You had to stay

[Например]

– И у нас с тобой также. Ничего не пропадёт – это нематериально, пропасть можем только мы. Пропасть, исчезнуть, слиться с серостью этих панелек девятиэтажных или лечь под поезд – итог один и тот же. Когда нас не станет, тогда не станет и всего того, что мы чувствуем. Нет, мы будем утверждать, что любим, страдаем, ненавидим, скучаем и тому подобное – но если нас обоих нет, то делать это будет некому, а если нет только одного из нас, то второму ничего не останется, как либо убить или заморозить в себе эти чувства, либо поделиться с кем—то другим, тем, кто в тот момент будет рядом. А воспоминания останутся, Рэ – и останутся тёплыми и нежными, какой бы временами чёрной не была наша с тобой история.

Мне даже сказать—то и нечего.

– Я замёрзла, Рэ. И бабушка дома не спит, волнуется за меня. Я пойду. – Сказала бы раньше – я не стал бы тебя задерживать. – Брось ты, это я нас задерживаю. Спасибо за вечер! Я уже повторяюсь, да? Иди, Рэ, не мёрзни. Обязательно напиши, когда доберёшься до дома или до знакомых!

Объятия, поцелуи, взгляды. Взгляды.

– Пока, Рыж. Тебя нельзя не любить. – И спасибо за цветы – они прекрасны!

Я развернулся и пошёл в сторону остановки транспорта. Пока ветер не начал уносить от меня звуки, я услышал, как Рыж набрала на домофоне код, зашла в подъезд и за ней нехотя захлопнулась железная дверь, гулкая от мороза.

Прождав двадцать минут эту чёртову маршрутку, через пятнадцать я оказался в метро, а ещё через два часа и одну поездку на электричке и одну на такси – дома. Написал Рыжу. Тишина, как и раньше по ночам. Я заварил чашку ночного кофе, выкурил ночную же вкусную сигарету и лёг спать.

Первым смс от Рыжа было ночное – "я тебя любл". И я тебя любл, мысленно ответил я. Но сколько ещё ты собираешься меня мучить? Второе сообщение от Рыжа, длинное, часть первая:

"Я зашла в подъезд, подошла к лифту. Мне вдруг стало так больно, я заплакала. Двери открылись, я вошла внутри, нажала кнопку своего этажа. Не доехала – вышла раньше, чтобы покурить в подъезде в форточку, ждала, пока из глаз течь перестанет. Видела, как ты мёрзнешь на остановке. Выкурила три подряд, вытерла с лица то, что смогла вытереть, и открыла дверь своей квартиры холодным ключом. За.."

Часть вторая:

"Зачем ты уехал? Тебе нужно было остаться!!"

__________________________________________________________________________

Напиши, когда доберёшься. Аня.

__________________________________________________________________________

You had to stay. Двенадцатое дыхание.

Мне некуда деться, разве что сдохнуть, повиснуть худым трупом с редкими складками жира под потолком высотой 2.52 в комнате площадью в неполные восемь квадратных метров. Прятаться негде, прятаться вообще бессмысленно.

Я стою на вершине недостроенной плотины. Подо мной – примерно двадцать пять метров свободного падения в болото с одной стороны, в шахту, усеянную шипами торчащей из стен арматуры – с другой, третья грань – утрамбованная земля, густо усыпанная битым стеклом. Я смотрю вниз, пока дообеденное солнце доводит до совершенства мой загар. Мне незачем торопиться и я прикуриваю первую. Предпоследняя затяжка расслабляет меня настолько, что стоять становится сложно – слабеют ноги – и я ложусь голой спиной на парапет, чувствую кожей бетонную крошку и самые мельчайшие неровности. Раскидываю руки в стороны – как и ноги за несколько секунд до этого – и проваливаюсь в сон, настолько краткосрочный, что он больше похож на внезапную незапланированную отключку; по часам на телефоне – шесть с половиной минут плюс новое смс от тебя. Просыпаясь, вздрагиваю и закуриваю вторую. Прятаться бессмысленно.

