Восстанавливая равновесие

Игнасиус невыразительно посмотрел на него.

– Не приглашался. Нам пора.

Берндт не собирался раскаиваться в своём вопросе. Почему никто ничего не говорит о человеке, бывшем частью жизни Нумы Алессандрос? Неужели он, подобно государственному преступнику, предан забвению? Или всё проще – этот мужчина не был частью Нумы, а именно она целиком растворилась в нём? Одержимость свойственна молодым, впервые влюбившимся дурочкам…

Секретарь провёл его в полутёмный, такой большой, что не различить стен и потолка, зал. Пахло травами, свет давали только свечи размером с его ладонь, плавающие в расставленных вдоль стен чашах с водой. Свечей было много, штук восемьдесят или сто, но они были не в состоянии оживить таинственный сумрак. Светившийся в темноте бледно-лунный ковёр отмечал дорогу от закрытых дверей к трону Королевы. Ничего особенного, старинное кресло на львиных ножках, накрытое домотканым ковром. Над ним – цветочная арка, на ней сидели голуби. Белые голуби, отчётливо различимые во тьме.

– Госпожа сама занимается их тренировкой, – с гордостью проговорил Игнасиус.

– Но какова их роль?

– Глашатаи истины. Вы всё увидите, мистер Берндт.

Эрику было указано на чёрную же скамью справа от трона, шагах в двадцати. Он послушно сел. Чтобы тут же вскочить напуганным – по мрачному помещению пронёсся холодный ветер, бесплотный голос шепнул «начнём!». Напротив его скамьи замерцал блёстками дверной проём, остро напомнив эффекты фильма «Матрица». Словно оседая на тёмной фигуре, блёстки тянулись за Королевой, двигающейся к своему трону. Махнув рукой, призрачная фигура подала сигнал впустить первых участников процесса. Колдунья – вспомнил Берндт слова Павла Стратоса.

Двери открылись двумя хранящими молчание мужчинами в чёрных масках, как у Эрика и Игнасиуса. Немного яркого солнечного света пролилось внутрь. Как некое святотатство, тяжёлые двери отсекли его, закрываясь уже без человеческой помощи, едва впустив двоих мужчин в белом. Оба несли венки из цветов, готовясь их положить к ногам Королевы. Интересно, какой спор они не смогли разрешить самостоятельно, решив явиться сюда?

На равном расстоянии между судьей и спорщиками, рядом с дорожкой, но не вставая на неё, из темноты вырос ещё один человек. И заговорил, излагая суть дела вошедших. Те были слишком подавлены атмосферой, чтобы реагировать хотя бы кивками.

Эрик почувствовал себя несправедливо обманутым – захватывающий детективный фильм оказался на иностранном языке и без английских субтитров. Ему следовало раньше догадаться, что Королева-гречанка будет говорить со своими греческими же подданными на родном языке. Всё, что ему теперь оставалось – наблюдать за Нумой и надеяться, что станет поинтереснее. На это шансы были неплохие, Нума явно тяготела к принципам шоу-бизнеса в своих судилищах. Лекарство должно быть не только полезным, но и сверкать, танцевать и, желательно, петь трагическую арию в тот момент, когда исцеляемый пьёт его.

Вот Королева слушает своего глашатая, излагающего суть спора между людьми, явившимися на суд. Чёрную фигуру в темноте плохо видно, светлеет лишь овал лица Нумы в окружении распущенных чёрных волос. Её голова ничем не покрыта, но на волосах мерцают те же искорки звёздной пыли, что осели и на одежде, когда Нума прошла через завесу. Участники процесса испуганно, с мистическим ужасом таращатся на неё. Заметно, что страх перед Королевой в них пересиливает решимость добиться справедливости.

Глашатай, закончив, умолкает. Королева вскидывает голову, произносит короткую фразу на гортанном языке. Киприот, стоящий на сверкающей серебром дорожке слева, заметно вздрагивает. Нума манит его к себе, мужчина силится преодолеть свой страх, но ноги не слушаются его. По-видимому, это была команда подойти. Королева повторяет громче и строже, призывающий жест более резкий… и грек начинает быстро двигаться, будто его несёт поток. На лице – ужас, паника, заплетающиеся ноги не поспевают за телом.

Ладонь Королевы вертикально растопырена, человек резко останавливается. От силы толчка он падает на колени, едва успевая поставить корзину цветов перед Королевой.

По платью и волосам Нумы бегут полоски огня, Эрик едва не стонет от восхищения. Определённо, вручение скрижалей с заповедями Моисею не было таким зрелищным.

В благоговейной тишине Королева обеими руками достаёт охапку цветов из корзины стоящего на коленях подданного, но – какой кошмар – цветы моментально чернеют, словно сожжённые. Свидетели чуда ахают, кроме коленопреклонённого, тот беспрерывно тихо скулит от ужаса.

Нума поднимает вверх правую руку, из полутьмы крыши к ней на плечо слетает белый голубь. Женщина гладит пальцем его пёрышки, тихо говорит что-то. Голубь срывается с плеча, летит и кружит над вторым участником процесса, не сдвинувшимся с места.

