Сионская любовь

Бесшумно вошла в комнату Маха.

– Пробуждайся, госпожа. Сегодня праздник у Господа, праздник у людей. Вставай, надевай лучший наряд и украшения к нему. Пойдем на священную гору, полюбуемся на сотворенную Богом благодать и на людей, что ей рады безмерно. Глянь-ка в окно! Вот быков выводят из стойла, а там – баранов из загона. И тех и других ведут на жертвенник. То будут жертвы всесожжения, что сгорают целиком дотла, и жертвы мирные, не ради искупления, а из любви к Всевышнему, и куски их пойдут на праздничный стол. Такое действо проспать!? Торопись, госпожа!

Тамар подняла полог, и солнце брызнуло ей в лицо.

– Солнечный свет прекрасен, как сияние лика Амнона, что явился ко мне во сне. Ах, кабы сон обратился явью!

– Досужее сравнение. Светило небесное всемеро ярче бесплодных видений.

Не вступая в спор, Тамар нарядилась, и девушки отправились на Храмовую гору.

В это утро святая гора изобилует народом, пришедшим к обители всесильного и всемогущего Бога Авраама. Как людно! И чуть ни каждый ведет жертвенное животное. Вот мост, соединяющий уступы Сионской горы со священной горой Мориа – так зовут Храмовую гору. Мост сей возведен был в давние времена по указу царя Соломона. По нему ступал владыка из дворца прямо в Храм. Сейчас течет по мосту многоголосая толпа, стремится в святилище Бога.

Думает Тамар: “Любезный мой, избранник мой! Нет равных тебе в людском этом скопище. Увижу ли здесь тебя? Конечно, нет! Будь ты в Иерусалиме, еще вчера предстал бы перед отцом, как обещал. Ты из тех, чье слово крепко”. Тамар вошла в Храм, преклонила колени, обращается к Господу: “Всемогущий Бог, вот, я в храме Твоем. Помоги мне! Милостью своей защити моего Амнона. Где бы он ни был, не дай случиться беде. Прости ему, что не сдержал слово и не пришел к отцу. То не измена вовсе. Кто, как ни Ты, всевидящий, знаешь верное сердце и благие дела его. Господи, простри на Амнона свою бесконечную милость, сбереги от пагубы”.

Помолившись, Тамар и Маха вернулись домой. Слуги внесли мясо, что осталось от мирных жертв – будут приготовлять трапезу для званых гостей.

– Матушка, я испробую праздничных сладостей и сочных гранатов, а потом позволь мне с Махой прогуляться по улицам, рынкам и площадям да поглядеть на приезжих, а к полудню вернусь, – обратилась Тамар к вошедшей Тирце.

– Будь по-твоему, дочь, но не опаздывай. Однако, где юноша из Бейт-Лехема?

– Не знаю, матушка. Уверена лишь, что он не обманщик.

Тамар и Маха полакомились сластями и вышли за ворота. Идут по городу, и Тамар смотрит во все глаза: не видно ли где Амнона? Кажется, на всех улицах и рынках побывали – но нет его. Быстро время пролетело. Лестница царя Ахаза – городские солнечные часы – вся, до последней ступени, погрузилась в тень. Это – полдень. Тамар вздохнула тяжко и говорит Махе: “Возвращаемся назад. Напрасны поиски”.

Щедрые посулы

В то самое время, что Тамар высматривала Амнона, тот тоже бродил по улицам Иерусалима и расспрашивал прохожих, как пройти к дому Иядидьи. Тамар еще не успела вернуться, а Амнон уж стоит в дверях.

– Кто ты и чей сын, юноша? – спросил Иядидья.

– Я пастух, тружусь у Авишая, которого ты поставил старшим над стадами. Дочь твоя Тамар взяла с меня слово завернуть в твой дом, как случится мне пребывать в Иерусалиме. Вот, я перед тобой.

– Ты Амнон? – спросил Иядидья, внимательно разглядывая гостя.

– Да, мой господин.

– Это ты спас мою дочь от дикого зверя?

– Это Бог сполна дал силу рукам и духу моему, – изумительно скромно ответил Амнон.

