Город М

– Шесть,– сказал он и обернулся.– Нет, пять. Уйди отсюда!

Неслышный в вое, это был всего-навсего Пропеллер, Женя Пропеллер, человек, грустный своей грустью, и с барабанчиком на груди. Ночью и днем он лупил кулаками в жестяной барабан и разносил телеграммы.

– Вам телеграмма!

Вой сделался неистовым и острым, как нож.

– Вам телеграмма! – крикнул Женя.– Получите телеграмму!

Следовало решаться, и Анна решился.

– Хорошо. Счас получу,– сказал он.– Иди сюда.

Он приставил Женю к стене, под окно, и быстро, как по стремянке – по коленям и локтям – взобрался ему на плечи. Женя был худ, но стоял, как табурет. Дальнейшее было делом секунды: проверив карниз, Анна рванул его на себя и влез в окно. В ту же секунду произошли еще два события, которые он успел оценить, не успев разглядеть: вой смолк, но раздался звук, в значении коего не ошибаются, даже если он абсолютно новый.

– Это вы… шесть. Это вы – стрелять? – спросил Анна с подоконника.– Не надо стрелять.

Луна светила в затылок, и поэтому отчетливо он видел только собственную тень на полу. Отчего-то – вероятно, из-за позы лежа – она была ушастей обыкновенного. Правей виднелись две ножки кухонного стола.

Дальняя же стенка, где клацкнул затвор, тонула в темноте и не выдавала себя ни единым шорохом.

– Если хотите,– наудачу сказал Анна,– я могу так и лежать. Только имейте в виду, я просто лежу, ничего не задумываю… Вы же не говорите, как теперь – руки вверх или чего. Да, и вот там – Пропеллер…

– Вам телеграмма! – аукнулся Женя.

– Суньте под дверь! Вот он – Пропеллер. Это я на случай нелепости. Чтоб он вас как-нибудь не напугал. А вы – в меня… Что?

Из темноты возник какой-то странный дых. Слишком частый для просто дыхания и невыразительный для всхлипа. Его можно было бы учесть номером седьмым, но Анна не понял, как именно там все это делается.

– Знаете что,– сказал он, послушав еще,– вы только не обижайтесь, но только вы уже не будете стрелять. Стреляют либо сразу, либо уж очень под конец. А в середине обычно разговаривают, решаются. А раз не сразу, значит – еще надолго. Так что вы зря молчите. А я зря лежу,– сказал Анна и сел. И похлопал себя по ноге.– Вы не бойтесь, это не от смелости. Просто коленка болит лежать… А вообще, вы прячетесь здорово, я вас все равно не вижу. Думал – увижу, а – не вижу.

Голос, который прозвучал из угла, удивил даже сильней, чем то, что было, наконец, сказано. Во-первых, он прозвучал совсем из другого угла, хотя Анна готов был поклясться, что и дых, и затвор были где-то далеко, а вовсе не тут, под боком, как это вышло с голосом. А во-вторых, голос оказался неожиданно тяжким и басовитым, что случилось очень неожиданно после певучего "у-у". Поэтому, когда этим голосом почти в упор было сказано: "Пахнет не так", он сумел только спросить: "Кто?"

– От тебя,– мирно уточнил голос.– Не так.

Темная фигура, которая громоздиласть чуть слева от окна, в тени, была – Анна прикинул – на голову выше и, если можно так выразиться, на две головы шире Анны. И это было удивительно тоже, поскольку Анна считал собственные габариты достаточными для города М, и ощущал себя – за исключением разве что коленки – почти спортивно.

– От меня? – спросил он.– Как "не так"?

– Не как от них. От Пропеллера.

– От них? Так вы это, значит, меня нюхали? Любопытно. И что?

– Не знаю,– фигура двинула плечом, и в свет ненадолго показался конец ствола с большой мушкой.– По-другому. Не как от них.

– От них… от Пропеллера,– Анна тоже пожал плечами.– Любопытно. Никогда не думал, как пахнет от Пропеллера. По-моему, Пропеллер вообще не пахнет. Он просто воняет и все. Эй, там!

– Получите телеграмму! – откликнулся Женя.

– Вот… Чем от него может пахнуть? – Анна глянул вниз и понюхал ладонь.– Да и от них… А-а, погодите! Стало быть, поэтому вы и – "у-у"?

– Я не хотел,– пояснила фигура.– Я хотел тихо.

– Пять, шесть, семь,– кивнул Анна.– С голосом – восемь. А патронов, стало быть, у вас – того-с? Тю-тю?

– Мало,– помолчав, сказала фигура.– Семь.

– Ага. Любопытно,– опять кивнул Анна.– Не понял… Нет, знаете что – это все какой-то Пропеллер получается. Какая-то бестолковщина. Давайте так: вы пока не стреляете?

– Нет.

– Хорошо. Тогда так: вот я,– Анна сперва поднял палец, а затем по-дикарски ткнул себя в грудь,– я Анна. Четыре года назад я тоже выл – правда, про себя, но зато долго. Потому что у меня не было ни автомата, ни семи патронов. Хотя, по-моему, достаточно и одного. Но у меня не было. И теперь я живу. Но, чтоб не нюхать Пропеллеров, живу по ночам и…

Тем временем фигура так же бесшумно, как она это, вероятно, здорово умела делать, выплыла или, можно сказать, очутилась на свету, причем – забрав на себя большую его часть. Свою ушастую голову Анна увидел отпечатанной на довольно дрянных джинсах. Все, что было выше – было животом и грудной клеткой мужчины с автоматом Калашникова, мужчины лет тридцати, для которого рубаху подобрать ничуть не проще, чем гроб, и потому он живет и обходится без рубахи.

Лицо располагалось там, где свет уже кончился. Но Анна сумел увидеть, что лицо это, как говорится, обрамлено, причем – здорово, а в комплект к роскошным космам присовокуплена щетиновая поросль, как минимум, недельной выдержки.

– Да,– буркнул Анна, закончив осмотр.– По-французски это называется "дежа вю". То есть – "уже видел". И знаю, где. В кино. Вы что – Рэмбо?

– А ты Анна?

В вопросе прозвучало столько заинтересованности, что Анна скривился.

– Между прочим, Пропеллера,– заметил он,– звать Евгений Иванович. И когда Евгений Иванович был неплохим социологом, я – Андрей Алексеевич – был неплохим газетчиком. С псевдонимом, безотказным, как дубина. Я говорил: "Здравствуйте, я – Анна", и за десять минут шока делал с беднягой что хо…

– Ты – Анна,– перебил рэмбовидный незнакомец.– Улица Полиграфистов, дом 6. Ты в четвертом списке.

Где-то по-ишачьи взвыл милицейский ревун.

– В четвертом списке? – сказал Анна.– Любопытно. А что это за список?

– Четвертый. "Ограничить круг контактов, вести наблюдение".

– То есть за мной? Любопытно,– опять сказал Анна. Ему действительно сделалось любопытно.– Но, кажется, нестрашно. В конце концов, все мы в каких-то списках…

– Нет,– сказал незнакомец.– Я – нет. Я вне списка.

К милицейской сирене добавилась другая, еще более отвратительная, и Анна решил, что так базлать могут только пожарники, причем – не одна, а две-три машины враз.

– Знаете,– сказал он,– я очень давно ни с кем не разговаривал и, видимо, отвык. Что значит "вне списка", почему? И вообще – что это за списки такие? Как-нибудь поподробней бы, а?

– Тогда ты тоже будешь вне списка,– ответил незнакомец.

Ишачий рев был уже где-то неподалеку. Анна оглянулся в ночь, но увидел только луну, которая по-прежнему молча гудела над крышами, и Пропеллера, который улепетывал вниз по улице Ветеранов.

Это было странно. Потому что обычно бегал не Пропеллер, бегали от Пропеллера. И потому что Анна не разглядел ничего, что могло бы спугнуть разносчика телеграмм. Но в тот самый момент, когда он решил удивиться, подоконник затрясся мелким гадостным дрожанием, а снизу – из-под ног, из-под асфальта – медленно, будто нехотя, вывалился огромных размеров грохот.

– Берегись! – почему-то рявкнул Анна. Чего нужно беречься, он понял моментом поздней.