И жаждет их сердце колючего ветра,
Но властью его не поделятся с кем-то.
Я подняла пораженный взгляд на арфиста, но Онливан меня вовсе не замечал, а продолжал свою странную, манящую песню. Дрожь пронзила меня с ног до головы, будто его слова звали меня к себе.
Земля для них потеряла свой цвет,
В лучистых глазах находят тот свет,
Что ярким огнем полыхает в душе,
В их мире нет места для мелких мышей.
С каждой новой строчкой в душе что-то уверенно поднималось, сначала душило, а потом вдохновляло все мое внутреннее «я». Ничего не понимая, я с мольбой глядела на старика, но он упорно не прекращал своей странной песни.
И горы для них будто куча песка,
И ветер давно не режет глаза,
А сила могучая полыхает в руках,
И вовсе неведом обжигающий страх.
Эти строки заставили меня занервничать, а воображение сплестись в невероятный узел. Кто это? Боги? Люди? Птицы? Кто способен на такое? Что это за неведомое чудо, о котором так вдохновенно поет менестрель?
Власть без границ доступна лишь им,
И мы так летать хотим как они…
Старик замолчал. Лишь плавные и переливчатые звуки арфы заканчивали эту необычную песню. Если тогда на дороге я лишь предполагала, что арфист обладает какой-то магией, то теперь я была абсолютно в этом уверена. Непонятное, стойкое ощущение чего-то важного застыло в моем сознании, будто песня менестреля имела ко мне непосредственное отношение, но я отказывалась в это верить. Откуда он знает ее? И что же все-таки значат эти красивые слова? Но лишь взглянув на Онливана, я поняла, что ответов на эти вопросы мне не получить никакой ценой. Тяжело вздохнув, я опустила взгляд в землю. Почему-то я очень боялась, что кто-нибудь заметит мое смятение. Все вокруг переговаривались, обсуждая таинственных существ, пара мальчишек спросила у менестреля, о ком он пел, но старик лишь загадочно улыбнулся и подмигнул бесцветным глазом.
Разговоры вокруг костра продолжались, но стали более тихими и между отдельными группками. Дрова весело трещали в огне, освещая бликами людей. Леди закутывались в одеяла, промерзая от опустившейся ночи. В других частях поляны тоже заплясали костры, слышалось ржание лошадей и смех грумов. Я ощутила прохладу, и небо отчистилось от туч, открывая сияющие звезды. Черное полотно сонно переливалось, притягивая мой взгляд. О Боги, покажите, что мне нужно делать, безмолвно взмолилась я. Но никто мне не ответил, лишь тишина вокруг стала более заметной. Оглядевшись, я поняла, что почти все разошлись спать к своим кострам. Я легла на приготовленное для меня спальное место, натянула до подбородка шерстяное одеяло и устало закрыла глаза.
Только теперь усталость дала о себе знать. Неприятно заныла спина от долго сидения на лошади, мышцы ног задеревенели, а в голове начала пульсировать противная боль. Поморщившись, я лишь подубонее устроилась под одеялом и попыталась уснуть.
Попытки мои оказались тщетными. Смачный храп герцога не давал погрузиться в успокаивающее безмолвие трещащего костра, а мелкие камешки под одеялами не позволяли достаточно комфортно лежать. Не удавалось уснуть даже в самых разных позах. В конце концов, я раздраженно открыла глаза и встала. Скоро рассвет, кисло подумала я. Небо светлело, и лошади стали медленно просыпаться. Скрутив свою походную постель, я отошла подальше от спящих людей и посмотрела на равнину. Травы еще не было, но мелкие зеленые ростки обещали, что она непременно возвыситься над бесплодной землей. Мысли покинули меня, и я продолжала стоять неподвижно до момента, когда начали подниматься слуги.
Грумы бросали на меня удивленные взгляды, и я поспешила вернуться к тухнущим углям костра, возле которого провела ночь в бесплодных попытках хоть немного поспать перед встречей с принцем. Волнение не дало мне такого шанса.