– Если умен человек, то и скромен, – сказал Иядидья. – Щедрость Бога непреходяща. Достойно и по заслугам будешь вознагражден и станешь уважаемым в Сионе.

Иядидья подвел гостя к жене Тирце и сыну Тейману: “Вот Амнон, пастух, спаситель нашей Тамар”.

Обрадовалась Тирца.

– Ты благословен Богом и угоден Ему, прекрасный юноша, ибо спас от неминуемой гибели нашу дочь, – говорит мать. – Хоть на мгновенье дрогнула бы рука, оступилась нога или поколебался дух – и не было бы с нами Тамар, и имя и облик юной девы растворились бы в вечности. Ты пришел к нам и тем удвоил праздник, и ждет тебя награда, – заключила торжественную речь Тирца.

– Моя награда со мной, она – в богоугодных делах, – верен скромности Амнон.

– Смени крестьянское рубище на красивые одежды, что я приготовила для тебя. Ты вступил под крышу дома, где забудешь свое пастушье прошлое, – сказала супруга вельможи.

Тирца распорядилась, и слуги проводили Амнона в баню, а затем умастили тело его душистым мирровым маслом и облачили в прекрасное платье. Обновленный, вступил Амнон в пышные палаты царского сановника.

Тейману пастух пришелся по душе.

– Займи дорогого гостя, Тейман, а я вернусь, и вместе сядем за трапезу, – сказал Иядидья, уходя.

– Тейман провел Амнона в комнату сестры.

– Тамар не угадает в тебе прежнего пастуха – неузнаваемо преобразила тебя одежда! И как к лицу она тебе! – воскликнул Тейман, восхищенно разглядывая Амнона.

Вошли Тирца и Тамар с Махой. Тамар видит любимый облик, и трепещет сердце. Юноша стал еще прекраснее в новом одеянии. Краской залилось девичье лицо.

– Я рада видеть моего спасителя в моем доме, – сколь могла степенно и, скрывая волнение, произнесла Тамар.

Тут и сердце Амнона встрепенулось.

– Ты тверд духом и верен слову. Увидишь, ты творил добро для тех, кто его помнит, – добавила Тамар.

– Велико воздаяние творящим благо. Довольно было коз и овец, теперь усядешься равным среди сановников и вельмож, – вновь взяла торжественную ноту Тирца.

Тейман цепко всматривается в лицо Амнона, и, кажется, чудные черты героя напоминают ему кого-то.

– Матушка, взгляни повнимательнее на этого юношу, – шепчет он на ухо Тирце, – как похож он на молодого воина, что приснился твоему отцу Хананелю на берегу реки Квар!

– Прочь! – сердится Тирца.

– Что сказал тебе Тейман? – с любопытством спрашивает Тамар у матери.

– Ах, пустое, дочь, – отмахнулась Тирца, но почудилось ей, что кольнула сердце иголка правды в сыновних словах.

Тем временем Амнон разглядывает комнату Тамар. Стены выложены ливанским кедром. Одно окно смотрит на улицу, на восток, другое – выходит в сад. Мирровые деревья, хенна и нард норовят протянуть свои ветви через окно. Нежный аромат смешался с воздухом. Не знал прежде пастух, каким прекрасным бывает жилище.

Вино из добрых рук

Тейман заметил на улице фигуру человека. Тот что-то говорил. Тейман прислушался, подошел поближе к распахнутому окну. Видит, человек уж немолодой, едва стоит на ногах, шатается из стороны в сторону, а лицо красно, как кармазин. “Краснота эта говорит против него, – подумал Тейман, – то, что разукрасило щеки и нос, то и в голову вошло, ибо это – вино, и изрядно пьян человек”.

– Как тебя зовут, и откуда ты? – спросил Тейман.

– Я из Хеврона, господин.

– Должно быть, ты из Кирьят Арбы, что возле Хеврона, и происходишь из тамошнего племени великанов: вино пьешь, как исполин. Не натерпеться бы сраму в Сионе!

– Не сыны Сиона меня на гульбу подвинули. Горемыка, вроде меня, только в вине утешение находит.

– Что ты там на улице мелешь без умолку? Заходи в дом, пьяница, и рассказывай свою историю, – крикнула Тирца.