Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

На противоположной стороне села Ким видел большой амбар, принадлежавший одному из шкотовских лесопромышленников и служивший для склада инструментов и продовольствия на время лесоповалочных работ, в этом амбаре собрались комсомольцы и два партийца села, узнавшие о приближении хунхузского отряда. Амбар был построен из толстых крепких брёвен, дверь они, наверно, хорошо закрыли изнутри, и хунхузы сразу его захватить не сумели. Вокруг него пятнадцать китайцев изредка постреливали по амбару, оттуда из подвальных отдушин тоже стреляли, и, кажется, уже двух или трёх хунхузов подстрелили. Командовал этим отрядом китайцев русский, но он ушёл в поповский дом на пирушку.

Ким, по внешнему виду не сильно отличавшийся от хунхузов и хорошо знавший китайский язык, бродя по крайним домам села, встретил хунхуза, шарившего в одном из оставленных хозяевами жилищ, и тот рассказал ему, что, по требованию, русских, привезённых из Хатуничей, после обеда повесят на площади, а амбар со спрятавшимися там подожгут.

Недолго походив для вида с этим хунхузом и по другим домам, Ким узнал также, что почти все жители села или спрятались в подвалы, или убежали в тайгу.

Второй из разведчиков сумел добраться почти до самой площади, и на него, приняв его за кого-нибудь из местных, никто из хунхузов не обратил внимания. Он тоже, как и большинство крестьян, довольно хорошо понимал китайский язык, и из разговоров, подслушанных им, узнал то же самое, что докладывал Ким; узнал также, что отряд намерен вечером вернуться назад, обойдя тайгой Многоудобное, напасть на корейскую деревню Андреевку, ограбить её, убить кого удастся из жителей, забрать опий на двух китайских заимках, мимо которых будет проходить их путь, и через сутки выйти к бухте Амбабоза, где их встретит пришедшая из Китая шаланда.

Такая беспечная болтовня хунхузов, наверно, объяснялась тем, что почти все они были изрядно пьяны, напившись захваченного в кооперативе спирта. Кроме того, как доносил этот же разведчик, между китайцем – командиром отряда и русскими не было согласия, последние настаивали на скорейшем уничтожении всех пленных русских, а тот не соглашался, зная, что тогда на его отряд поднимутся крестьяне всех ближайших сёл, и спасаться придётся всем.

А ведь обычно большинство хунхузских отрядов делало так: большая часть рядовых хунхузов после очередного набега прятала оружие и оставалась здесь же, в Приморье, превращаясь в грузчиков-кули, наёмных рабочих для работы в лесу или у кого-нибудь на поле, и лишь с приездом командира из-за границы и нескольких человек его помощников вновь возвращалась к своему доходному промыслу.

Поймать таких хунхузов, и главное, доказать их вину местным властям было очень трудно, а если бы они стали нападать на русских, а затем и участвовать в боях с ними, то уж тут отвертеться им бы не удалось. Этого не понимали и не одобряли белобандиты, примазавшиеся к отряду, им хотелось как можно больше навредить молодой советской власти Приморья и в первую очередь уничтожить тех, кто являлся проводником этой власти, представителям её в деревне. Поэтому почти всегда и происходили подобные споры в хунхузских отрядах. То же самое происходило и тогда в этом отряде. По существу, никакой охраны отряда не было.

В отряде у Жака при строгой дисциплине всё-таки господствовал партизанский дух, и поэтому доклады разведчиков слушали почти все. После недолгого совещания с наиболее опытными бойцами Жак решил немедленно напасть на хунхузов. Хотя его и не устраивало то, что основной бой придётся вести в центре деревни, но он надеялся, что жители сумеют достаточно надёжно спрятаться, да, кроме того, полагал, что внезапность нападения заставит хунхузов из деревни как можно скорее ретироваться – в тайге они всегда чувствовали себя в большей безопасности.

Разбив отряд на две группы, Жак решил ворваться на площадь с двух сторон так, чтобы окружить поповский дом, захватить командира отряда, его помощников и белобандитов, находившихся там, и в то же время созданной паникой дать возможность бежать основной массе хунхузов, которая без главарей будет уже безопасна и рассеется по тайге. Позволять ввязываться в бой всему хунхузскому отряду было явно невыгодно: как-никак, а хунхузов было, по крайней мере, втрое больше, да и вооружены они были американскими винчестерами.

Оставив при каждом пулемёте по два человека, Жак выдвинул их на небольшие сопки, находившиеся в 150–200 шагах от окраины села. Около каждого пулемёта сложили все имевшиеся запасные диски, их было штук по 20 на каждый пулемёт, и таким образом, можно было вести огонь из пулемётов более получаса, а этого времени, по расчётам командира, хватило бы на то, чтобы покончить с бандитами.

