– Ну, не сейчас же! Вот ты какой нетерпеливый! Только-только утро наступило. Солнышко недавно выглянуло. Да и я жуть как устала с дороги. Давай дождёмся ночи. Я за день отдохнуть успею, выспаться, сил набраться. Да и темноте – оно всегда романтичнее и сподручнее, нежели при свете зари…
– Да я не об этом!
– Как это? Почему не об этом? – будто обиделась Отацилия, поджав губы.
– Я о другом! Вот на, возьми! Да не бойся, бери! Выпей этого благородного напитка. Он свежий. Мне его поздно ночью доставили, когда я спать уже собрался лечь. Этой ночью, которая только что завершилась, а не вчерашней… Напиток, ей-ей, не успел прокиснуть. Не просто свежий, а наисвежайший!
– Что это?.. Да не суй мне керамику под самый нос, я же не носом пью!.. – отводя руками склянку, принюхалась Отацилия: душок этот был ей знаком до боли в пазухах и в лёгких.
– Срочно выпей! Живо! Не выпендривайся! Напиток вкусно пахнет! Чуешь чудный аромат?
– Что-то жидкое… прозрачное… бесцветное… Запах какой-то… хвойный… скипидарный.
– Это терпентинное масло! – оборвал догадки Отацилии Филипп: уж лучше признаться самому, чем потом подыскивать алиби.
– Значит, я правильно определила! Скипидар!
– Пей, я сказал! А не то своими руками в глотку тебе волью!
– Какой же ты невнимательный, муженёк! – не на шутку обиделась супруга. – Неужели ты до сих пор не заметил, что я регулярно потребляю это масло внутрь!
– Тогда и эту порцию смело выпей! Потреби! Не кобенься! Бутылью больше, бутылью меньше – от тебя точно не убудет, но, может, сегодня к полуночи наконец-то и эффект проявится. Хочу, чтобы он ближайшей ночью проявился! Значит, что?
– Что?
– С самого утра поднажать надо! – резюмировал Филипп.
– А своих конкубин ты уже всех напоил?
– Прекрасная идея! Какая ты умница, моя женщина! В благодарность за этот совет и свет, озаривший мой мозг, сделаю тебя августой! После боёв в амфитеатре Флавиев! Ну, пусть не сразу, а следующем году! А бои – они уже совсем вот-вот, ибо назначены на сегодня. Время не ждёт! Отменить их невозможно, ибо у меня не семь пятниц на неделе! Успокойся и не бойся, ибо когда-нибудь ты обязательно станешь императрицей! Я не постесняюсь по новой созвать сенат! Сенаторы ещё не знают, но, как только войдут в курс дела, в один миг захотят видеть тебя августой-цезариней!
– Раз ты так долго меня убеждаешь, мне неловко отказываться! Так и быть, я даю своё добро на то, чтобы стать царицей! Я также согласна, что промедление смерти подобно! Торопись: сначала – на зрительные трибуны Большого цирка, потом – на мою коронацию… в следующем году!
– Пока ристалищное время терпит, без меня бои гладиаторов не начнут…
Рим за окнами дворца постепенно просыпался и начинал гудеть многоголосьем мегаполиса. Прищурившись, император взглянул в окно на пооранжевевшую на горизонте полоску света. Это из-за края земли ярким расплавленным металлом брызнуло солнце и несколькими набежавшими световыми волнами омыло смуглую кожу его лица.
Рассвет обещали – рассвет приключился.
И небо заголубело лазурью.
Муж и жена – одна сатана
«И даже в лжи
Всегда есть доля правды!
И, верно, ты, любимая моя,
На самом деле не любя меня,
Быть может всё-таки немного любишь?..»
Отомо Якамоти
– В конце концов, не забыл ли ты, любезный супруг, что мы с тобой – масоны? – напомнила жена мужу.
– Масоны? Какие ещё масоны? Когда мы с тобой и это успели?
– Ну, галилеяне! Христиане! Какая разница! Всё одно – масоны! Да и покреститься нам с тобой пора! Давай наконец покрестимся? Ты готов? Не бойся!
– Стрёмно как-то! – не нашёлся, что ещё сказать, Филипп.
– Это только первый раз курицу страшно своими руками зарезать!
– Вот те кре… – поднял правую руку ко лбу император и заметался, суетливо меняя фигуристость пальцев то в дву-, то в трёхперстии.
– Не так! – всплеснула руками Отацилия.
– Что не так? Как же?
– Ты меня не понял! Я не о том! Я совсем о другом!
– О чём?
– О том, что давай пройдём настоящий обряд крещения! Всю процедуру от начала до конца, как положено! От А до Я… эээ… от альфы до омеги… эээ… от А до Z. Да, до зет! Со священником! С батюшкой! С епископом! А ещё лучше – с самим папой Римским! Кто у нас тут нынче такой папа? Фабиан? Кажется, он. Да, точно! Фабиан! Он нас покрестит, водой окропит, никуда не денется, коли не захочет судьбы своих предшественников-мучеников! Мы и сами в воду можем окунуться…
– Нет!
– Как нет? Что значит нет? Ещё совсем недавно не возражал и на мои предложения кивал…
– Раньше не возражал, а нынче успел хорошо подумать! Я ещё молодой! Религиозные взгляды могут скорректироваться, трансформироваться, а то и вовсе измениться! Они же преображаются в ходе естественной эволюции, не правда ли? А вдруг мне на моей жизни ещё другая конфессия приглянется? Не могу же я менять веру каждый Божий месяц или год – следует хотя бы раз в пятилетку! Не чаще! Рано мне ещё окончательно и бесповоротно определиться!
Нечего было ответить благородной и искренне верующей женщине.
Поэтому помолчали.
– Так и быть, покрещусь! – внезапно выдал Филипп, словно сделав неверный шаг и провалившись в бездонные болотистые глаза своей супруги (при этом не желая пасть в её глазах). – Но только не сегодня и не завтра!
– Когда же?
– Скоро!
Опять помолчали.
– Какой ещё державный вопрос мы сегодня не обсудили? – вздохнула Отацилия. А, есть один деликатный! Эх! Злые языки будут обо мне злословить, да и сейчас уже это делают: я, мол, и такая, и сякая, и разэтакая!
– Какая, я не понял?