Тело запротестовало, когда я пошевелилась. Неподвижность дала о себе знать, и с трудом заставила себя сдвинуться с места. Наш лагерь оживал, и из сердца моего постепенно ушли все заботы. На время, напомнила я себе, на время. По пути к костру, я освежилась ледяной водой из ручья, и сменила рубашку на свежую. Та была цвета слоновой кости, и очень мне понравилась, мягко прилегая к телу. Кое-где были синяки от камешков, но терпеть это можно.
Герцог тоже поднялся и раздавал четкие указания. Слуги с безумными лицами бросались их выполнять. Был поставлен котел с водой на чай. Завтрак ограничился сушеным мясом и оставшимся хлебом. С трудом проглотив сухую еду, я с наслаждением выпила горячий чай, который пах листьями земляники. Я улыбнулась. Повар Ругер не забыл, как я люблю этот чай.
– Как спалось, дорогая? – спросил отец, когда мы двинулись в путь. До этого он не проронил ни слова кому-то помимо слуг.
– Никак, – призналась я.
– Отчего же, юная леди? – бровь отца приподнялась в удивленном жесте.
– Не знаю… Может быть, волнуюсь перед встречей с принцем? – ядовито ответила я. Герцог бросил на меня сердитый взгляд, а сам улыбнулся в густые усы.
– Все может быть, – ответил он своей излюбленной фразой, но тут же помрачнел, когда проезжал мимо кареты матери. Та мило щебетала со своими спутниками, хотя даже доброго утра не пожелала мужу.
– А тебе? – спросила я, стараясь отвлечь от ревностных мыслей о герцогине.
– Прекрасно! Знаешь ли, на природе я чувствую себя значительно лучше! – улыбка вновь расплылась по его лицу.
– И я, – тихое бурчание в ответ. Почему же сегодня на лоне природы я даже уснуть не смогла? Непонятная злость охватила меня, но я постаралась успокоиться.
Сегодня важный день. Вечером мы предстанем перед королем, нам даже не дадут дня для отдыха. Энтраст заявил, что и так слишком долго ждал невесту, и что герцогу Фунтай нужно поторопиться представить свою дочь, иначе принц скрепит свои узы с семьей Флуцбергов.
Отбросив мрачные мысли, погрузилась в созерцание природы. По мере приближения к Дейсту, вечно зеленые деревья редели, а на их месте появлялись широколиственные рощи. В воздухе отчетливо узнавался терпкий запах соли, значит, море уже близко. Я изумленно разглядывала незнакомые мне деревья и кустарники, очень жаль, что они еще не успели покрыться листьями, но все же выросшая в сосняке и ельнике, я была удивлена такой природе. Через несколько часов я услышала звуки волн, и сердце мое дико заскакало в груди. Дейст становился все ближе с каждым шагом Шудо.
Мы взбирались наверх крутого склона. Лошади натужно хрипели, но тащили телеги. Арфист шел возле своей повозки, и радостно оглядывался по сторонам, будто попав в свою родную землю. Утоптанная и влажная земля под копытами коней неприятно скользила, но наш кортеж становился все ближе и ближе к вершине. Наконец, мы перевалили условную природную веху, и моему взору открылся фьорд.
Пронзительно голубое небо огромным покрывалом раскинулось над сверкающим морем. Солнце здесь светило гораздо ярче, открывая взгляду неописуемые чудеса. Одинокая чайка тонко вскрикнула в небе, и ее белые крылья скрылись за огромной отвесной скалой. Волны яростно бились о камень, словно мечтая раздробить его в песок. Белоснежные барашки на воде яростно пенились, будто она вскипала изнутри. Темно-синее море было одновременно спокойно и яростно, в нем плескалась сила и мощь несокрушимой стихии. Прибрежная скала вырастала наподобие стены, защищающей замок и город. Дейст стоял немного ниже, ближе к гавани и докам, где пришвартовывались корабли. Даже сейчас на глади моря виднелись их разноцветные паруса и гордые кили. Редкая трава покрывала склон, который вел от замка к вершине скалы, на которой стояла сторожевая башня. Высокая и внушительная она походила на старого верного пса. Огонь сейчас в ней горел, приветствуя делегацию герцога Фунтай.