Жак приказал пулемётчикам, которым с их мест были хорошо видны и церковь, и крыша поповского дома, после криков «ура», которые они услышат, немедленно открыть огонь длительными очередями по поповскому дому и площади около него, а как только услышат стрельбу и взрывы гранат в центре села, стрельбу прекратить и в дальнейшем вести её по открытому склону находящейся против них сопки, куда бандиты, не убитые при нападении, несомненно бросятся спасаться.

Минут через пятнадцать Борис и Жора, дрожа от волнения и нетерпения, установили свой Шош на указанной сопке, причём им удалось выбрать такое место, с которого были видны и ограда церкви, и даже кусок центральной площади села. В томительном ожидании прошло, наверно, полчаса, затем вдруг как-то неожиданно со стороны села раздалось громкое «ура-а!», послышалась стрельба, и с соседней сопки застрочил поставленный там пулемёт. Немедленно нажал на гашетку и Борис, лежавший за пулемётом. Он старательно целился в видневшийся угол поповского дома, а затем в людей, суматошно замелькавших в церковной ограде и на видимом участке площади.

Полудиск кончился в течении нескольких секунд, и пока Жорка сменял его новым, Борис успел увидеть, что от площади отделилась небольшая группа людей, одетых в русскую одежду, и, стреляя на ходу, бежала вдоль улицы по направлению к той сопке, которую ему указывал командир. Он решил обстреливать эту группу. Теперь он стал бить короткими очередями, стараясь попасть в отдельных людей, бегущих к сопке, и в небольшие группы. Он видел, как некоторые из взятых им на прицел, падали, потом снова вскакивали и бежали дальше, некоторые оставались лежать. Он ещё не понимал, что убивает людей, захваченный азартом боя, Борис просто старался попасть в тех, кто убегает, а не сдаётся отряду.

После трёх полудисков, которые он расстрелял, его так навозил этот треклятый пулемёт, что он еле удерживал его, а плечо болело, как будто по нему били молотками. Он понял, что теперь прицельную стрельбу вести не сумеет и должен отдохнуть. Передал пулемёт Жоре. Тот повёл огонь уже по сопке, на голом склоне которой стали появляться фигурки карабкающихся наверх людей. К этому времени в центре села после взрыва нескольких гранат всё стихло, и, кроме пулемётной стрельбы, производимой их пулемётом и соседним, выстрелов не было. К ним подбежал связной от Жака, он крикнул:

– Кончайте палить, командир приказал патроны беречь, а бандиты уже на сопке, вы не попадёте в них!

Вместе с посланцем Борис и Жора, подобрав пулемёт, оставшиеся полудиски и нагрузив прибывшего стреляными, стали спускаться с сопки. По дороге тот рассказал им о ходе боя.

Нападение, как и ожидал Жак, для хунхузов оказалось внезапным, и потому большинство из них, почти не отвечая на огонь, схватив оружие и мешки с добром, бросились бежать в сторону той сопки, о которой говорил командир. Там они старались, укрываясь кустами, поскорее удалиться как можно дальше от села.

Жак и не собирался их преследовать, он считал главной задачей овладение поповским домом, где были белобандиты и командир отряда. Но те, услышав выстрелы и крики «ура» на дворе, а вслед за тем и свист пуль, посылаемых пулемётами, пролетавших по площади и внутри церковной ограды, не выбежали наружу в дверь, а стали выскакивать в окно, выходящее в огород. С этой стороны к дому успело подойти всего несколько человек во главе с Жаком.

Увидев выскакивающих из окон людей, Жак бросил гранату, после взрыва которой двое упали, а остальные человек пять-шесть залегли между грядок и повели интенсивный огонь из маузеров и винчестеров, которыми были вооружены. Первыми же их выстрелами был ранен Жак, это вызвало некоторое замешательство в отряде чекистов, что и позволило бандитам, прячась между грядками, отбежать на некоторое расстояние, но выйти из огорода они не успели.

Партизан из Многоудобного опомнился первым. Увидев упавшего Жака, он приказал бойцам отряда продолжать преследование убегавших. Оставив около раненого командира трёх человек, с остальными десятью бросился в огород. Далеко им уйти не удалось, укрывшиеся на противоположном конце огорода бандиты открыли такой сильный огонь, что преследователям пришлось залечь и, в свою очередь, открыть стрельбу по бандитам.

Так продолжалось несколько минут. Стрельбу эту услышали люди второй половины отряда, посланные в обход. Они бросились бегом и, подбежав к огороду сбоку, обнаружили отстреливающихся бандитов. Силков, командовавший этой частью отряда, бросил в бандитов гранату, а все находившиеся с ним открыли по хорошо видимому им противнику огонь из винтовок и карабинов.

