You had to stay

– Сажусь. Я тебя люблю – и можешь ничего не отвечать. – Я скучала. И рада была увидеть тебя на самом деле.. Не забудь мне написать!

Двери закрылись. Какое—то время автобус стоял и Рыж не двигалась с места. Как только мы поехали, пошла и она – в противоположную сторону. Мне было хорошо в тот момент. Я отправил пару смс Рыжу о том, что я чувствую – будто прорвало, не мог остановиться – но ответы получил. Когда приехал в Москву, сразу написал ей – как договаривались. Ответа не последовало и я отправил "Приятных сновидений". Дома я спал до вечера, а проснувшись, увидел единственное сообщение. От Рыжа.

"Зачем ты уехал? Тебе нужно было остаться.."

Youhadtostay. Одиннадцатое дыхание.

Хорошо, когда тебя нет совсем – ни в физическом воплощении, ни в каком—либо другом. Никто не дотронется – затем, чтобы ошпарить кипятком безразличия или льдом фальшивой радости; никто не увидит – затем, чтобы одними глазами сказать, какого мнения о тебе; никто даже не узнает о том, что тебя нет и не было, пройдёт сквозь тяжёлый летний или лёгкий осенний воздух, размоет свои воспоминания ни о чём, которых в реальности тоже не существует.

Фантомная боль – фантомные воспоминания.

Никто не увидит, никто не удивит, никто не, некто – ты или я, без разницы. Я дрочу абсолютно пустой член, бесплотный и бесплодный, как твоё представление обо мне. На то, чтобы вырастить дерево, ума и знаний хватило. На то, чтобы снять с него урожай, – уже нет. Ты суёшь пальцы в рот, искусственно вызывая рвоту; в то же время я, за 400 километров от тебя, не могу выдавить из себя даже жалкого сгустка слюны – во рту пересохло настолько, что я чувствую, как воздух, который я вдыхаю, царапает нёбо и раздирает глотку до мяса. Оно кровоточит – и я наконец—то чувствую хоть какую—то влагу; сплёвываю полный рот крови, чтобы через пару минут повторить это действие.

Ты вынимаешь свои пальцы изо рта – их обволокла прозрачная слизь – и суёшь под струю воды. Никакой брезгливости – ты уже давно не считаешь, сколько раз это проделывала. Смыв слизь с пальцев, ты наполняешь ванну водой, засыпаешь туда соль, наливаешь колпачок ароматического масла ("с расслабляющим эффектом"). Становишься одной ногой, второй, садишься, гладишь ноги – проверяешь, не отросли ли волосы в ненужных местах, ложишься на спину, вынув руки из воды и положив их на бортики ванны, с одной и с другой стороны. Выключаешь свет, солёная вода обволакивает и нежит. Но как бы ты ни старалась, мозг отключить не получается.

Кровь перестаёт течь и теперь я могу поесть, вот только у любой еды всё равно вкус крови. И я не могу глотать, заливаю в себя литры воды, пытаясь протолкнуть кусок этого "Сникерса" хоть на сантиметр вниз по пищеводу. Мне это удаётся. Расплатой за относительную сытость становится кровь, снова и снова орошающая мой рот изнутри. Я терплю, плавлю "Сникерс" в микроволновке, вынимаю арахис и пью через трубочку что—то отдалённо напоминающее шоколад. Чихаю, разбрызгиваю, какая—то часть попадает на голые ноги; я вскрикиваю, неловко дёргаю одной ногой и, споткнувшись, падаю. Встаю, иду в ванную и смываю остатки шоколадного разбрызгивания.

Ты выходишь из ванной в прохладу кухни, пьёшь воду без газа и закуриваешь. "Кент8", я помню. Закончив, отрезаешь кусок позавчерашнего торта и садишься за ноут. Мой шоколад тебя вообще не ебёт.

– Почему ты не остался? Или не остался почему—то? Сейчас всё было бы по—другому. Я не хотела, чтобы ты уезжал. Но мне было страшно. Дома я приготовила ужин для нас, а ты уехал и я его выкинула с балкона. Вместе с посудой. Спать одной очень холодно, я ждала тебя.

Почему ты меня не остановила? Буквально толкала в спину, чтобы я сел в автобус и занял свободное место.

– Не знаю.. Мне было страшно после всего, что мы пережили, после всего, что я пережила.. Ты разве не видел, не смотрел в мои глаза? Как только ты сел в автобус, у меня потекли слёзы. Ты смотрел в окно – видел их? Руки из карманов не вынула.. Ты не увидел того, что я старалась тебе показать. А сказать напрямую мне смелости не хватило – я тоже вела себя не лучшим образом в некоторые периоды _до_ этой встречи. Глупая Рыж проёбывает любые возможности.

Не знаю, закончится ли это всё когда—нибудь. Какие—то дни и минуты сохранит память, а то, что это была и есть ненормальная, _аномальная_ любовь, мне будет напоминать маленькая татуировка на правом запястье. Пусть и читается она не так, как я думал до какого—то момента, но напоминать будет.

