Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

Перед станцией Озёрные Ключи был довольно значительный подъём, поезд замедлил ход. Лес там в то время подходил почти вплотную к железнодорожным путям. Задержанный, до сих пор безучастно поглядывавший по сторонам и даже как будто дремавший, вдруг неожиданно вскочил на ноги (его не связали: во-первых, раненый, а во-вторых, иначе его было бы очень трудно затащить на углярку), издал пронзительный крик и прыгнул с вагона вниз. При прыжке он не удержался на ногах, покатился с невысокого откоса кубарем, но затем сейчас же вскочил и, прихрамывая, бросился вглубь тайги.

Конвоиры, занятые своим разговором, так растерялись, что открыли стрельбу только тогда, когда фигура беглеца замелькала в густом подлеске. Услыхав выстрелы, машинист дал сигнальный свисток и начал останавливать состав, но сделать это было нелегко: поезд уже перевалил вершину перевала и начал набирать скорость, спускаясь под уклон. Пневматических тормозов в таких поездах тогда не было, пользовались ручными тормозами. В составе из 10 вагонов имелось три тормозных, на их площадках сидели кондукторы, которые по сигналу машиниста крутили колесо ручного тормоза. Тормозил на паровозе и сам машинист. Естественно, что такая остановка требовала довольно значительного времени.

Поезд остановился. От места происшествия его отделяло уже, по крайней мере, версты полторы. Милиционеры спрыгнули на землю, бегом вернулись к этому месту, углубились в лес, но, конечно, никого не нашли. Продолжать дальнейшие поиски не имело смысла, да и задерживать поезд дольше было нельзя.

Милиционеров строго наказали, и даже, кажется, уволили из милиции, но сбежавшего бандита так и не поймали. Вероятно, он нашёл приют на одной из китайских заимок, которых в то время в Приморской тайге было очень много.

Глава шестая

В течение последующих недель отряд Жака сумел захватить ещё нескольких хунхузов, очевидно, это были остатки разбитой банды в Новохатуничах. Однако ни самого командира, ни одного из сбежавших русских белобандитов так и не нашли.

В начале августа произошло ещё одно довольно смешное событие, о котором хочется рассказать. Во Владивостоке получили известие, что в одной из бухт залива Петра Великого высадился большой, численностью до 600 человек, отряд хунхузов, и что он направляется в сторону железнодорожной станции Кангауз. Для его ликвидации выделили из Владивостокского гарнизона батальон красноармейцев.

И командиры батальона, и красноармейцы на Дальний Восток прибыли недавно, ни особенностей края, ни дорог в предполагаемом районе действий они не знали. Губернский отдел ГПУ потребовал от Шкотовского отдела выделить проводников для этого отряда. Решили, что встретят отряд и проведут его, сопровождая в поезде до станции Лукьяновка, бойцы Жака, а после выгрузки отряда для дальнейшего следования его пешим порядком проводником будет служить новонежинский партизан Середа, хорошо знавший всю местность от побережья до самого Сучана, а, следовательно, и до Кангауза.

От отряда Жака выделили Бориса и Жорку. Встретив красноармейцев на станции Угольной, они со своим пулемётом забрались на тендер (тогда по этой ветке довольно часто паровозы ходили тендером вперёд), устроились так, чтобы хорошо видеть впередилежащую дорогу и окружающую её местность. Вместе с ними на тендере поместился один из младших командиров и два бойца.

Ехали они ночью. Августовские ночи в Приморье, когда нет луны, настолько темны, что даже собственную руку разглядеть бывает трудно. Свет от керосиновых паровозных фонарей был так слаб, что освещал полотно всего на каких-нибудь пять шагов, при этом бледном свете окружающая темнота казалась ещё глубже и гуще. И вдруг, уже после Романовки, когда поезд вошёл в густой орешник, окружавший линию плотной стеной с обеих сторон, а за ним угадывались большие деревья, в придорожных кустах замелькали бесчисленные яркие зеленоватые огоньки. Ни Борис, ни Жорка на них не обратили никакого внимания, они знали, что как раз в то время такие кусты бывают наполнены мириадами светлячков. Но этого не знали ни лежавший на угле рядом с ними командир, ни красноармейцы. Они встревожились.