Я не думаю о тебе. Я тебя не чувствую и не ощущаю. Ты – это всё равно я, как и наоборот. Если мы встанем вплотную к друг другу и ослабим контроль лицевых мышц, мои губы слегка приоткроются и – поскольку улыбаюсь я плохо – ты почувствуешь всего лишь тёплое дыхание (я чищу зубы два раза в день, если что). И если ты будешь злая, то уверенным кивком головы запросто сломаешь мне нос и рассечёшь нижнюю губу, чтобы в следующее мгновение, пока я приподнимаю брови в лёгком нокауте, схватить меня обеими руками за голову в районе затылка и размазать большими пальцами рук кровь по моим щекам. Я всё—таки смогу криво улыбнуться и тогда ты будешь довольна. А если ты будешь добрая, то в ответ на моё дыхание из приоткрытого рта ты всего лишь аккуратно прикроешь его и позволишь взять себя за талию, сама расположишь мои руки в нужных местах, сфокусируешь взгляд и мы поменяемся ролями – я размазываю кровь по твоим щекам, вправляя сломанный нос и слизывая сопли с губы. Порядок действий не менялся – удары наносила ты, как и в первом случае. Мы стоим вплотную к друг другу, я глажу твою выпирающую скулу и не думаю о тебе.

Ты что—то решила – определённо или не очень – и это никак на мне не отражается и не отразится. Я знаю, что я делаю – и это со всех сторон выглядит нелепо. Я жду. Ко мне не относится ничего из того, что ты придумала, что ты воплотила и на что построила планы – твои лёгкие ничуть не чище моих, что делает наши шансы на продолжение знакомства вне времени равными.

– Ну..я не буду повторяться, Рэ. Не было никого в квартире. И ничего, кроме кровати со свежим постельным бельём и открытой форточки в единственной комнате. От меня только несчастья – несправедливо, что сыпятся они на тебя одного. Я постоянно всё порчу, капризничаю, буквально отпихиваю руками даже самые маленькие намёки на абстрактное счастье, которое может стать вполне реальным. Может и не стать, но я так ни разу и не попробовала за наши две последние встречи. Мне легко понять, почему ты и во второй раз ушёл. Мне нелегко понять, почему ты ушёл во второй раз. И в первый. И вообще отпустил меня в ту ёбаную поездку в Иваново. Ты, ты, ты, ты, ты, ты, ты, ты, ты.. А где я? Где место для меня и есть ли оно вообще? Рэ, послушай – когда ты не будешь знать, как и где меня найти, а такая ситуация будет, то ищи (если вообще захочешь искать) там, где ты меня отчётливо представляешь. Так отчётливо, что можешь потрогать. Что можешь что—то сказать – и я отвечу. Я обязательно отвечу! Если промолчу – покопайся в моих карманах, я заранее напишу записку. Мы ещё увидимся, Рэ – если у _тебя_ будет такое желание.

Прошло достаточно много времени после последней нашей встречи вживую. Я не знаю, менялось ли что—то кардинально в жизни Рыжа – те несколько сообщений, которыми мы перекинулись за весь этот период, содержали так мало информации, что никакого общего впечатления не сложилось.

Мы поздравляли друг друга с днями рождения (виртуально, конечно), отправляли какую—то музыку, неким образом характеризующую нас на данный момент времени – но когда я интересовался жизнью Рыжа в общем, то ни разу не читал сообщений с текстом даже не то что "я счастлива", а хотя бы "всё хорошо". Всегда всё было "плохо" или близко к этому.

И никакой возможности узнать, что на самом деле происходит в её голове, сердце и на тех улицах, на которых она бывает постоянно или появляется эпизодически.

Мы подсматривали за жизнью друг друга, но однозначно определить, зачем это было нужно каждому из нас, нельзя. Как и нельзя сказать, что это было осмысленное и обдуманное подсматривание, преследующее хоть какие—то цели, кроме очередной отсечки "он/она забыл/забыла меня". Поэтому в обе стороны шли напоминания о том, что мы есть.

