Чёрное пятно. Сборник хоррор-рассказов

– Потом я бабушку долго не навещала, мы в другом городе жили, я училась, все такое. Вернулась, когда уже в квартиру заселялась, и эта старуха тут уже маячила. Что с ней случилось – никто и не знает, с тех пор большая часть соседей поменялась, переехала, померла, еще что, а с новыми я не общаюсь, сам знаешь. Да и выспрашивать не хочу, она и без жуткой предыстории пугающая какая-то.

На этом наш разговор о старухе закончился, и, скорее всего, мы бы и не заговорили о ней снова, если бы не произошедшее через неделю. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, что она, каким-то образом, знала… Но обо всем по порядку.

В то утро я возвращался домой очень рано, еще только рассвело. Город еще спал, только вдалеке сонно и гулко шумели заводы. Было прохладно и стоял туман, густой, как будто шагаешь в дыму, и от влажности у меня волосы прилипли ко лбу.

Я шел, с неохотой переставляя ноги, и мысленно был не в своем мрачноватом дворе, а уже дома, в уютной квартире, заползая под одеяло к теплой и сонной Лиле.

Двор был пуст, и я заторопился к подъезду, по привычке скользнул взглядом по темным окнам квартиры – Лиля спала. Я думал о ней, когда почувствовал, как на моей руке сомкнулись чьи-то холодные пальцы и глухо, совсем не мужественно, испуганно охнул. Мой вздох резко превратился в невнятное бульканье, когда я опустил взгляд.

Пальцы были белые, мягкие, как брюхо мертвой рыбы, скрюченные, как пальцы ведьмы из сказки, с узловатыми шишками артрита и толстыми, желтыми ногтями.

Старуха сжала пальцы на моей руке, слабо, почти как ребенок, но взгляд ее серых до белизны глаз впился в мое лицо, не давая возможности даже отвести глаза.

– Я тебя съем, – она улыбнулась, лицо ее, сморщенное, как печеное яблоко, лицо старой нездоровой и злобной женщины, растянулось, точно пластилиновое, обнажая широкий рот с острым рядом желтоватых зубов.

– Чт…

– Я тебя съем, – она закивала, мелко-мелко, как игрушечный болванчик, улыбаясь, счастливо, как ребенок, и затараторила в такт кивкам, все повышая голос, – я тебя съем, съем, я съем тебя, я тебя съем, съем… Я СОЖРУ ТЕБЯ, Я…

Она рванулась ко мне, точно действительно намеревалась впиться в меня мягкими старческими губами, вгрызться остатками зубов, и я едва удержался от крика, лишь сдавленно выдавил какое-то ругательство, отталкивая ее. Она оказалась неожиданно тяжелой, но я думал только «почему? Почему она хочет съесть меня?». Я бежал к подъезду, взлетел по узкой лестнице, практически ввалился в квартиру, и глупо думал только об одном: «она же не ведьма из сказки, чтобы есть меня…».

– Она же не ведьма из сказки, чтобы есть тебя, – сказала сонная Лиля, обнимая меня, поглаживая по голове. Ее тепло и знакомый запах сладковатых духов успокаивали. – Тебя всего трясет. Неужели эта сухонькая старуха так тебя напугала? Она просто выжила из ума, вот и все.

«Она просто выжила из ума, вот и все», подумал я на следующий день, с содроганием проходя мимо нее. Безобидная старуха с протекающей крышей, и ничего другого.

Она и вправду казалась маленькой и безобидной, просто старухой.

Она хотела, чтобы мы так думали.

И мы думали. До той ночи.

Вернее, это была даже не ночь, скорее, поздний вечер, просто ночь звучит куда драматичнее. Я готовил ужин, а Лиля валялась на диване, покачивая ногами, и намекающе бурчала животом. Я продолжал готовить ужин, а она недовольно вздыхала и качала ногой с удвоенной силой, как будто это могло заставить меня готовить быстрее.

Ее всегда выводила из себя моя неторопливость, сама-то Лиля все делала наскоком: училась, работала, готовила, занималась уборкой. Все делала быстро, с каким-то напором и уверенностью, а я, напротив, кропотливо и дотошно уделял внимание любой мелочи. Удивительно как мы, такие разные, живущие абсолютно на разных скоростях, подходили друг другу.

– Ты скоро меня заморишь голодом, садист несчастный. – Лиля трагично посмотрела на меня и вздохнула, сложив руки на животе, как Карлсон из книжки. – Не думала, что влюбилась в садиста.

– Садиста?

– Да-да, – с жаром подтвердила она, – ты настоящий садист. Как можно так долго готовить на глазах у умирающего человека? – она поднялась, скептически проследила за тем, как я нарезаю огурец, и вздохнула. Ее взгляд красноречиво выражал все, что она думает обо мне в целом, и моей скорости готовки в частности.

– Могла бы помочь, это бы ускорило процесс…

– Я не готовлю, я смотрю за котом и фикусом.