– Зачем ты её сделал? Зря. Испортил кожу непонятно зачем. Тебе это не нужно и не пригодится. Другие девушки потом спрашивать будут – что ты им ответишь? Что сделал это во имя ничего и..ничего? Рэ, я думала, что ты сохранишь свою голову в порядке, в отличие от меня.

Время шло, но в то, что состоится обещанная московская встреча, я верить практически перестал. Вроде как даже начал вылезать из ниоткуда, чтобы увидеть, что в настоящем времени ничуть не лучше. Набираю Рыж. "Набранный вами номер не используется". Типа того. И как я старался, пыжился и кряхтел, пытаясь стереть пусть самую мелкую, ничтожную часть из огромного массива памяти о нашей "совместной" жизни, чтобы в результате получить смс с незнакомого (до прочтения текста) номера и рухнуть в бессилии в вечный день её отъезда из Москвы в Иваново, в вечное "Ты обманул меня!": "Это Рыж. Я в Москве. Встретимся?".

Вот так просто – "Встретимся?". Сквозь чёрный цвет проступает слой ещё более чёрного, затем бледнеет настолько, что видно все сосуды и тонкие вены. Калибровка заканчивается и я вижу её ноги с разбитыми в кровь коленями – кровь живописно стекает к стопам, оставляя след – сложный узор, ложащийся извилистой сеткой. Щёлкает выключатель, теперь я вижу её всю – она одевается и уходит, капая кровью на бежевый ковролин. Я встаю со своего стула, оглядываюсь по сторонам и выхожу из помещения. За дверью – Рыж, одетая в лёгкое платье. Мы молча стоим, пока она не берёт мою руку в свою, – и мы выходим из здания, оставляя после себя полоску красных клякс. Мы живы ещё или как?

Договорились встретиться в "Тануки" на Дмитровском шоссе, недалеко от её дома. Была уже зима. Или осень как зима. Дул пронизывающий ветер, который в спальных районах, учитывая их местами дурацкую планировку, не утихает ни в одной точке – поджидает тебя за углом, в переулке, на балконе собственной квартиры и на остановке общественного транспорта.

Быстро сказав друг другу "Привет", мы нырнули в тепло ресторана, миновав услужливого узбека на входе, загримированного под сёгуна. А может и не загримированного.

Рыж выбрала стол, принесли меню, а я смотрел на неё и не мог насмотреться. Скучал и не мог наскучаться. Но именно сейчас казалось, что она холодна напоказ – прямая (насколько позволяет стул) спина, строгое лицо и красная помада на губах; никаких эмоций, никаких переживаний.

Я смотрю на неё, она смотрит в меню.

– У тебя деньги—то есть с собой? Сможешь расплатиться, если что? У меня вообще ни копейки, еды купить не на что.

Конечно, я взял с собой сумму, достаточную для нескольких ужинов и нескольких поездок на такси.

– Не волнуйся об этом и не ограничивай себя. – Могу заказать всё, что хочется? – Да. – Тогда я буду..

Не помню, что заказала Рыж. Я заказал овощи с рисом и мясом..мм..вроде того – их принесли на толстой чугунной сковородке. А! Рыж ела суши. Мы пили "Асахи" и жадно курили – тогда ещё можно было курить внутри кафе и ресторанов.

– Что ты мне расскажешь, Рэ? Не нашёл ещё никого? – Издеваешься? Нет. И не ищу. – Я тоже. Не хочу. К тому же я испытываю к тебе до сих пор противоречивые, но чувства. – Да? И как ты их можешь назвать или выразить?

Поцеловала меня в щёку. Засмущалась. Поцеловала в губы – быстро, отрывисто, два раза.

– Мне идёт красная помада? – Да, правда, кажешься слишком строгой. – Я и есть строгая. блядь, эту пепельницу когда—нибудь поменяют?!

Очередной окурок разрушил хлипкую пирамиду и пепел и фильтры с красной помадой и без неё разлетелись по столу. Подбежала жена сёгуна с "тысячью извинений" и быстро всё убрала. Я не настолько строгий – а жаль. Или зря?

– Так вот.. Рэ, чувства, которые у меня к тебе, не только противоречивы, но и нестабильны. И я не знаю, что с этим делать. Возможно, ничего не сделаешь. – Может и не нужно с этим ничего делать. – Может. Такого у меня ещё не было, с тобой вообще многое впервые. Ты, наверное, в курсе. – Относительно. – Что относительно? Ты всё забыл? – Смотря что ты имеешь сейчас в виду. – Нашу..мм..любовь. Занятия любовью, ссоры, ругань и физическое угасание. Это не всё, но этого хватит. Ты разрушил меня полностью и собрал заново – испытаю ли я ещё раз что—то подобное когда—нибудь?

[Чёрт, что ты чувствуешь на самом деле? Манишь меня своими тонкими пальцами с зажатой в них сигаретой? Пока она тлеет, ничего не кончено? Она не истлеет или моя надежда рассеется, когда ты ёбнешь мне пепельницей по лицу? Рассеется надежда и закончится жизненный цикл.]

– Физическое угасание.. – Именно. Сегодня я выпила всего лишь кружку чая. Рэ, ты мало зарабатываешь. На что мы будем жить?

[Мы будем жить? Где? Вдвоём или по отдельности?]

– Если это главный критерий, или один из главных.. – Не главный, но ты же знаешь..видишь, что я привыкла к определённому уровню комфорта. Права хочу получить, водить маленькую машину, выходить из неё в московскую слякоть в тёплой шубе и нежиться в ласковом море посреди зимы.

[Суженый, ряженый, На бабло заряженный].

– ..то можно что—то придумать. – Ты что, повёлся? – ? – Ахахахаха, Рэ! За кого ты меня держишь? За меркантильную сучку?

[Бля]

– Никогда не думал о тебе в таком ключе. – Но ты быстро клюнул. Больная тема, да? У тебя почти по нулям, у меня уже ноль. Мы на равных, ничто не мешает начать новую если не жизнь, то хотя бы белую полосу в этой жизни. Белую, Рэ, у меня даже краска дома есть, целая банка "лунно—белой", как моя кожа, краски. Её уже нужно использовать, скоро она может испортиться. – Ещё пива?

Заказав ещё пару бутылочек, последних на заканчивающееся свидание, но, возможно, не на вечер, мы снова замолчали – мы смотрели друг на друга, взгляды сначала блуждали, но довольно быстро встретились.

– Я сексуально выгляжу, да? – Здесь ни одна девушка не выглядит сексуальнее тебя. – Да ладно! Вон та – так и пялится на тебя весь вечер..а может, вы знакомы, а? – Первый раз её вижу. Я в твоём районе редко бываю. – Она следила за тобой и пришла сюда. – Хочешь, я позову её и мы узнаем, так ли это? – Она тебе подыграет, потому что с тобой я! – Сейчас позову.

Я приподнимаюсь со стула, Рыж обеими руками хватает мою руку и усаживает обратно.

– Нет, не хочешь правды? (улыбаюсь) – Рэ, я же пошутила.. И мне приятно, что на твоей руке есть я. – Ты же сказала, что зря всё это. – Зря. Но мне приятно. Очень.

Расплатившись по счёту, мы вышли в холодную дегунинскую ночь. Рыж не захотела ехать на такси, поэтому мы пошли пешком, тем более что идти совсем недалеко.

Иногда Рыж раскрывается иначе, играет красками на несколько тонов ярче, чем обычно, и тогда она преображается и внешне – черты лица заостряются, улыбка образует ямочки в уголках губ, а голос становится одновременно нежным и очень сексуальным.

Мы шли по вымершим дворам – кто захочет на улицу, где дует ужасный ветер, делающий из минус пяти минус двадцать пять? Недалеко от дома Рыжа стоял цветочный киоск – окна изнутри запотели, свежесрезанные цветы не любят тепло, но внутри было, судя по всему, немного теплее, чем на поверхности наших носов и щёк. Там хотя бы не было ветра.

– Рэ, Рэ! Купи мне цветы, как будто я твоя девушка. Или не твоя, а просто девушка. Которая тебе нравится. Или не нравится, но ты просто хочешь сделать ей приятно. Она замёрзла, а цветочки её согреют.

Рыж сама выбрала цветы – оранжевые герберы – и через несколько минут мы уже были у её подъезда. Ветер и не думал прекращаться, играя её букетом.

– Ох, Рэ.. Спасибо тебе за вечер! Ты мне сегодня столько приятностей сделал, что у меня, наверное, передозировка. – Ничего такого я не сделал. Разве бывает передозировка от приятных моментов? – Бывает. Когда их слишком много, то потом уже не так приятно. Я сегодня была на грани. Не хочу удовольствие превращать в рутину какую—нибудь. – Я бы с тобой поспорил на эту тему. – Но не сегодня уже. Во сколько у тебя последняя электричка? – В час тридцать с Курского. – Ой, тогда тебе уже пора. – Я успею, здесь не так далеко ехать. – Как сказать. Сначала тебе нужно доехать до метро – на такси, автобусе или маршрутке, остановка вон там. Можно долго транспорта дожидаться, особенно в такую погоду. – Ерунда. Не успею на последнюю электричку – зайду к каким—нибудь знакомым, скоротаю ночь у них. – А что это за знакомые? – Их имена тебе ни о чём не скажут – ты же их всё равно не знаешь. – Девушки? – Нет. А должны быть ими? – Ну..я не знаю..я же их не знаю (смех).

Фольга букета отчаянно – именно так шаблонно – трепыхалась на ветру, поблёскивая под тусклым уличным освещением. Пошёл редкий снег и на дороги выехала оранжевая уборочная техника.

– Рэ, я знаю, что тебе не очень нравится этот район, а я его очень люблю, потому что выросла здесь. В Иваново я оказалась только из—за мужа. Мне там тоже было неплохо, но Москва – моя, это такое твёрдое ощущение.. В детстве я любила стоять на мосту на "Моссельмаше" и наблюдать, как из отдельных вагонов составляются длинные—длинные поезда. И сейчас я это тоже люблю.. Рэ, я к чему..если что—то любишь, то просто так это не пропадает и не исчезает в никуда, не превращается в кучу плохо пахнущего "ничто".