– Хунхузы! – крикнул командир, – Стреляйте! – и, выхватив револьвер из кобуры, начал стрелять в проносившиеся мимо кусты.

Вслед за ним открыли огонь из винтовок и находившиеся здесь красноармейцы. Напрасно и Жорка, и Борис пытались объяснить им, что это не огоньки папирос, а светлячки, они продолжали палить.

Заслышав стрельбу, машинист остановил поезд. Красноармейцы высыпали из вагонов и по приказанию командира батальона прочесали окружавшие дорогу кусты, сделав перед этим несколько залпов в их сторону. Конечно, ничего не нашли.

Когда батальон прибыл в Новонежино и к нему присоединился новый, уже пожилой проводник, то и Борис, и Жорка были отпущены. Они, конечно, рассказали Середе о том, что произошло около часу назад недалеко от Романовки. Тот отнёсся к этому происшествию серьёзнее, чем предполагали ребята:

– Мы тоже слышали эту пальбу и думали, что или вы, или какой-нибудь ЧОНовский отряд встретился с хунхузами. Но ведь и хунхузы, конечно, слышали стрельбу, а они народ дошлый. Конечно, они поняли, что их здесь ждут, и теперь свой маршрут переменят.

Так и случилось. Более двух недель бродили красноармейцы по тайге вокруг Кангауза, Новонежина и других близлежащих деревень. За это время отряд хунхузов успел вырезать два корейских посёлка и уничтожить больше десятка китайских заимок. К счастью, в отряде не было белых и, потому на русские сёла он не нападал, а старался обходить их стороной.

Батальон сумел настичь хунхузов уже тогда, когда они выходили к побережью, где их поджидал почти десяток больших шаланд. Вот около «Речицы» и «Лифляндии» и произошёл бой. Порядочно хунхузов было убито, но большая часть отряда с награбленным добром успела погрузиться на шаланды и скрыться в море.

В распоряжении этого батальона, да и вообще в то время во многих местах Приморья, пограничных судов ещё не было, и поэтому догонять уходящие шаланды было не на чем.

Вернувшиеся в Шкотово Борис и Жора, после путешествия на паровозном тендере, походили если не на чертей, то, во всяком случае, на настоящих трубочистов – так их закоптил паровозный дым. Сдав свой Шош дежурному, они бегом направились к речке Цемухэ, где и плескались часа два, пока с них не сползла вся дорожная грязь. Там же они выстирали и развесили на кустах свою немудрёную одежду, состоявшую из старых выгоревших солдатских гимнастёрок, знаменитой Жоркиной тельняшки и старых же бумажных солдатских штанов.

А когда всё это подсохло, они зашли в полюбившуюся им китайскую харчевню и за один присест съели по три огромных порции китайских пельменей, запили всё это крепким чаем и закусили сладкой пампушкой. После сытной еды и бессонной ночи ребятам так захотелось спать, что они и не помнили, как добрались до своего жилища, где и проспали чуть ли не полтора суток.

Вероятно, они проспали бы и дольше, если бы их не разбудил знакомый стук в окно. Проснувшись, наскоро ополоснув лицо водой из ведра, которую, наверно, принёс Гришка Герасимов, пока они спали, съев банку сгущённого молока и целую буханку хлеба, ребята бегом помчались к месту сбора отряда, в клуб. Все их приготовления заняли не более трёх минут, и они не опоздали.

Когда собрался весь отряд, Жак объявил, что в Петровке высадился ещё один небольшой отряд хунхузов. По сведениям, он разделился на две части: одна его часть пошла вдоль по побережью, чтобы поживиться в корейских посёлках, находившихся там, а другая собиралась пробраться в Андреевку.

– Поэтому и нам придётся разделиться пополам. С одной группой пойду я, мы будем ловить тех, что двигаются по побережью, а другой будет командовать Силков. Он местность вокруг села Майхэ и по всей этой долине как свои пять пальцев знает, недаром же он майхинский, ему и карты в руки. Ну, пошли!

