You had to stay

"Нокиа" сыграла свой обычный рингтон – смс.

"Зачем ты сказал, что свободен, хотя на момент нашей встречи был в отношениях с Асти?"

Бах! Бах! Я будто очнулся и заново собрался по частям. Асти! Этого я не ожидал, но должен был предвидеть – после всего, что я ей сделал.

"Может, сам мне расскажешь, как всё было?"

Я написал Рыжу в скайпе развёрнутое сообщение: с Асти я всё закончил ещё до приезда Рыжа на наше первое свидание, пусть по смс, но закончил; никаких чувств к Асти я больше не испытываю и мне нужна Рыж; спросил, с чего она вообще это взяла – что я был с Асти. Я даже смог улыбнуться, рассказывая Рыжу, что это настолько нелепая ситуация, что непонятно, как она вообще получилась. Это моя ошибка, что раньше я прямо не рассказал только об одной вещи – как именно мы разошлись с Асти. Не мы, а я один. Отправил, закурил.

– Рэ, пошёл ты на хуй со своими рассуждениями! Я общалась с Асти. Что, сюрприз? Сюрприз! Так вот она мне сказала, что на тот момент вы всё ещё были вместе..ну, вместе в плане отношений, а не в каком—то городе или квартире. Так вот, значит, двоих нас обманул? Напридумывал историй о красивой жизни и захотел два яблочка сорвать? А вот хрена лысого! Даже не потрогаешь теперь ни одного. Если бы ты сразу обо всём сказал, я бы к тебе не приехала.

Привет из прошлого недолго ждал.

– Я бы вообще тебя знать не захотела! Решил воспользоваться тем, что твоя девушка далеко и есть глупая Рыж, которая влюбилась по уши и готова в любой момент приехать?! Ты о своём члене только думал что ли?

Это грустно.

– Да в пизду эту Асти, в пизду всё, что с ней связано!! Ты _мне_ врал!! В то время, когда мы так хорошо гуляли, а потом трахались и наслаждались этим всем, ты всё ещё думал именно о ней! Был с ней головой, а со мной своим членом. Ты не любишь меня. Ты не любишь меня. Можешь больше ничего не говорить сейчас. Пожалей мои нервы (если они ещё остались) и мои глаза, опухшие от постоянных слёз. Ты меня не любишь. И не собирался любить. Просто дай успокоиться, дай мне уйти от осознания этой истории, уйти от тебя или от себя – я не знаю, как лучше. Рэ!! Ненавижу тебя. Не люби меня больше, Рэ. Не люби, если любил хоть немного.

Люблю. Поэтому и отправлял то смс.

You had to stay. Десятоедыхание.

Бесконечное прокручивание в голове сценариев "если бы", "а что, если" и тому подобного фантазийного словесного дерьма может занимать всё свободное и несвободное время, не принося никаких результатов и не изменяя ни малейшей детали ни в прошлом, ни в настоящем. Будущего в такой ситуации не предполагается. Бесконечность определяет все слова и поступки, сутки длятся несколько месяцев, серое небо и моросящий дождь становятся незаменимым и объективно подходящим фоном для оттенения всего того, что может или не может произойти.

Я стою в растерянности на балконе и смотрю на мокрую от дождя дорогу. Вода вспенивается грязным фейерверком от проезжающих по ней машин, чтобы погаснуть и снова заискрить – весь круговорот занимает не больше нескольких секунд.

Провожу пальцем по зажигалке, воспламеняю её, прикуривая вкусную успокоительную сигарету. Несколько минут спустя я провожу пальцем уже по небольшому кухонному ножу – затем, чтобы пойти с ним в ванную, включить холодную воду, подставить под неё левую руку и сделать три быстрых, не менее успокоительных, чем сигарета, надреза. Глубиной примерно два сантиметра и длиной в три – пять сантиметров. Под водой я совсем не чувствую ни боли, ни того, как нож распарывает мягкие ткани. Дрожь в руках пропадает с первыми каплями крови, а когда приходит время забинтовать раны, обработав их края антисептиком, я пребываю в расслабленном состоянии.