– Рэ, у меня новый телефон – "Samsung Witu"! Я так его хотела! Теперь я буду писать стишки на нём. И рисовать, и слушать музыку, и.. Я тебе не давала мой новый номер? Вот он – * *** *** ** **. Позвони мне как—нибудь?

Когда "как—нибудь" настало – мне трудно было на это решиться, я не представлял Рыжа в амплуа только—лишь—собеседника (столько времени прошло, но микронамёки и крошечные зацепки делали своё дело – рассыпали надежду еле видимой комнатной пылью по экрану монитора) – я не подумал, что оно может принять форму "как—то так": мой звонок сбрасывается.

Тридцать секунд на то, чтобы она набрала смс: "Зачем ты мне звонишь? Я в кино. Не беспокой меня больше, пожалуйста".

Ещё пять с половиной минут на то, чтобы прицелиться и ни за что не промахнуться: "И почему же ты мне не перезваниваешь?!".

Обычно после нашего с Рыж общения – хоть одним сообщением, хоть на всю ночь – до следующего раза остаётся примерно полгода. Полгода, за которые можно отследить жизнь Рыжа исключительно по стишкам и записям в блоге. По песенкам, добавленным в "Мои аудиозаписи", и по глазам, меняющимся на каждой новой фотографии. И ещё она обязательно скажет несколько раз за этот период, чтобы я не трогал её никогда. Забыл и забил. Оставил в покое. Я отхожу. Не то что в сторону, а падаю в канаву и закрываю уши руками, а глаза зажмуриваю, но..

– Рэ, представь себе, за мной когда—то Иракли ухаживал – ты помнишь/знаешь такого певца? Это было буквально перед тем, как мы с тобой встретились. Конечно, он предлагал мне сразу всё, сразу много и просто сразу. И ты помнишь, чем это закончилось, где и кем – тобой. Смешно, да? Сейчас можно посмеяться, а тогда я крыла его матом и кричала, что не продаюсь. Мне было очень обидно, что он так подумал – честно—честно. Мы знакомы уже лет семь с тобой, да? И даже не надоели друг другу! Хотя, если брать в расчёт наши отношения, _от и до_, нет, _до_ не было – мы ещё не закончили)) Не закончили же? Ты же согласишься, что не было однообразия? Блядь, я заговорила как плохой школьный психолог. Не могу связно выразиться, попытайся понять – ты мне небезразличен. Сейчас я понятно выразилась? Мне спокойно, что просто где—то ты есть – и всё. Будь, ладно? И не обращай внимания на мои картинки, где я с кем—то – из этих встреч .ничего.никогда.не.получится.

Мне бы её уверенность, мне бы частичку её самоуверенности и примерно четверть наглости – кто знает, как всё может повернуться. Или провернуться, как мёрзлое мясо в старой мясорубке – с хрустом льда, перемолотого на сотни острых осколков, чья опасность слишком кратковременна и в прямом смысле быстротечна.

Или обернуться – в прошедшее время как в связку осенних листьев, которые растут лишь для того, чтобы упасть и перегнить – если повезёт.

– Рэ, Рэ! А как у Джона там дела? Он вообще мне не пишет! Номера телефона у него, конечно, моего нет, но в вк мог бы написать. Мог бы, если захотел! И я всё—всё могла бы, если только захотела. Я не могу только одного – залатать огромную дыру в своём сердце.

You had to stay. Тринадцатоедыхание. D

Ты говорила, что не бросишь курить. Я говорил, что не брошу курить.

Отдавая себе отчёт или поступая безотчётно, оглядываясь назад/вокруг или не видя ничего/никого дальше тлеющего угля сигареты, круша стеклянную реальность или оставаясь аутично—равнодушным к ней, предпочитая таблетки или уважая нож – этой привычке мы остались верны, одной из нескольких, из тех, что были с нами с самого начала. Со времени превращения развлечения в привычку и с начала нашей _взаимной_ жизни.

