Чёрное пятно. Сборник хоррор-рассказов

Чёрное пятно. Сборник хоррор-рассказов
Ася Май

Герои этих рассказов блуждают в лесу, полном таинственных тварей. Они сталкиваются с жуткими существами в собственной квартире, просыпаются ранним утром с загадочными следами на коже. Они заперты в психиатрической больнице в XX веке, они говорят с призраками и горят на кострах. Герои этих рассказов ждут вас, чтобы поведать свои истории.

Чёрное пятно

Сборник хоррор-рассказов

Ася Май

Моей любимой розе. Спасибо, что всегда была рядом со мной, читала все мои работы и просто освещала мою жизнь.

© Ася Май, 2022

ISBN 978-5-0059-0273-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Необязательное Предисловие

Вы имеете полное моральное право не читать это предисловие: кто Вас заставит? Точно не я.

Когда я была маленькой, я много читала. Я выросла, и сильно в этом плане не изменилась, разве что совсем иначе начала относиться к предисловиям. (Готовьтесь, слово «предисловие» и его синонимы будут встречаться на этой страничке более чем часто).

Будучи ребенком, я никогда пресловутые предисловия не читала, находя их скучными. Мне хотелось поскорее перейти к самому главному: к искристой начинке леденца, скрытой посредственным карамельным панцирем.

А вот став постарше и начав читать более вдумчиво, я обратила внимание на предисловия. И нет, это не относится к предисловиям переводчика, издателя, или литературного критика (последние, впрочем, тоже часто бывают довольно интересными). Я говорю об Авторских предисловиях. Любовь к ним мне привил Стивен Кинг, который довольно часто общается с читателем посредством предисловий, а потом я вспомнила и про вступление Оскара Уайльда в «Дориане Грее» и твердо решила: в моем сборнике они будут. Не Уайльд и Кинг, а предисловия.

Каждый из рассказов, написанных в долгий период с 2015г по 2022г (с ума сойти, семь лет!) сопровождается небольшим вступленьицем, где я, чаще всего, распинаюсь на тему «история написания». Вы можете пропускать их, и поскорее приступать к самому интересному: мои предисловия всего лишь способ немножко приоткрыть завесу писательской мастерской и просто способ сказать читателю – «привет!».

Ася Май.

Старуха

«Старуха» – открывает мой сборник, и это, наверное, большая честь. Но на самом деле, я не считаю, что расположение рассказов в сборнике (хоть я и весьма корпела над этим) имеет столь большое значение. Хотя бы потому, что, во-первых, не всегда замысел автора будет понятен читателю и, получается, ты корпел зря. А во-вторых (и это более важно), я сама обожаю читать сборники с рассказами не подряд, а вперемешку. Открываешь оглавление, пробегаешься глазами по списку названий, и выбираешь понравившееся.

Не знаю, будете ли Вы читать так, или по всем правилам согласно порядку, но, надеюсь, Вы в любом случае получите удовольствие.

Кстати, это второе предисловие подряд, которое Вы читаете, а еще даже не добрались до хотя бы одного рассказика!

Конкретно этот рассказ пришел мне в голову ранним утром, когда я переходила дорогу рядом с моей работой. На другой стороне улицы стояла пугающая пожилая женщина в старом тулупе (а ведь стояла жара), и я подумала: напишу-ка я рассказ про страшную старуху. Ни в коем случае не оскорбляю пожилых людей, это исключительно полет фантазии.

Написался рассказ за пару часов и шел удивительно легко, пока я не дошла до концовки, не зная, как там все завернуть. В итоге оставила как есть, а Вам только предстоит об этом узнать.

Приятого вам чтения!

Старуха была страшной.

Нет, не так.

Она была пугающей.

Старуха стояла посреди двора, невысокая, тонкая, завернутая в старый бордовый тулуп, как перепеленатая кукла. Ее маленькая круглая голова была так обильно обернута обветшалым шарфом, что лица почти не было видно. Только глаза, два круглых злобных глаза, горели на нем, а в остальном – абсолютно пустое, до белого бледное лицо, лишенное всяческого выражения.

И то, как она стояла – посреди серого, скучного двора, неподвижно, с висящими как плети длинными руками, тоже наводило ужас. Она покачивалась, едва заметно, будто от ветра, но в остальном никак не привлекала внимания.

Каждый раз, когда я видел ее по пути домой, что-то внутри меня неуловимо вздрагивало. Так вздрагиваешь ночью, в темноте, когда идешь в туалет и принимаешь старый халат, висящий на дверце шкафа, за незнакомца. Вздрагиваешь, холодеешь от ужаса, а потом расслабляешься, понимая, что бояться было нечего.