На пять – шесть часов я забываю, что Рыж не со мной и, возможно, со мной уже никогда не будет. Бинты пропитываются кровью так же, как я пропитываюсь мыслями о Рыже после того, как хирург в травмпункте, не задав ни одного вопроса и ни разу не посмотрев искоса или с осуждением, зашивает два пореза из трёх – третий получился совсем неглубоким и зарастёт без помощи ниток.

Если бы я был уверен, что хирург ничем не рискует, я попросил бы его зашить мне глаза и сшить вместе пальцы на обеих руках, чтобы я не смог пользоваться компом и не писал смс с телефона.

– Что же ты сделал со мной, Рэ. Я не боюсь подходить к зеркалу, но я не хочу к нему подходить – кого я там увижу? Кого угодно, но не себя. Заплаканная тощая рыжая девочка, скрывающая порезы на запястьях под рукавами длинной футболки, с огромными мешками под глазами, с разбитыми коленками – даже платье надеть не могу, с отсутствующим взглядом и отсутствующей целью – это не я, Рэ. Я иду на кухню, наливаю воду в чашку, хочу вернуться в комнату, в мягкое кресло, но застываю в дверном проёме, будто что—то забыла, и начинаю плакать. Рыдать, реветь хуже самого несчастного в мире ребёнка. Опираюсь рукой о стену, упираюсь головой в ту же стену и медленно сползаю на пол, потому что стоять уже не могу. Сижу, поджав под себя ноги, и пью холодную воду вперемежку со своими же слезами. Если вспоминаю тебя, то не могу остановиться, пока живот не начнёт скручивать от частоты мышечных спазмов. Разве я заслужила это? Что ты со мной сделал, Рэ.

Примерно неделя прошла в бесцельных прогулках по Москве. От Рыжа было всего два или три сообщения, на которые я отвечать не стал, чтобы не делать отчаяние каждого из нас ещё сильнее и горше.

Я не знаю, правильно ли это будет, какие последствия это принесёт, но и не узнаю, если не сделаю – если не поеду в Иваново, чтобы попытаться увидеть Рыжа и если не убедить её в том, что она заблуждается, так просто увидеть её, увидеть, что она жива. Будет совершенно не важно, произойдёт ли что—то _после_ встречи или нет – мне нужно быть там и смотреть на неё, вдыхать воздух, который _она_ выдыхает, хотя бы несколько секунд – этого хватит, чтобы продержаться ещё какое—то время. Время, которого ни у меня, ни у неё может и не быть.

– Я никуда не хожу. Сижу дома, иногда встаю, чтобы дать денег соседу, собирающемуся в магазин – он купит мне сигарет и чего—нибудь выпить. Я прокурила комнату и всё, что в ней есть. Прокурила и себя, но это совсем не страшно и не важно. Успокоительные лежат под подушкой, я уже потеряла им счёт и не помню ни одного названия. Когда они закончатся, не уверена, что смогу сходить в аптеку за новыми. И нужны ли мне они будут. Рэ, охуевать от любви – это плохо. А одновременно от любви и отвращения – плохо вдвойне, втройне, вдесятерне..нет, плохо настолько, что цифры здесь не работают. Моя голова тоже не работает, будто мозги напрочь выскоблило кислотой. И плавясь вместе с мозгами в той кислоте, я теряю ощущение тебя в моей голове, но не в памяти.

Прикинув, что на поезде ехать долго, я выбрал автобус. Приехал в четыре часа дня на "Щёлковскую", на автовокзале взял билет на ближайший автобус и сразу пошёл на посадку – отправление через 10 минут.

Старый, буквально разваливающийся на ходу "Мерседес". Народу немного – не занята и половина мест. Я занял место с правой стороны перед средней дверью, чтобы, перекинув ноги через поручень, попытаться расслабиться и отключиться, смотря в окно и разглядывая пейзаж, которого раньше не видел.

Через три с половиной часа (водитель выжимал невозможное) мы приехали. В пути я отправил несколько смс Рыжу – о том, что приеду в Иваново и как мне её найти и где. Они остались без ответа, как и несколько звонков. Выйдя из автобуса, я вошёл в здание местного автовокзала посмотреть расписание – обратно я точно поеду, но когда – не знаю, поэтому мне нужно иметь представление о графике движения.

Сфотографировав расписание и выкурив подряд две сигареты, я заметил недалеко от автовокзала супермаркет и решил зайти, чтобы купить как минимум воды или чего—то подобного – в автобусе не было ни одной хорошо работающей форточки, а те, что были, давали щель для проникновения воздуха шириной ровно в пять миллиметров – подразумевалось, что должен работать кондиционер, который, конечно же, не работал, как и туалет в самом хвосте салона.

Съев пиццу, выпив пакет сока и купив несколько бутылок пива, которого я давно не мог найти в Москве, ещё раз позвонив и написав Рыжу – безуспешно – я повесил забитый до отказа рюкзак на спину и медленным шагом пошёл по городу. Состояние неопределённости и жуткой силы волнения повлияли на память – я не запомнил ничего, кроме панельных пятиэтажных хрущёвок, обязательно серых, и здания цирка, которое встречалось мне не один раз (сколько раз я заблудился? не помню).

Я ходил, смотрел по сторонам и курил. Рыж молчала.

Так прошёл вечер. Оставаться здесь, в Иваново, имело смысл только в том случае, если мне очень хочется поспать на автовокзале – денег даже на самую засранную комнату у меня нет, Рыж в ауте, поэтому поспать я могу и в автобусе, последнем, который отправляется сегодня в Москву.

Билет я купил заранее – сейчас я понял, что это было хорошим решением: пустых мест не было совсем, кто—то ехал стоя, что было формально запрещено. Большинство пассажиров – вахтовые рабочие (охранники, строители, etc.), заправившиеся на автовокзале пивом и продолжавшиеся заправляться им в автобусе. Я сел на самое заднее сиденье у окна и быстро вырубился, попросив соседа разбудить меня, когда будет остановка на перекур.

Первую остановку сосед проспал сам, на вторую я всё же успел выйти – сильно захотелось в туалет плюс затекли ноги. Заходя после двух выкуренных сигарет обратно в автобус, я понял, что печки не работали в нём ни секунды – разница температур с улицей минимальная. Вжавшись в сиденье от холода и натянув шапку на лицо, я считал минуты до конечной остановки – заснуть я так и не смог.

В полчетвёртого утра мы приехали на "Щёлковскую". Бомбилы у метро брали за поездку до трёх вокзалов шесть сотен, что для меня было неприемлемо – десятиминутная поездка по цене билета до Иваново и обратно? Спасибо, обойдёмся. Те, кому такси не по карману или просто без надобности ввиду удалённости пункта назначения, заходят в подземный переход метро, садятся на свои сумки/на корточки/на ступеньки на задницу и ждут, когда откроют стеклянные двери. Два часа незабываемого ожидания в "приятном" обществе.

Я отошёл на сто метров от входа в метро и быстро поймал машину за 150 рублей – до тех же трёх вокзалов. Дорога не заняла много времени, так что я успел на первую электричку в 4:15. Положил под голову рюкзак и лёг на холодное сиденье. Проснулся, когда мы подъезжали к "Текстильщикам" – два вора, которых я знал в лицо, пытались залезть в карман моих шорт, где лежала пачка сигарет, похожая на телефон. Открыв глаза, я спросил, что они хотят найти у меня в кармане. Нет ответа. Они резко встают и уходят. Я кричу им вслед что—то типа "отсоси у меня, ты ведь мой хуй искал?". Наверное, подумал, что это сон.

Приехав домой, я снова уснул. Разбудил меня Рыж – по смс – с вопросами о том, зачем я приезжал. Я ей ответил, но больше от неё ни одного сообщения не пришло. Заново проваливаясь в уже долго продолжающийся сон, я шепчу – "даже не думай о плохом".

После поездки прошло уже больше пары дней, но никаких активных действий я не предпринимал и даже не думал об этом – сон, сигареты и препараты брали верх, исполняя с точностью до буквы своё предназначение. Я мог спать, мог не спать – без разницы, всё слиплось в один вязкий комок безвременья и отсутствия вразумительных планов даже на ближайшие полчаса. Рыж возвращала меня в реальность – в её реальность, такую же безнадёжную и полную ежесекундных вспышек из прошлого.

– Прости, Рэ, что я не отвечала, когда ты приезжал – я не могла, была в больнице. Хотя какого хуя я перед тобой извиняюсь?! Знаешь, по какому поводу я там была? Хочешь, да? Тебе в подробностях описать или прислать итог по почте, в красивой коробке с бантиком? Я бы разбила тебе ебальник сейчас, если могла бы дотянуться! Превратила бы его в месиво фактуры и цвета борща, переваренного и выблеванного на плиточный пол бесплатного общественного туалета на вокзале. У МЕНЯ СЛУЧИЛСЯ ВЫКИДЫШ!! Слышишь, ёбаный в рот, ВЫ.КИ.ДЫШ.!! И это твой ребёнок, Рэ. Я тебе соврала тогда, что принимаю противозачаточные – мне так хотелось иметь от тебя ребёнка, так хотелось оставить тебя у себя в любом варианте – даже таком, в себе, чтобы никто не смог бы и не думал тебя у меня отнять или присвоить.. Можешь считать меня ёбнутой, но вот так я захотела. Представляешь, насколько сильно я всё чувствовала и продолжаю чувствовать? Мне даже толком не дали посмотреть на то, что должно было выйти из меня через несколько месяцев, а не сейчас, в виде куска мяса, отправленном в корзину с надписью "биологические отходы". Рэ, я произвела биологический отход – больше я ничего производить не умею.

Тусклый желтоватый свет лампы освещал пустоту стола, за которым когда—то завтракали, обедали и ужинали, но теперь некому это делать – я почти не ем. Я лежу на полу на кухне, разглядывая верхнюю границу оконной рамы. Я курю и потею, и мне сразу холодно, жарко и холодно одновременно. Пережёвываю свои страхи и страсти, перемалывая их скрипящими от осознания неизвестности зубами. Где—то есть Рыж, кричащая на операционном столе о том, чтобы ей оставили часть её внутренней плоти.

– Рэ, я разложила тут на простыне таблетки. Разные и много. Не делай сейчас ничего, просто почитай. Этот выкидыш и то, что забыть тебя или как—то вычеркнуть не получается, всё это плохо на меня влияет. Я не хочу продолжать так жить. Запомни меня так, как я выглядела у тебя дома. И я тебя запомню таким. Ты не уберёг меня тогда, не убережёшь и сейчас – как бы я этого ни хотела, как бы я этого ни желала. Ты будешь счастлив. И я буду счастлива. Помни, что я у тебя была, я у тебя есть и меня у тебя больше не будет. И похожей на меня не будет. Или я у тебя буду – в твоей памяти, на сколько её там хватит.. Когда моё место захочет занять другая – вот тогда ты поймёшь, чего и кого мы оба лишились в тот момент, когда ты решил соврать.

Это сообщение было получено мною в три часа ночи. В три тридцать пять я уже был на станции "Подольск", чтобы через сорок минут сесть в первую электричку. Я вытащил из постели Сенчи, сладко сопящего и обнимающего свою новую девушку – он довёз меня на своей машине до станции и простил мне спустя два дня то, что я послал эту девушку на хер, потому что она начала говниться, что я отбираю у неё Сенчи в такое время, когда "все приличные молодые люди спят, обнимая своих любимых".

Полпятого я был на Курском, через полчаса – уже на "Щёлковской", чтобы известным уже маршрутом добраться до Иваново. В этот раз мне попался автобус, делающий много остановок. Мы выехали в семь утра, а на месте я был только в полдень. Конечно же, я сразу начал звонить Рыжу.

Тишина.

Нарезаю круги по городу. Нахожу какую—то больницу, захожу и спрашиваю, как можно узнать, привозили ли к ним определённого человека. Узнаю – не привозили. Адреса Рыжа я не знал, поэтому не имел никаких представлений о том, где она могла сейчас находиться.

Лавка в каком—то запущенном и неухоженном сквере – и я сажусь на неё, затем, чтобы просидеть весь день до вечера. Не чувствую, что замёрз, замечаю только, что дрожат руки и ноги, а пальцы на руках практически не двигаются. Поздняя осень. Беру рюкзак и на прямых от холода ногах иду к автовокзалу.

Билет не беру – сижу внутри и пью ледяной "Ред булл". Мельтешение людей перед глазами помогает отвлечься и от холода, и от разных печальных мыслей приходящих в голову. Смс от Рыжа – "Ты в Иваново?". "Да. Сижу на автовокзале". "Езжай домой, ты замёрзнешь. Со мной всё хорошо". "Не хочу домой". "Зря. Я не приду к тебе". "От этих слов домой я точно не захотел. Я переживал, что больше не смогу увидеть тебя, или услышать, или прочитать твоё сообщение..". "Я жива. Езжай, пожалуйста, домой". "Не хочу".

Через пятнадцать минут она позвонила и я вышел в вечер ивановского автовокзала.

– Зачем ты приехал? – Потому что испугался за тебя. – Ты всё равно ничего не смог бы изменить. Я приняла слишком много таблеток. – Но кто—то же смог, раз ты жива. – Да.. Это было зря. В смысле – зря этот "кто—то" оказался именно в то время и именно в моей ванной. – Почему ты не веришь мне? Почему считаешь, что я обманул тебя? – Наверное, теперь уже верю.. Или ещё не верю.. Мне очень плохо сейчас. И трудно. Я не верю тебе, но и не верю в то, что ты оказался таким вот..который может не задумываясь соврать. Я не запуталась, нет, просто потеряла и никак не могу нащупать то острое место, которое разделяет грани между "я тебя люблю" и "я тебя не люблю". – Что дальше? Что мне теперь делать? – Сейчас – езжай, пожалуйста, домой, очень холодно. – Допустим, я сейчас уеду, а завтра, послезавтра, через неделю – что будет с нами, вместе и по отдельности?

Её глаза были грустны и ледяной ветер, сдувая волосы на лицо, время от времени скрывал их от меня.

– Я не знаю, Рэ. Мне нужно прийти в себя. Ты сам видишь во что я превратилась. Именно что не "в кого", а "во что" – в какую—то развалину, до которой никому нет дела. – Неправда. Мне есть дело. Ты общалась с Асти? – Ну так..буквально несколько предложений. – Но этого хватило, чтобы она..чтобы ты..чтобы всё закончилось между нами. – А всё закончилось? – Я не знаю, Рыж. – И я не знаю, Рэ. Ко мне через пару дней мама приедет, будет за мной ухаживать. Не волнуйся за меня тогда. – Буду волноваться. Ты мне совсем не посторонний человек. Если хочешь – иди, замёрзла уже. – Нет, ты езжай домой. – Не хочу домой – мне там нечего делать. – А здесь – есть что? – Нет. Но здесь я чувствую, что рядом ты, и мне спокойнее. – Рэ, езжай, пожалуйста. Давай созвонимся завтра, а через неделю—другую я приеду в Москву и мы встретимся и поговорим, обещаю. Только не сейчас. – Обещаешь? Мне очень нужна эта встреча. – И мне она нужна, Рэ. Дай только прийти в себя. – Хорошо. Я послушаю тебя. – Вот и замечательно! Поцелуй меня, Рэ.. – ? – Тебя смущают мои обветренные губы или ужасный внешний вид?

Что значил этот поцелуй и имел ли он смысл? Он был безумно приятным и согрел лучше горячего чая и самого крепкого алкоголя.

– Напиши мне, когда в Москву приедешь. – Это рано будет, часа в четыре утра. – Я дождусь. – Уверена? Хорошо, напишу. – Давай, Рэ, садись, а то без тебя уедет.

Один автобус, на который я купил билет раньше, я уже пропустил – Рыж тогда меня не уговорила.