Глашатай громко озвучивает вынесенное решение, хотя и так всё понятно по полёту «птицы истины». Нума делает жест «вон», двери распахиваются без посторонней помощи, обоих греков будто ветром срывает с места, несёт по серебряной дорожке на солнечный свет.

За разбором дела второй пары Эрик уже практически не наблюдал, всё шло по знакомому сценарию. Когда Дворец правосудия покинули и эти люди, свечи вдоль стен по жесту Нумы погасли, воцарилась абсолютная темнота. Эрик почувствовал, как кто-то берёт его за руку и ведёт. За дверью во внутренние помещения он понял, что это Игнасиус. Лицо у секретаря было религиозно-вдохновлённым, глаза сияли. Жестом он попросил соблюдать молчание. Подвёл Эрика к простой деревянной двери, указал войти внутрь, а сам зашагал в обратном направлении.

Пожав плечами, Эрик толкнул дверь. За ней оказалась небольшая комната, хорошо освещённая. Два кресла, низкий журнальный стол. У стены стоит, прислонившись к ней лбом, Нума. При обычном искусственном свете видно, что чёрный балахон на ней не шёлковый и не бархатный, из какой-то грубой простой ткани. Волосы странно тусклые, будто бы густо смазанные жиром. Она поворачивает голову, смотрит на гостя. Лицо уставшее, круги под глазами, уголки строгого рта опущены вниз. Эрик в тревоге делает шаг к ней.

– Вам плохо? Чем я могу помочь?

И время, было остановившееся, снова пошло. Опираясь о стену ладонями, Нума вздохнула.

– Я просто устала. Судилища забирают много сил. Не надо ко мне прикасаться, я грязная.

– В метафорическом смысле? – осторожно уточнил Эрик.

Нума невесело усмехнулась.

– Просто грязная. Вы посидите здесь, пока я приму душ?

Гость только улыбнулся. Он занял одно из кресел, закрыл глаза – больше в этой комнате нечем было заниматься, тут не было телевизора, книг, камина, даже окон. За стеной зашуршала вода в душе, но Эрик даже не испытал искушения представить себе Нуму обнажённой, под струями воды. Фемида – богиня, но не женщина. Он думал.

С тихим шорохом в комнату проскользнула девушка, она поставила на стол большое блюдо с жареным мясом, овощами вроде баклажанов, козьим сыром и кувшин вина. Салфетки, два хрустальных бокала. Низко кланяясь и пятясь задом, девушка покинула комнату.

Эрик рассеянно взял кусок мяса.

– Kali oreks?, – в комнату вернулась Нума. Эрик посмотрел на неё. Женщина, желающая произвести впечатление, картинно замерла бы в дверном проёме, подняв ручку, показав ножку. То ли Нума Алессандрос не планировала впечатлять его, то ли знала, что производит впечатление сама по себе. Она была в белом пушистом халате до пят, на голове – тюрбан из белого же полотенца. Размотав его, она расчесала длинные волосы пальцами. Закусила смятенно губу, будто бы сожалея о присутствии гостя, нарушающего привычный ход её жизни.

– Мне надо высушить волосы, иначе могу заболеть. Были уже… прецеденты.

Она вернулась в ванную и включила фен, встав перед зеркалом. За спиной возникла фигура Эрика, он деликатно отобрал у неё щётку для волос.

– Позволь мне, – голос был мягким, интимным. Расчёсывание волос невероятно эротический процесс, если обходится без рывков и боли. Эрик Берндт умел.

Под тёплыми струями воздуха из фена, деликатными движениями щётки по волосам Нума закрыла глаза, позволила себе расслабиться. Внутри неё всё трепетало, как клубничное желе. Что, если, отложив фен, он обнимет её своими сильными руками, медленно раздвинет полы халата, под которым ничего нет, сожмёт ладонями её груди… В комнате нет кровати. Эта мысль неприятно отрезвила сознание Нумы, к тому же фен Эрик действительно отложил. Но только прижался щекой к тёплым волосам Нумы, тихо шепнул:

– С этого момента ты обращаешься ко мне по имени и на «ты».

Приказание опять взбудоражило её – до сих пор всем и всегда приказывала только Нума. По статусу… Вывернувшись из полуобъятий, она отошла в сторону. Лицо подёргивалось эмоциями.

– Как ты не понимаешь, я не могу… секса не будет!

Намёк на улыбку на губах Эрика.

– Я разве упоминал о сексе?

– Чего ещё ты можешь хотеть?

– Тебя. Целиком и полностью.

– Я принадлежу моей родине!

– А я ей не конкурент. И увозить тебя отсюда не собираюсь. Скорее сам переберусь жить на Кипр.

Нума с неверием уставилась на него, даже рот приоткрыла.

– Ты мог бы… Но светская жизнь Европы…

Выражение глаз мужчины стало жёстче сапфира.

– Ты путаешь меня с кем-то другим. Я светской жизнью не увлекаюсь. Только лишь строю отели.

– Да… – Нума медленно провела рукой, будто снимая с лица паутину, – извини… я перепутала…

Эрик направился к выходу.

– Куда ты? Поешь.