Тамерлан. Война 08.08.08

И вот через два дня, когда я подсчитывал остаток денег, прикидывая, насколько паршивые сигареты мне сегодня придется курить, прозвучал звонок. Васико звонить не могла – она не знала номер моего телефона – значит мой агент, потому что ни с кем другим на этом карликовом курорте я не общался. Так и есть – агент! Наконец-то пришел заказ.

Причем хороший заказ – гонорар солидный, мне редко, когда столько сулили. Видимо, клиент попался жирный, из новых русских, вернее из новых армян, так как дело было на Армянской Ривьере.

Надо было снять на долгую память пассию нового армянина, которую он отправлял в отставку. Фотосессия в стиле ню и видео с игрушками. Представьте, некоторые индивиды из числа моих клиентов очень трепетно относятся к своим шалостям. И их не мало. Я с этого кормился последние два года. Нет слов, я выбрал не самое достойное занятие, но, когда я подвязался на этом поприще, особого выбора у меня и не было. Я остался без копейки денег, в чужой стране, терпел крушение. И один мой знакомый пражанин – поляк, владелец студии, снимающей фильмы для взрослых – бросил мне спасательный круг. Я и уцепился. И до сих пор держался за него. Более того, считал свое занятие вполне приемлемым для человека с моим образом мыслей и моим укладом жизни.

Я холостяк, без семьи, без друзей, потерявший связь с родными и родиной. Мне некого и нечего стыдиться. А преимуществ было немало: работа не пыльная, хорошо оплачиваемая, и в некотором роде не лишена приятности, ну, если не слишком привередничать. А мне привередничать особенно не приходилось. До последнего времени.

Но теперь, после того, как я познакомился с Васико, конечно все менялось. Признаться Васико, каким делом мне приходится заниматься, было невозможно, а значит, надо было менять занятие. Я тогда твердо решил: последний заказ и умываю руки. Чем займусь потом, представлял смутно, и до поры до времени решил не думать об этом.

Для съемок был снят номер в гостинице. Я пришел загодя, чтобы расставить оборудование и настроить свет. Когда закончил с приготовлениями, развалился в кресле и закурил. Принял жесткое решение: если доморощенная модель начнет приставать, я вполне корректно, не унижая ни ее, ни своего достоинства, дам понять, что у меня есть принципы. Собственно говоря, это решение далось мне без особого труда.

Я в последнее время не испытывал влечения ни к одной из женщин. Без преувеличений, если бы передо мной выстроили всех самых выдающихся красавиц мира, на меня бы это не произвело никакого впечатления. Как хотите, но рядом с Васико все остальные женщины смотрелись бледно.

Когда пришла модель, я докуривал вторую сигарету. Щелкнул ключ в замке, бесшумно открылась дверь, и донеся голос портье:

– Проходите, вас ждут.

Я встал с кресла и направился к мини бару.

У меня было правило: начинать фотосессию с выпивки. Под коньяк или виски, ведя непринужденную беседу, удается снять смущение и освободить начинающую модель от притворного стыда или наоборот сбить излишний кураж. Удается внушить, что ее и мое пребывание здесь не подразумевает ни подвига, ни унижения, что это всего лишь работа для меня и легкое приключение для нее.

Дверь захлопнулась. Раздались шаги в прихожей.

Из всего богатства мина бара я выбрал виски. «Все эти девицы предпочитают шотландское пойло».

Девица остановилась у входа в комнату. С бутылкой «чиваса» в руках я обернулся к гостье.

– Проходите, не стесняйтесь… – сказал я и обомлел.

В дверях стояла Васико. Тоненькая, стройная, длинноногая, в отвратительном наряде.

Бутылка выскользнула из рук и мягко ударилась об пол, застеленный толстым, ворсистым ковром. Глумливая улыбка эротического фотографа медленно сползла с моего лица.

А Васико удрала.

Была надежда, что она появилась здесь случайно. Она могла выследить меня. Но ее наряд… короткая расклешенная юбка, блузка без рукавов с глубоким вырезом и туфли на высокой платформе с тонким каблуком – лабутены, так их, кажется, называют. Ее наряд не оставлял сомнений. Я схватился за голову.

Коллапс! Полный коллапс! Наступил полный коллапс моей жизни. Мысли окаменели, взгляд застыл, уши забило пробками. Дышал, наверно, по привычке.

Я не сразу заметил, как она вернулась. Не услышал. Вижу, кто-то сидит напротив, нога на ногу. Длиннющие мослы, как у цапли. Пушок на бедрах. Руки, как плети, и не догадаешься, сколько в них силы. Грудь ходит ходуном, девушке тяжело дышать. Глаза пустые, даже страха в них не осталось. А губы… губы исчезли, от них остались только две кривые черточки. Потом слышу, говорит:

– Ладно. Хватит трагедию ломать, – а губы не шевелятся, цедит сквозь зубы, в тонюсенькую щель. – Все нормально.

И смотрит на меня пустыми глазами.

– Вставай. Делай то, что собирался сделать.

Я встал. И занялся делом.

В тот день мы сняли, наверно, самое грязное видео в мире. Полное самых отвратительных сцен и откровений. До меня, возможно, никто такого не снимал. Возможно, мы выдали своего рода шедевр. Возможно, на фестивале грязного кино нам присудили бы порнографический «оскар».

Мы сняли на одном дыхании, упиваясь. Было упоение жутью самого низкого падения. Битва в грязи. Была такая на заре воинской карьеры у Тимура. В той битве никто не победил. Вывалились только все, как поросята и разошлись.

Я, видимо, был совсем плох. Не скажу, что мои страдания оказались мучительней, чем страдания Васико. Скорее, сам я оказался слабее. Не привык держать удар. Раскис.

Васико забрала меня к себе. Церемониться не стала. Уложила в постель, и ее съемочное соло, мы повторили дуэтом.

Наверняка, опять выдали шедевр. И опять битва в грязи? Нет. Нечто внушительней – рождение из грязи. Творец развел вонючую жижу, перепачкал руки, но вылепил два существа и вдохнул в них часть своей сути. Уродцы вышли отъявленные. С дурными наклонностями, подленькие, лживые, корыстолюбивые. И разит от них за версту. Но что с них взять – их вылепили из грязи.

– Только писать для Кантемира не буду, – заявил я, лежа в ее постели.

Она согласилась.

– Завтра же верну аванс.

– Не торопись.

– Да?

Она разрешила закурить. Принесла пепельницу, открыла дверь на балкон. Задуло холодком – было-то под утро.

– А как быть с видео?

– Не знаю.

– Выкинуть?

– Сделай так, как делал прежде. Отдай и получи расчет. Сколько ты получишь?

Я назвал сумму.

– Нормально. Пригодятся, – голос ее звучал устало. Она смотрела на нарастающий столбик пепла на кончике тлеющей сигареты. – Давно хотела спросить: зачем ты куришь?

Я пожал плечами.

– Ведь это вредно.

– А что себя беречь?

Она тяжело вздохнула. Ее дыханием сбило пепел с кончика сигареты мне на грудь. Она сдула его на простыни.

– Вот так травишься, травишься, – проговорила она, – и не замечаешь, что уже всё, пора на свалку.

– Думаешь, пора?

– Нам обоим пора, а ты, как думал?

– Если ты будешь со мной, я как-нибудь поправлюсь.