– Гоже срать лежа и ногой отбрыкивать! – запротестовал Саша, потянув англичанина за другую руку.
Бэнкси казалось, что еще минута такого спора, кому гоже, а кому не гоже, смотреть на него голого, и ему оторвут руки, вместе с плечами.
– Я думаю, это процедура требует двоих. – и вырвавшись Фредерик устремился в комнату для массажей, ванн и прогреваний.
Елизавета наскоро припудрила носик, а Александр насупившись следил за действиями сестры.
В новом помещение было значительно чище и светлее. Лампы тёплого света были устроены на стенах. Кушетки и стулья, застеленные белыми простынями. Здесь стеллажи не напоминали Кунсткамеру Петра Великого. Комфорт и уют – вот, что излучал этот кабинет.
– Прошу вас. – сказала Елизавета.
Фредерик зашел за ширму, разделся и обернул бедра полотенцем.
Близнецы стояли возле кушетки, одетые в грязные халаты покойного профессора и ехидно улыбались. В таком ракурсе они походили на кровожадных мясников, пожирающих взглядом очередную тушу.
Бэнкси два раза проклял свою идею, прийти к ним, и под видом пациента их покойного отца и выведать то, что не удалось генералу и его подручным. Но с первого взгляда было видно, что не знают они ничего. И Бэнкси надеялся просто выйти отсюда живым, без единой крупицы, какой-либо информации.
Он улегся на кушетку, и Лиза направила ему прямо в лицо яркую лампу, какой обычно Василий лечил хроническое чихание.
Елизавета посмотрела на Александра. «Что делать?»
«Нам в училище только про кровопускание и ампутацию рассказывали.»
Такое молчаливое общение пугало Фредерика.
А близнецы им часто пользовались. С детства они без слов могли понимать друг друга, по одному взгляду, наклону головы, жесту или приподнятой брови. Своими бессловесными договорами, они не раз доводили нянек и учителей до истерики, а друзей до бешенства.
– Может кровопускание? – воодушевленно предложил Александр.
– Нет. – попытки Фредерика встать не увенчались успехом, Елизавета своей тонкой ручкой вернула его в горизонтальное положение.
Она открыла банку с пиявками, но так и не решившись сунуть туда свою ручку, просто высыпала их Фредерику на грудь вместе с водой, в которой червяки плавали. Некоторых снесло на пол, но некоторые успели больно присосаться к коже.
– Василий, сначала смазывал специальной мазью.
– Она вредна для этих гусениц! – резко ответила Елизавета. – Расслабьтесь!
– Я не могу расслабиться, если мне больно!
– Один момент Фредерик! – кивнул Александр и Бэнкси пожалел о своих словах.
– Кажется, нашел! – Александр шел от полки с флаконом.
– Вы уверены, что это снимет боль?
– Конечно!
«Переведи.» – молча указал он сестре на флакон.
– Заканчивается на «ин»! Значит морфин! Будьте покойны, сейчас будет-с совсем не больно.
С самой довольной улыбкой, Александр вылил содержимое бутыли на грудь и живот Бэнкси. Кожу неприятно защипало.
Стараясь не обращать на это внимание Фредерик начал расспросы.
– Кто еще приходил к вам сегодня? Не видели никого?
– Одна чудесная женщина! Пианистка! Мы ей пальцы на руках увеличили! И еще сударь в годах, купил лосьон от в облысения! – дружелюбно отвечала Елизавета. – А ещё мы сегодня выиграли билеты на киносеанс. Представляете! Мы сотыми проехали по набережной, а тот стоял и считал. Смотрели Стеньку Разина! Обожаю это картину!
– Ты её терпеть не можешь! – возмутился Саша.
– Глупости! Я терпеть не могу наш кинотеатр в Волжской губернии. Туда долго ехать из усадьбы и там душно и дурно пахнет. А Стенька Разин – это первое русское кино. Стыдно не знать, грех не любить. Кто красавицу захочет в башмачке одном?…
– А не видели ли вы мужчину? Такого странного, болезного. Он еще слегка похож на эрцгерцога Австрии.
– Нет! Не видали таких! – хором ответили близнецы.
Теперь кожу и вовсе зажгло будто огнем. Фредерик вскочил на ноги и принялся бить себя ладонями и размахивать полотенцем.
– Вам плохо? Фредерик? – взволнованно спросила Лизавета.
– Пошли вон отсюда! Оба! – завопил Бэнкси, кривясь от боли.
– Какой нахал! – Лиза притопнул каблуком и побежала за журналистом. Брат, ухмыляясь, последовал за ней.
Бэнкси через несколько минут вынесся на улицу, прикрывая срам своим костюмом и даже забыл шляпу.
Близнецы сидели на разных краях софы, хмурили брови и молча передавали друг другу бутылку ликёра.
– Это ты виновата!
– Я? Я не мазала его пчелиным ядом!
– Кривлялась перед ним как куртизанка какая-то! Ишь, чего удумала!
–Я? Куртизанка! Твоя родная сестра! Гузно ты зловонное! – Лизавета хотела выплеснуть на брата содержимое бокала, но пожалела и выпила залпом. – Я мечтаю выскочить замуж за француза, немца или англичанина и уехать из Российской империи, а ты его испугал до полусмерти и выставил нас в дурном свете!
– Полегче! Я всего лишь предотвратил акт предательства родины. Ты не уедешь отсюда не с французом, ни с не немцем, ни, с черт побери, арапом! – Александр поморщился и еще сильнее отодвинулся от сестры.
– Почему он спрашивал, кто посещал нас сегодня?
– Беседу подержать хотел.
Александр открыл известия трехдневной давности, перед тем как собрался оторвать от газеты кусочек и свернуть самокрутку, его внимание привлекла, новость об убийстве Эрцгерцога австрийского, которая пестрила в газетах не первую неделю и успела порядком надоесть. Из-за ее объема сокращались листы объявлений со знакомствами, продажей собак, швейных машин и самогонных аппаратов. В статье пугали народ грядущей войной, а также сообщали как отреагировал на это ужасное происшествию император. Но на самом деле он никак не реагировал. Он играл с женой в бадминтон, когда ему сообщили о смерти Франца Фердинанта Карла Людвига… Вообще он даже не дослушал полностью его имя и велел не прерывать боле его досуг.
– Лиза, – загадочно произнес Александр. – Фредерик спрашивал, не видели ли мы никого похожего на австрийского эрцгерцога, а он убит уже как несколько недель назад.
Елизавета выхватила газету.