Однако образ старухи не отпускал, точно оставленное во рту неприятное послевкусие.

Впрочем, стоило мне вернуться домой, к Лиле, как я мгновенно забывал о старухе, извечным пугалом маячившей у подъезда.

В то лето мы съехались, и, возвращаясь домой, я испытывал волнение, как школьник перед свиданием, томительный трепет и радость от того, что вновь вижу ее, могу засыпать рядом с ней, и просыпаться каждое утро, и теперь все время на свете принадлежит нам обоим.

Мне и Лиле, с ее подвижными рыжими кудрями, отливающими медью на солнце, темными глазами, с извечными смешливыми морщинками в узких уголках, точками веснушек, как будто кто-то просыпал корицу на ее нежные щеки. От нее и пахло также, светло, уютно, домашней выпечкой и корицей, и само ее присутствие успокаивало.

Она не была моей первой любовью, и самой сильной, должно быть, тоже не была. Моей первой любовью была Викуся Короткова, с которой я просидел за второй партой все школьные годы. А ведь первая любовь всегда самая сильная, трагичная, и никогда не забывается.

Но Лиля была безопасной, домашней, совсем своей. И решение съехаться пришло само собой, естественно, без долгих разговоров.

Ей от бабушки осталась небольшая квартира в старом районе.

«Не старый район, а исторический центр», – всегда говорит Лиля. А еще: «не совковый ремонт, а сохранивший очарование старины аутентичный дизайн». У нее всегда и на все свой собственный неповторимый взгляд. И на квартиру, и на меня, иначе совершенно непонятно, отчего такая необычная девушка обратила внимание на такого обычного меня.

– У тебя лицо как закрытая книга. Про таких говорят – морда кирпичом, а мне кажется – загадочно, – сказала мне Лиля при первой встрече. Она всегда так, порой, прямолинейна до грубости, но сама может даже не понять, что нагрубила.

– Я ведь ничего такого не имела виду, – беспомощно говорит она, пожимает плечами, и делает виноватое лицо, которому совершенно ничего невозможно противопоставить.

Она не была моей первой любовью, а я не был ее первым возлюбленным, но это была любовь на всю жизнь. Наши отношения были как любимые домашние тапочки, мягкие, заношенные, в которые так приятно сунуть ноги после тяжелого трудового дня. Нам было хорошо вместе, ей и мне. Для меня она была воздушным шариком, тянувшим меня вверх, в небо, к чему-то новому, неизведанному, чудесному. А я для нее надежной рукой, не позволявшей шарику улететь слишком далеко.

После работы и ужина – готовил обычно я, Лиля же мыла посуду и кормила кота – мы часто сидели и пили чай на балконе, свесив ноги с краю, слушая, как засыпает город. Иногда молчали, иногда разговаривали. Но знаете, любовь – это когда вам есть, о чем помолчать. Когда молчание не несет неловкой паузы, судорожного поиска слов, скуки. Любовь – когда в молчании уже сказано все.

Мы пили чай на балконе и в тот вечер, и чай был ужасен, но заваривала Лиля, и я ничего не сказал. Она очень восприимчива к критике. Я просто спросил, откуда эта старуха у подъезда. Где живет, кто такая, когда она планирует перестать буравить дом злым взглядом.

– Да она всегда тут была, сколько я себя помню, – Лиля качает босой ногой в воздухе, кидает на меня задумчивый взгляд, – я еще мелкой была. Мы к бабушке часто ходили в гости, она же тут в этой квартире жила.

– А потом что, тут и умерла? – немного нервно спросил я, чем заслужил сердитый взгляд.

– Нет, дубина, она в Озерцах, я же говорила. Старая совсем, мы и отдали ее в дом престарелых. Хороший дом, – уточнила Лиля, поймав мой взгляд, – у нее там уход, компания, пилатес… или чем они там занимаются. Ты будешь слушать, или нет?

– А ты что, страшилки собираешься рассказывать?

Лиля снова сердито на меня посмотрела и зябко повела плечами.

– Да, можно и так сказать. Она все копалась тут в палисаднике, молчала, смотрела косо, особенно на нас, на детишек. Взрослые ее тоже не особо любили, говорили не подходить близко. Но я не помню, чтобы она с кем-то ругалась, даже чтобы разговаривала не помню. Сажала свои цветочки. Ты как раз на них окурки свои дурацкие сбрасываешь.

– Не всегда же, только когда забываю, – пристыжено буркнул я и затушил окурок в банке из-под огурчиков.

– Да ладно, там сейчас все равно уже ничего нет, – Лиля сделала еще глоток чая, и торопливо продолжила, словно ей не терпелось отделаться от этой истории: