Город М

– Откуда вы…– негромко выговорила Инга.– Вы…

– Откуда я? Бьюсь об заклад, что вы хотели спросить как-то подлиннее. Ведь вас интересует не моя биография, верно? И не контора, где я, между прочим, числюсь в передовиках. Вас интересует, откуда я знаю, что и кому говорил покойный Александр Александрович. Которого я, кстати, даже не видел и… и вообще не имел никакого отношения – он действительно бросился с моста, сам, я проверял. Хотя…– Клавдий поморщился еще, поскольку не находил в таких вещах принципиальной разницы,– хотя вас я знаю уже лучше. Я знаю, например, как однажды – да, это было у окна библиотеки, верно? – был сентябрь, шел дождь и откуда-то, видимо, из библиотечного подвала, выскочила крыса. Скорей всего – чем-то напуганная. Или сумасшедшая. Иначе чего бы ей так мчаться – прямо на дорогу, прямо под колесо… И прямо под окном. Верно? Зрелище гадкое,– кивнул Клавдий.– Какое-то нездоровье. Тем более в библиотеке вас тоже называли "крысой" – помните, две эти гундосые старушенции, внизу?– вы еще не могли понять, почему, и сначала делали вид, что не слышите, а потом просто старались прошмыгнуть с разбегу. А потом, когда в углу, за стеллажами, выломился кусочек доски, вы вдруг поймали себя на ощущении уюта – там, в темноте, в спрятанном от всех, в заповеднейшем из всех мирков. И представили слишком живо, чтоб не испугаться. А потом – опять-таки на бегу, но уже не мимо двух идиоток с вахты, а просто под вечер, по улице, чтоб не быть изнасилованной – вы стиснули воротничок пальто… да-да, этого самого пальто. Или нет – ведь дело было зимой, значит, воротник был меховым, это даже эффектней: лисий, чуть в инее, мех, фонарь, и вдруг – вместо руки…

Пауза вышла совершенно драматической. Но имела смысл физиологический: в животе крутанулась боль, и Клавдий, вспомнив, что опять не успел поесть, прикинул, которая из язв – в кишке или в желудке – заработает сегодня первой.

– Впрочем, если нужно мое мнение,– как бы ворчливо проговорил он,– в этом нет ни капли оригинальности. Умному человеку безусловно хочется спрятаться. Так что вы, конечно, больны, но весьма банально. И очень глупо. Если нужно мое мнение, вы такая же крыса, как я – двухтомник Маршака… Между прочим – да, между прочим, я вам наврал, я – бывший Клавдий. Шесть лет назад пересекречен в "Гвоздику". Ну и что прикажете? Тоже надеть пальто? Нет, я просто понял, что в председатели вместо кретина-шекспироведа посадили кретина-агронома, и по-прежнему считаю себя Клавдием… Короче говоря,-он кашлянул, чтоб проведать живот, и живот отмолчался,– короче говоря, из психушки выписал вас я. И ваша история болезни – моя настольная книга, но… Но в настоящий момент меня начинает интересовать один молодой человек. Которого зовут…

– Не хочу…– тихо сказала Инга.

– Замечательно. Значит, вы ничего не перепутали, и это действительно он. Прихрамывающий на правую ногу. Имеющий парадоксальное, по вашему определению, лицо. То есть ваш бывший и единственный читатель, приятель и… ну и так далее. Итак, вы ему позвонили? Надеюсь, я не ошибся.

Инга кивнула, глядя в пол.

– Замечательно. Значит, я вас убедил еще по телефону. И сказали, что он мне нужен, чтобы застрелить одного своего знакомого?

Инга кивнула опять.

– И что именно в случае отказа я сделаю с вами?

Инга вздернула голову, и Клавдий усмехнулся.

– Верно,– кивнул он.– Что именно – мы с вами пока не решили. Но поняли вы правильно. И проинформировали, надеюсь, тоже. Ну а теперь… извините, я немножко устал,– Клавдий осторожно поднялся, прислушиваясь к молчанию в животе,– теперь у нас есть немного времени, чтобы обсудить подробности. Прежде всего, следующее: я очень хочу, чтоб в 12-10 мы услышали стук, а за ним – положительный ответ. В таком случае все наши скверные предположения останутся скверными предположениями – и только. В противном же случае мы с вами сделаем так: я привяжу вам телефонную трубку к голове, наберу нужный номер и сломаю вам палец… Ого, вы, кажется, настроились на дискуссию? Это забавно…

Клавдий с интересом проследил, как на лице Инги организовался брезгливый ландшафт, и пожал плечами:

– Ну что ж… Неясная угроза страшней сломанного пальца – это понятно. Но, во-первых, это понятно вам, а не по телефону. А во-вторых, вы не знаете, как это все-таки больно, когда ломают палец. Ну, а потом – пальцем ведь мы не ограничимся. Может быть, вас придется изнасиловать…

– Подлец! – тонким голоском крикнула Инга.

– В какой-то мере – конечно,– кивнул Клавдий.– Правда, делать это будут какие-нибудь три кретина с Третьей Чернобыльской. Двое растащат вас за ноги, третий, не утирая слюней, будет… любить ближнего, ну а я – смотреть, чтоб вас хватило надольше, и опять-таки набирать нужный номер. А поскольку вы более нормальны, чем предполагалось, значит – кричать вы будете более осмысленно, а это…

– Вы… вы!– трудно выговорила Инга.– Вы…

– Вероятно, еще раз "подлец",– еще раз кивнул Клавдий.– Но знаете – почему? Потому что вы забыли, что я хочу всего этого избежать. Но-но – чтоб избежать трех кретинов, вы должны верить в неизбежность трех кретинов, и в этом парадокс… с "парадоксальным лицом". Понимаете,– Клавдий усмехнулся не каламбуру, а взгляду на несуществующие часы. Царапина показывала что-то вроде половины четвертого. – Видите ли, парадоксальность хороша тем, что легко просчитывается. Я не смогу его убедить или напугать: с одной стороны, для азартного человека это дополнительный азарт. А с другой стороны, я не уверен, не обрадуется ли он случаю помереть. Даже не просто умереть, это уже – погибнуть, по нашим временам – просто одолжение… Точно также, если б я пообещал убить вас. Прошу меня простить, но для вас это ведь не самый плохой выход, верно?И так думаем не только мы с вами. Я не скажу, чтоб он совсем не обеспокоился, но это будет не то. Потому что есть лазейка – мысль про выход: для сумасшедшей, в городе М, вы понимаете? Дескать, а может, оно и… и так далее. Кроме того, он виноват перед вами. А виноватый человек – страшный человек: он хочет избавиться от чувства вины… То есть вариант всего один: когда над этой больной, беспомощной и брошенной им женщиной будет висеть – по его вине – нечто куда более отвратительное, верно? Например, три кретина. Долго. Хоть вечно. С небольшими паузами для гигиены. Причем насколько долго и насколько отвратительно – зависит только от него. Сидящего вот, скажем, тут на стульчике, шагах эдак…

Клавдий замолчал, потому что Инга – без слов и не вынимая рук из карманов – вдруг опустилась, а точнее сказать – стекла по стене, хрустко ударив в пол коленками. Это напоминало поклон. Если бы не плечи, которые очень старались спрятать голову. И не дрожь, которая гнула вниз. И если б Инга не напоминала крысу – скорченную крысу с дозой крысиного яда в животе.

Впрочем, такая позиция напоминала и язвенника, что было гораздо ближе. Клавдий поморщился, представив себя примерно через час.

– Вы забыли, что я хотел бы избежать этого,– сказал он паучку, бегущему по оконной раме.

По его расчетам оставалось не больше десяти минут и, опять присев на корточки, он прикрыл глаза и подумал, что самое отвратительное – вовсе не кретины. Самое отвратительное – знать все наперед. Когда знаешь, что будет, оно как бы уже и есть. А все, что до него – как бы зря. И всего жаль, потому что зря – слов, сил. И глупо, потому что приходится как бы доигрывать, задним числом.

Потому что рано или поздно, так или иначе, но наш парадоксальный друг возьмет дрянной пистолет и… нет, не в нее, сложновато все-таки, и не в себя тем паче, и жутко и вдруг больно, кто его знает… а главное – не досмотрел, чего тут дальше-то, и ни…

"В меня?" – подумал Клавдий и усмехнулся: он подумал, что это не самый плохой выход – для Клавдия, в городе М, вы понимаете? Но произойти это могло только с его позволения. А стало быть, ничуть не проще, чем щелкнуться самому…

"Дерьмо",– подумал Клавдий. Все это было чертовски скучно. И – как всегда – чертовски некому об этом сказать. Поэтому, когда на лестнице послышались шаги, он назвал себя молодцом, а все остальное – делом, которое сделано процентов на тридцать.

"Гвоздика – Львиному зеву:

В деле стабилизации ситуации предпринят ряд конструктивных шагов, позволивших достигнуть ряда определенных результатов. Объект локализован регионально резиновой фабрики. Однако дальнейшая радикализация, равно как и огневой контакт, обструкционируются альтернативнейшими усилиями объекта метров за четыреста. Для процесса ускорения приконсолидирован и вооружен одноразовым пистолетом бывший журналист Анна, путем реконсервации бывшей любовницы. Срок стабилизации – путем решительной перестрелки – ограничен двумя днями. Б. з. в[1 - Б. з. в. – «благодарю за внимание», т. е. – конец связи.]. Клавдий".

"Львиный зев – Гвоздике (секретно):

Не Клавдий, а Гвоздика. Прошу, товарищи, придерживаться регламента. Б. з. в."

"Спорыш – Гвоздике:

"Клавдия" бухгалтерия не пропустит, имей в виду. Перепередай. На тот же исходящий. Я еще не регистрировал пока. Б. з. в. Спорыш".

Предисловие к следующей главе

Резиновая фабрика была разгромлена шесть лет назад с целью увеличения мощностей.

Огромный котлован представлял из себя, в сущности, огромное поле, кое-где поросшее сурепкой и напрочь заваленное строительным мусором.

И шагать тут босиком можно было только так, как делал это Анна – то есть не обращая внимания на процесс ходьбы.

Раза два или три, сбив палец или просто устав, он садился на какой-нибудь подвернувшийся обломок, и тогда пистолет, как положено пистолету, упирался стволом в зад, и Анна вставал и шел дальше, по направлению к центру котлована, где громоздилась куча бетонных труб всевозможного диаметра. Издалека, выбеленная солнцем, она казалась айсбергом. Однако по мере приближения она все больше делалась горой макарон, и, наконец, подойдя к подножию, Анна решил, что куча скорее напоминает муравейник для муравьев ростом с собаку и крупней.

Щурясь вверх и прикидывая высоту, он едва не наступил на Пропеллера: задрав бороденку, тот валялся в конопляных зарослях, как труп маленького ополченца, но всего лишь спал, ровным дыханием качая на животе барабан. По лицу Пропеллера пробегала травяная тень. Где-то близко трудились пчелы.

Анна раздвинул траву и увидел блюдце.

Блюдце было голубым. Оно стояло на небольшой прогалинке, под кустом цикория. В блюдце лежала чайная ложка. В ложке был мед. Над ним со слюдяным звуком кружились две пчелы.

Анна отпустил траву, и прогалинка закрылась. Тогда Анна присел на корточки и увидел все это еще раз, но дальше и подробней.

Похожая на вход в подземелье, за прогалинкой начиналась тьма, которая была трубой, обложенной дерновым бруствером, а с бруствера – как с подушки – на Анну глядели двое: знакомая мохнатая голова и знакомый автоматный ствол, который тоже как будто улыбался, по-собачьи задрав курносое рыльце.

– Вот я тебя и нашел,– сказала голова.

Глава четвертая

Жук-кузька по прозвищу Мухортик – вредитель и, в общем-то, сволочь – задыхался от ответственности. Он боялся дышать, боясь что-нибудь пропустить. Он решил лучше умереть, чем пропустить, и почти уже умер, но был счастлив. Дело в том, что прямо в лебеде случалось и продолжало случаться дальше то, чего он ждал всю свою насекомую жизнь: он, кузька, внимал голосу бога.

– Очень рад,– сказал бог.– Чрезвычайно рад. Правда, я склонен думать, что вы ошибаетесь. Но, может быть, я уже ни черта не понимаю…

"Ни черта не понимаю!" – сам того не ведая, повторил кузька. Он сидел в развилке лебеды, и потому бог начинался для него чуть припухшим коленом и заканчивался ступней, которую пытливый кузька посчитал шеей с пятью головами. Этот факт, конечно, обрадовал (по правде сказать, меньшим количеством голов кузька мог бы и оскорбиться). Но если облик бога он постиг враз и легко, то перевод с божественного на жучиный (как потом сообщал Мухортик) доставил некоторые затруднения. Тем более богов оказалось аж два.

– У тебя болит нога,– сказал второй бог. Он, лежа в траве, представлял из себя огромный шар, покрытый шерстью.

– Это поразительно, Холмс! – воскликнул первый бог.– Стоит вам увидеть хромого… ну и так далее. Да, у меня болит нога. А еще я в четвертом списке. А еще я не так пахну. Я вам завидую. Вы все знаете. В таком случае вы должны знать, что делать с этой хреновиной.

Наземь брякнулся голубой пластмассовый пистолетик, и кузька, который никогда не видел голубых пистолетиков, на всякий случай благодарно улыбнулся.

– Только не надо стрелять,– сказал второй бог.