждый день как праздник. Я так давно мечтала сюда переехать и вот я здесь.

– На квартирах?

– Нет. Мы с братом получили наследство от папа.

– А ты Настасья, вторую ночь в одном и том же. Папенька потратил все деньги в Париже? – Василиса язвительно улыбнулась. Она была довольна своей колкостью. Для неё она стала последней.

Настасья вскочила, отбросив стул и схватив подругу за волосы, впилась зубами в лицо.

Василиса кричала, пока Настасья вырывала зубами её губы и щеки. Кровь брызгала на стол и девичьи платья. Лиза хотела остановить этот кошмар. Очень хотела. Вжавшись в кресло, она, что есть мочи ждала помощи.

Люд начал сбегаться вокруг стола Лизы и Насти. Отбросив тело с обглоданным лицом, Настасья принялась за глазеющих. Она была втрое сильнее даже самого дюжего юноши. Все, кто пытался ее оттащить лишались пальцев, ушей и носов.

В пескарях бывало всякое. Драки, перестрелки, антигосударственные стихотворения. Поэтому девка-людоедка, сперва не вызывала никакой ажиатации. Музыка играла, веселье продолжалось, лишь вошедшие полицмейстеры заставляли трусов прятать брикетики опия в брюки или вовсе сглатывать.

Настасья, завидев опасность схватила Лизавету за руку и дала деру, разбрасывая на своем пути людей и мебель.

Лиза падала, расшибала колени, влетала в косяки и столы.

– Настенька! Что ты наделала? Так нельзя! Что подумают о нас, глядя на то, как ты отгрызла добрый пятак ушей? Какой конфуз!

Настасья, та которая по часу не могла выбрать что надеть или выпить, какому из кавалеров по переписке ответить первому. Принимала решения просто молниеносно.

Она тащила Лизу по канавам, пока не оторвалась от преследования.

Лизавета наконец получила назад свою руку. Запястье посинело и распухло. Больно было дотрагиваться даже до кожи.

– Под мостом есть тропа. – прохрипела Настя, снова пытаясь потащить подругу за собой.

– Настя! Я никуда не пойду, пока ты не объяснишь, что это было?! Зачем ты напала на Василису?