Мы пустили лошадей вниз по холму в низину, в которой спрятался замок. Западнее от него земля плавно переходила в залив, возле которого примостился город. В замок Дейст вела крутая каменистая дорога, но даже до нее нам было еще далеко.
Отец нервно заерзал в седле своего пегого мерина и рукой дал знак остановиться, будто пытаясь осознать, насколько он близок к своей цели. Немного постояв, окидывая взглядом город, герцог Фунтай продолжил свой путь.
Я заворожено смотрела по сторонам. Виды и просторы меня очаровали, но были так чужды моему сердцу. Крутые склоны, скалы и море – все это так интересно, так необычно, но при этом пугающе. Я с трудом привыкала к запаху соленого моря, к крикам чаек и звуку живой воды. Сердце отстукивало ровную дробь, но я все равно ощущала себя неловко. Во рту пересохло, а глаза начинали слезиться от соли. Когда мы въехали в город, мною овладело раздражение. Сильное раздражение, продиктованное бессонной ночью и пульсирующей болью в голове, которая будто распространялась вниз по позвоночнику.
Кое-где деревянные и каменные дома невероятно сильно прижимались друг другу. В таких районах резко пахло рыбой и требухой, какими-то животными и дешевыми тавернами, даже в дневной час из их дверей доносились пьяные крики. После бедных кварталов город преображался. Улицы стали шире, деревянная брусчатка сменилась каменной мостовой. Дома уже не так тесно стояли друг к другу. Каменные здания преобладали над построенными из дерева, да и запах тут стоял лучше – не так сильно несло рыбой, да плюс приятный дух хлеба.
Шудо, уловив запах овса из какой-то гостиничной конюшни, потянул поводья в сторону. Я безуспешно пыталась вернуть его в кортеж, но голодный жеребец упрямился и не слушался. К моему удивлению, наша процессия даже не заметила, что я порядком отстала. Конечно, немногие бывали в Дейсте, да и те, кто бывал, видимо, находились под тем же впечатлением. Шудо фыркал и тянул меня к конюшне, но, не дойдя до добротного деревянного здания, наклонился и начал щипать траву. Кортеж неумолимо удалялся, а потом и вовсе скрылся за поворотом. Конечно, дорогу к замку я найду, но как буду выглядеть, когда приеду с опозданием ко двору короля?
Злобно выругавшись, я резко дернула поводья Шудо. Конь недовольно поднял голову и смерил меня презрительным взглядом, точнее, попытался это сделать, но ничего у него не вышло, так как я была в седле. Сердце с ужасом запрыгало в груди, в висках застучала кровь. Я явно не знала, в какую сторону направиться. В борьбе с жеребцом я не постаралась запомнить улицу, по коей прошла процессия. Раздраженно толкнув его пятками, заставила, Шудо медленно идти вверх по улице.
– Миледи, вы заблудились? – услышала я приятный, густой мужской голос. Едва взглянув на его обладателя, я фыркнула.
– Справлюсь без тебя, мышеголовый! – резко бросила я и пришпорила Шудо, почувствовав на себе недоуменный взгляд солдата.
Жеребец куда-то уверенно нес меня, и, так как выбора у меня не оставалось, я предоставила ему полную свободу. Через некоторое время меня обогнала лошадь серой масти, на каковой ехал мой знакомый солдат. Я даже не потрудилась посмотреть на него. Грязная одежда почему-то не подталкивала к дружеской беседе. Солдат удивленно пожал плечами, и пустил галопом свою лошадь. Шудо рванулся за ней.