– Но у нас нет кота, – кот как раз развлекался с родителями на даче. Не в смысле, что он пил там коньяк у камина и рассматривал неприличную котографию, а в том смысле, что он бегал в траве, гулял с другими свободными кошками и ловил мышей в подвале.

– Но фикус же есть, – Лиля взяла любимую белую лейку, металлическую, с детскими зайчиками в платьишках на пузатом боку, и подошла к окну.

Не знаю, что я услышал первым: металлический лязг упавшей лейки или абсолютно душераздирающий, полный ужаса крик Лили, но я тут же рванулся к ней, сжимая в руках нож, на котором нелепо повисла кожурка огурца.

В окне никого не было, а Лиля, как-то совсем жалко пискнув, прильнула ко мне, бессвязно бормоча что-то насчет «кого-то в окне».

– В окне никого нет, Лиля, дорогая, – пробормотал я, – должно быть ты увидела отра….

– Старуха, я видела эту долбанную старуху, прямо в окне! – Лиля закрыла лицо руками, замотав головой, точно хотела закрыться от моих доводов рассудка, – я видела ее лицо, и глаза у нее горели как у безумной, и она улыбалась, я клянусь тебе, она улыбалась, точно услышала хорошую шутку!

– Четвертый этаж, Лиля, – пробормотал я, вновь выглядывая из окна. Улица была пуста. На ней никого не было.

Лиля не могла успокоиться всю ночь, все повторяла, описывала лицо этой старухи, но к утру немного успокоилась.

«Это всего лишь отражение», – убеждал я Лилю, она согласно кивала, но судя по ее взгляду, все еще не была в этом уверена.

Однако, старуха пропала. Ее не было во дворе, она не появлялась у подъезда, и мы оба вздохнули спокойно. С глаз долой, из сердца вон.

– Почему так воняет? – простонала Лиля, слоняясь по квартире пару дней спустя. Стояла жара, и сладковато-гнилостный запах наполнял квартиру, даже открытая балконная дверь и распахнутые во всю ширь окна не спасали.

Лиля смотрела на меня с подозрением, считая, что я где-то запрятал и забыл столетний бутерброд, я грешил на кота, но у кота было неопровержимое алиби – он все еще был на даче.

Мы методично обшаривали квартиру, и я наконец-то нашел пару к любимому серому носку, а Лиля пропавшую сережку, но источник запаха мы так и не обнаружили.

Я как раз с опаской заглядывал под ванную, ожидая увидеть парочку подсохших кошачьих какашек, когда раздался Лилин вопль отвращения.

– Смотри! Кто-то из соседей нас нагло заливает какой-то гадостью! Свалили в отпуск, забыли пакет с мусором, и он теперь протекает.

В углу потолка в гостиной действительно темнело и капало, а еще крайне воняло, серо-бурое пятно.

– Фу, – я брезгливо сморщился. У меня всегда от неприятных запахов тошнота.

– Еще какое, – Лиля кипела от возмущения, – пошли, поскандалим, если там кто-то есть.

Дверь квартиры оказалась старой, выкрашенной отвратительной коричневой краской, местами облупившейся, и со сломанным замком. Из квартиры пованивало.

– Тут, видимо, собака живет, – резюмировала Лиля, рассматривая царапины, красующиеся на внутренней стороне двери. От их вида у меня почему-то свело живот.

– Тут вообще, похоже, никто не живет, дверь же не заперта. – Я поймал взгляд Лили, и тут же нахмурился, – нет, мы сюда не пойдем. Вызовем полицию и все.

– А как же дух приключений?

– А как же, если там вдруг окажется чей-то убиенный труп?

Труп там действительно оказался, но я рад, что Лиля его не видела. Ни к чему ей это. Удивительно споро приехавшая полиция меня попросила быть понятым, и я в целом пожалел, что вообще пошел проверять, что там капало у нас на потолке. Ну и пусть бы капало. Зато я мог бы спать спокойно, без удушающих кошмаров.

Во снах я видел эту картину снова и снова.

Захламленная квартира, на кухне груда старых газет, протухшая кошачья еда, проеденные молью и воняющие нафталином вещи. Даже протиснуться в узких, заваленных коридорчиках трудно. Судя по обилию вещей и вони, она тащила в квартиру с помоек все подряд, но больше всего тут было засохших, старых цветов, в потрескавшихся горшках и просто оборванных в неряшливые букеты.

Старуха, улыбаясь, сидела в кресле, развалившаяся, как будто ужасно устала. Ее кожа местами вздулась, пожелтела, размякла, и когда мы вошли в комнату из-под обрывков ее тулупа облаком шмыгнули черные тараканы. Глаза мгновенно заслезились от стоявшего в комнате отвратительного запаха, казалось, сам спертый воздух в комнате потемнел от него. Она улыбалась и ее светлые глаза бессмысленно, как и при жизни, уставились в одну точку. Безвольно обвисшая белая нижняя губа зашевелилась, точно давно мертвая старуха силилась что-то сказать, и из-под нее выскользнул черный панцирь усатого таракана.