Они находились от врагов всего в сотне шагов, а некоторые и ближе, и потому действие их выстрелов оказалось результативным. Да бандиты и не ожидали нападения с этой стороны, они предполагали, что весь отряд находится около дома попа.

В несколько минут были убиты 4 бандита, один ранен, другой, тоже раненый, каким-то чудом сумел проскользнуть из огорода и скрыться в кустах около маленькой речушки, в которую упирался край огорода.

Когда обе половины отряда соединились, то выяснилось, что Жак ранен легко. Пуля зацепила голову, сорвала кожу чуть выше виска и оглушила его. Сейчас, перевязанный, он уже командовал вновь. Первой его командой было прекращение огня пулемётами и вызов пулемётчиков к себе, за этим он и послал паренька-комсомольца, железнодорожника Лозицкого.

Придя к церкви, где уже собрался весь отряд, Борис и Жора узнали и об остальном, что произошло в селе. Заменивший Жака многоудобенский партизан Леонтьев был убит первыми же выстрелами, и когда он упал, остальные бойцы, поняв это как сигнал «ложись», легли за разными камнями, брёвнами и т. п. и вели огонь уже из укрытий.

Оказалось, что, кроме командира, ранено ещё шестеро, но все легко. Посланные Жаком 5 человек вслед за убежавшим бандитом, в кустах его не нашли и вернулись ни с чем, он успел скрыться в тайге.

Оказав помощь командиру, оставленные около церкви бойцы подошли к лежавшей без сознания учительнице и избитому до полусмерти избачу, развязали их. Учительница пришла в себя. Она села, испуганно глядя на мужчин, возившихся с избачом, и чуть опять не упала в обморок. По внешнему виду бойцы чекистского отряда мало чем отличались от бандитов: все были одеты кто во что горазд, за время путешествия по тайге одежда испачкалась и порвалась, кроме того, все они уже почти двое суток не брились, вид их был не очень опрятен.

Но когда она увидела, что один из мужчин старательно обмывает и перевязывает множественные ушибы и ссадины избача, что другой не бросается на нее, а подаёт ей воду, поняла, что это не бандиты, от сердца у неё отлегло, но нервы сдали, и она расплакалась.

Между тем скоротечный бой закончился. Обыскав убитых, забрав у них оружие и патроны, согнав в кучу человек 10 китайцев, побросавших оружие, но не успевших убежать, отряд собрался около церкви. Из погребов и подвалов стали показываться перепуганные жители села. Один из них побежал к сараю, громко крича, что хунхузов и бандитов нет, и что пришёл отряд чекистов.

Тогда собравшиеся в амбаре комсомольцы открыли дверь и выбрались наружу. Они уже и сами догадывались, что в село пришли свои, во-первых, по разгоревшейся перестрелке, а во-вторых, потому, что окружавшие амбар хунхузы, сделав несколько выстрелов куда-то в сторону от амбара, вдруг бросились бежать по проулку в лес.

Командир этого отряда, председатель Новохатунического сельсовета, бывший партизан и коммунист, рассказал Жаку, которого ему представили, как командира отряда, что своим спасением они обязаны учительнице из Хатуничей: увидев входящих в их село хунхузов, она послала одного из своих учеников, чтобы предупредить жителей Новохатуничей.

После получения предупреждения командир собрал комсомольцев и вызвал второго коммуниста для того, чтобы дать отпор бандитам, но оказалось, что у них на всех имеется пять винтовок и около сотни патронов – конечно, с таким вооружением вступать с хунхузами в открытый бой было неразумно, но и убегать из села, оставляя население без всякой защиты, он тоже не хотел. Поэтому они и забаррикадировались в амбаре, надеясь на то, что пока хунхузы с ними будут возиться, подоспеет какая-нибудь подмога. Так и случилось.

Слушая все эти рассказы, которые, конечно, не были такими стройными, как это здесь описано, а каждый торопился взволнованно рассказать виденное и испытанное им самим, Борис вглядывался в сидевшую около ограды девушку-учительницу из Хатуничей. Платье на ней было разорвано во многих местах, на руках и ногах темнели кровоподтёки от веревок, которыми она была связана, на лице под глазом – огромный синяк и всё лицо в грязи. Она всё ещё испуганно озиралась и тряслась, не могла прийти в себя от страха. Её длинные чёрные волосы, растрёпанные и тоже выпачканные в земле, висели прядями, спускаясь до пояса. Прибежавшие из амбара комсомолки уже подходили к ней, чтобы помочь подняться и проводить в ближайший дом, где она могла бы привести себя в порядок и отдохнуть. И вдруг Борис узнал эту девушку:

– Да ведь это же Нина Черненко! – крикнул он и бросился к ней. Он хорошо знал её по учительским курсам в Шкотове, но как она изменилась за это время!

Она тоже узнала Бориса и попыталась ему улыбнуться, но вдруг снова заплакала.

Вид избача и учительницы так взбудоражил всех молодых членов отряда, что они подступили к Жаку и стали требовать немедленного расстрела всех задержанных хунхузов. Но тот строго одёрнул их:

– Мы же не бандиты! Их, раз они были захвачены с оружием в руках и оказывали нам вооружённое сопротивление, будет судить Военный трибунал, самосуд мы устраивать не будем. А вот вместе с ними надо и местного попа предать суду, ведь он привечал бандитов!

Но тут вмешался председатель сельсовета:

– Нет, командир, теперь ты не прав, наш батюшка не подлежит суду. Я его давно знаю. В Бога я, конечно, не верю и все поповские россказни считаю ерундой, но и среди попов попадаются неплохие люди. Таков и наш отец Евлампий. Ещё когда мы партизанили, он нам не раз помогал, и даже наших раненых в своей бане прятал. А сегодня я его попросил бандитов покрепче и подольше угощать, а то бы они до вашего прихода и с учительницей, и с избачом расправились, да и наш амбар спалили бы. А тут за угощением подзадержались, и вы как раз подоспели. Так что его не троньте.

Пока шли все эти переговоры, жители села, видно, по не замеченному отрядом приказу председателя сельсовета собрали в одной из самых больших изб обед, и пожилая солидная женщина пришла с приглашением на обед.

Оставив около связанных попарно хунхузов четырёх часовых и послав двоих в дозор в том направлении, куда ушла основная масса отряда хунхузов, Жак разрешил всем отправиться обедать, предупредив, чтобы ни один человек не притронулся к выставленному вместе с едой самогону. Если таких, как Борис, Жорка и другие комсомольцы об этом предупреждать было не нужно, то для пожилых бойцов это оказалось нелишним.

Часа в 4 дня по дороге в Хатуничи следовал довольно странный обоз: впереди, шагах в двухстах, по обочинам дороги шли два парных дозора, за ними следовала группа связанных хунхузов под конвоем из шести человек, далее ехали телеги. На одной из них лежал труп многоудобенского партизана, на другой сидело четверо раненых, которым идти было тяжело. За ними ехали 3 телеги с товаром Хатунического кооператива, брошенные бандитами при бегстве, затем на телеге же везли и раненого хунхуза, про которого несколько допрошенных пленных рассказали, что он являлся первым заместителем командира отряда, сам командир сумел убежать.

На следующей телеге сидели Жак с забинтованной головой, лежал хатунический избач и сидела умытая, причёсанная и переодетая в целое и чистое платье Нина Черненко.

Замыкал этот обоз отряд, шедший на этот раз по 4 человека в ряд. Многие из бойцов были увешаны трофейным оружием, снятым с убитых хунхузов и подобранным на площади сдавшимися и убежавшими.

Перед отъездом Жак приказал местным комсомольцам обыскать всех убитых, все найденные при них документы сдать ему, а трупы захоронить где-нибудь за селом. Часть оружия бандитов он раздал комсомольцам Новохатуничей и оставил в распоряжении председателя сельсовета. Привезённых хунхузов под конвоем работников ЧК отправили во Владивосток.

Кстати, из собранных документов выяснилось, что почти у всех из убитых и взятых в плен были паспорта, выдаваемые китайскими властями своим гражданам, выезжающим на заработки за границу. По таким паспортам многие из китайских рабочих и крестьян и жили в Приморье, они служили для них официальными документами. Благодаря этому, было очень трудно судить, кто из хунхузов приехал с той стороны, а кто по существу являлся местным жителем. У раненого оказалось удостоверение офицера, выданное генералом, возглавлявшим Шаньдуньскую провинцию.

Конечно, всё это стало известно лишь через несколько дней после возвращения отряда, когда во всех этих документах разобрались работники Шкотовского ГПУ, среди которых имелся и квалифицированный переводчик.

Избача и Нину поместили в шкотовскую больницу, где они, пролечившись около двух недель, оправились от пережитого потрясения и от побоев и вернулись в Хатуничи.

Рана, полученная задержанным офицером-китайцем, оказалась несерьёзной.

После предварительного допроса его тоже решили отправить в город. Отправляли на товарном поезде в полувагоне, загруженном углём. Для сопровождения его выделили двух милиционеров. Посадив задержанного в одном из углов, сопровождающие уселись в противоположном, положили заряженные винтовки на колени и, мирно разговаривая между собой, курили огромные самокрутки.