– Чертов конь! – выругалась я, едва не свалившись из седла. Когда Шудо обогнал грязного солдата, я поймала на себе его веселый взгляд, и озлоблено зашипела.
Но Шудо принес меня в хвост кортежа, подгоняя его, я поравнялась с отцом.
– К матери ездила? – глухо спросил герцог.
– Нет, – честно ответила я, но он больше не стал задавать вопросов.
Руки предательски задрожали – перед нами возникли распахнутые ворота замка Дейст. С некоторой опаской я позволила Шудо следовать за отцовским конем. Я перестала дышать, когда мы въехали на территорию замка.
Высокие стены поднимались над головами. Я успела заметить глубокий ров по их периметру с другой стороны. Огромная, величественная каменная крепость царствовала над этим городом. Высокие башни оканчивались квадратными площадками, окруженными невысокими зубчатыми стенами. Было две самых высоких круглых башни, оканчивающихся острыми пиками крыш. Множество бойниц и окон обеспечивали внутренне освещение замка. Камень, из которого он был сделан, цвета дождливых туч с серебряными прожилками причудливо светился в лучах высоко стоящего солнца. Главный вход был расположен напротив ворот. Высокие дубовые створки цвета вишни были плотно закрыты, лишь небольшая дверь, вырезанная в одной из створок, была чуть приоткрыта. Высокие ступени из темного материала, украшенные свежевыкрашенным деревом, вели к ним. На основательных перилах стояли небольшие чаши с топливом. Видимо, по вечерам эта смесь зажигалась и освещала крыльцо к входу в замок. Двор перед замком был выложен плоским булыжником, лишь дорога к конюшне являлась обнаженной вытоптанной землей. Севернее конюшен располагалась прачечная, за ней едва виднелись веревки, утяжеленные весом сохнущего белья. За конюшнями располагались амбары, полные зерна, а также загоны для овец, коров и коз. Доносилось лишь легкое мычание, но ощущение огромной паутины жизни не покидало меня ни на минуту. В отдалении от замка стояла еще одна башня, наверное, она использовалась, как сторожевая, но все может быть. Мой взгляд вернулся к замку. Фасад украшали прелестные барельефы, изображающие драконов. Великолепные животные стояли на задних лапах, распустив огромные кожистые крылья. Барельефы людей были сделаны в некотором отдалении от драконов, что показывало их слабость перед этим магическим народом. Окна и бойницы были обложены камнями интересной формы, а над зубчатыми бортами башен развевались флаги Предназначенных. Их герб являл собой красное полотно, на котором изображался свернутый в несколько колец змей с огромной, увенчанной рогами, головой. Герб производил неизгладимое впечатление силы и мощи, чего, наверняка, и добивались его создатели. Только теперь я заметила, как много слуг снует по двору. Сначала все они застыли при нашем появлении, но вскоре пришли в себя, осознав, сколько работы им прибавиться. Я непонимающе глядела на их вишнево-красную одежду слуг. Лица всех слегка отличались резкостью черт, нежели уроженцы земель моего герцогства. Каждый из них отличался более высоким ростом, нежели наши слуги, но я не почувствовала никакого неудобства.
Мне было не совсем приятно то, как они на меня глазели. Их взгляды были одновременно оценивающими и при этом с оттенком мягкой презрительности – быть может, она и не станет нашей королевой, думали они. Всего за несколько минут во дворе заметно прибавилось народа, из замка выходили придворные, которые жили здесь постоянно. По тому, как оживленно работали конюшие, я поняла, что скоро прибудут и другие гости. Неужели король ясно дал понять, что выберет меня женой сына? Эта мысль неприятно меня поразила. Мне вовсе не хотелось лишаться шанса на свободную жизнь, ведь я о ней так самозабвенно грезила и вовсе не хотела похоронить эти мечты прахом.