Если ты держишь сигарету во рту и сосредоточенно читаешь очередной комментарий очередного размытого читателя, а у меня возникает желание поцеловать тебя, то я не буду просить тебя вынуть её, не буду вынимать сам, спрячу руки за спину и затушу её своим языком. Ты вскрикнешь, выронишь потухшую сигарету, дёргано стряхивая пепел с одеяла, а потом, через один взгляд, сама коснёшься моих губ своими, чтобы закончить "французским поцелуем". Сколько пепла ты уже стряхнула с постели до этого дня?

Сколько пепла ты стряхнула с постели этого дня? Этого или одного из предыдущих – выбор ничем не ограничен. Серая взвесь, непроницаемая и забивающая дыхательные пути, слезящая глаза и оседающая на любой поверхности подобием грязного осеннего снега – такая же лёгкая и одновременно тяжёлая, как желание. Любое желание – предмета, события, человека – можно подставлять примеры до бесконечности. Но, отработанным движением стряхивая пепел с сигареты или с одежды, этим же движением не стряхнёшь желание – оно въедается в тебя сильнее любой смолы. И мы влипли.

– Рэ, зачем ты меня злишь? Я легко могу разъебать тут всё на хуй! Мне не жалко мебели и этих светильников, а на кухне я разойдусь так, что появляться рядом со мной ты больше не захочешь, захочешь слинять отсюда. Но входная дверь закрыта и ключ от неё у меня, а прыгать с балкона высоко. Что? Тогда я сама тебя сброшу, а соседям скажу, что котик упал. Разве у меня не может быть жирного котика? Он кушает так же часто, как я.

После второй сигареты голова проясняется и теперь я могу связно озвучивать мысли и намеренно искажать логические цепочки. Вот именно – объяснить эти семь лет я не смогу ни в каком состоянии. Если ты сможешь – расскажи, мне будет очень интересно послушать.

Я грустно улыбнулся, когда узнал, что пропустил день твоих похорон – чёрт, даже в этом случае у нас не получилось встретиться, как не получалось бесчисленное количество раз до этого. Когда торопишься жить, опоздания входят в привычку.

Твоя смерть неожиданна.

И сколько слов ты мне наговорила о том, что всё именно так и может произойти "когда—нибудь" – внезапная остановка сердца – я не подготовился, если такая ситуация вообще подразумевает подготовку.

О том, что тебя больше нет, я узнал через месяц после случившегося – и это было чистой случайностью. Я понимаю, что меня не обязаны уведомлять о таком – в их глазах я _никто_ и меня _нет_ и не было в твоей жизни, а теперь не будет и в смерти или около неё, насколько там можно быть рядом, насколько там можно быть близко. И если кто—то присвоит память о тебе, то что останется мне?

Я нашёл твою песочную горку не с первого раза – пошёл от платформы не в ту сторону и сделал офигенной длины крюк; бежал по осеннему полю под низкими тучами в жёлтых кроссовках; попал на кладбище через какую—то дыру в заборе, около которой была свалка отслуживших своё искусственных цветов. Людей практически не было. Я примерно представлял, где тебя искать, и пошёл к главному входу.

Фотографию ещё не выбрали, наверное; непослушный песок расползался в разные стороны, размывая следы чьей—то обуви. Я не знаю, как ведут себя люди на кладбищах и что они ещё делают, кроме того, что содержат свои скорбные горки в относительной чистоте. Зайдя в периметр, я присел на одно колено и закурил. Много цветов, но взгляд остановился на табличке с именем и годами жизни – ты снова обыграла меня, заставив сомневаться, та ли эта горка.

Вышел из периметра, прикрыл калитку, облокотился на ограду, закурил ещё одну. Перед моими глазами не мелькали наши приключения, в голове не звучал твой голос – я ни о чём не думал. Стоял и курил, глядя сквозь слой земли и песка, будто хотел разглядеть тебя под этими нагромождениями – предметными и словесными (разбросанными не мной).

Там, где слова уже не имеют значения, там, где память уже не способна воспроизвести ни один образ, начинается бесконечность. Она вберёт в себя все эти проволочные цветки и шаблонные фразы с траурных лент, оставит имя.

У тебя оно есть – как и у меня на правом запястье. То самое слово с ошибкой, которое "не пригодится". Пригодится, как видишь. Иначе что у меня останется?