Часа через полтора, пройдя мимо спящего села Майхэ, разведчики, посланные вперёд Силковым, заметили в одной из китайских фанз, стоявшей одиноко шагах в двухстах от дороги, свет. Свет в китайской фанзе среди ночи – дело необычное. Силков приказал фанзу окружить, а сам с двумя бойцами быстро вошёл в незапертые двери. При свете фонаря «летучая мышь» вошедшие увидели человек 10 китайцев, игравших в карты, пивших китайскую водку и куривших опиум. Около потухшего очага сидел сгорбившийся старый китаец, очевидно, хозяин фанзы. Остальные были относительно молоды и достаточно упитаны.

Увидев вошедших, некоторые из них пытались вскочить, но направленные на них винтовки бойцов и маузер Силкова, громко крикнувшего по-китайски:

– Сидеть! – заставили их остановиться.

Вокруг не было видно оружия. «Это могли быть какие-нибудь рабочие, получившие заработанные деньги от своего старшинки» (так обычно называли они подрядчика артели, нанимавшего их на работу и договаривавшегося с русскими хозяевами), – так подумал Силков, и чтобы проверить это приказал опять-таки по-китайски:

– Раздеться!

Все стали снимать свои ватные куртки, надетые, как правило, на голое тело.

Вместе с Силковым, оставив пулемёт на Жорку и вооружившись японским карабином, в фанзу вошёл и Борис. Он не удержался и спросил:

– Зачем ты их раздеваешь? Чтобы не убежали?

Второй боец, более опытный, и сам Силков засмеялись.

– Чудак, да разве это их удержит, они и совсем голые побегут. Нет, тут другое. Если на плечах следы от лямок натёрты, то это или –грузчики-кули, носящие рогульки, или хунхузы. Откуда сейчас здесь взяться грузчикам? А потёртости на плечах почти у каждого есть, значит это хунхузы. Но вот куда они оружие подевали и где ишаны попрятали (ишанами дальневосточники и китайцы называли чьи-нибудь личные вещи), понять не могу. Наверно, они прибыли сюда, чтобы отсидеться до будущего года. Поедут во Владивосток, будут там работать где-нибудь, часть к местным крестьянам наймётся, так и перезимуют, а в следующем году вновь за старое ремесло примутся.

Силков свистнул, по этому свисту в фанзу вбежало ещё несколько человек из отряда. По приказанию Силкова хунхузам связали руки и отвели их в маленький сарай, находившийся шагах в двадцати от фанзы. Здесь же оставили только хозяина.

Длительные поиски, при которых старательно переворошили всё убогое имущество хозяина, кроме фунтов двух опия, ничего не дали, но и это уже было противозаконным. Только за хранение опиума хозяин подлежал преданию суду.

Силкова это не устраивало: надо найти оружие! На все расспросы, задаваемые ему и по-русски, который он, видно, всё-таки понимал, и по-китайски, которым один из бойцов (Ким) владел в совершенстве, и на котором многие из бывших партизан и старых дальневосточников тоже могли изъясняться, хозяин фанзы не отвечал.

Наконец, Силков приказал ломать очаг и кан (китайская печь). Хозяин фанзы, увидев это, поднял громкий крик, он кричал что-то по-китайски, причём стало понятно, что он не столько протестует против того, что собираются делать бойцы, сколько хочет этим криком предупредить людей, отведённых в сарай. Так, по крайней мере, заявил Ким.

Подхватив стоявшие около двери лом и мотыги, бойцы принялись разрушать кан и выворачивать огромный котёл, который в каждой китайской фанзе служил местом приготовления любой пищи. Когда котёл был вывернут, то в печи, устроенной под ним, открылся боковой ход шириной с пол-аршина. Он был слегка замазан глиной, которая при выламывании котла обвалилась, в этом тайнике лежали хорошо смазанные японские винтовки, американские винчестеры, пистолеты разных систем и много патронов в запаянных цинковых ящиках. Всё это было так искусно уложено и отделено от топки, что можно было безопасно топить печь, варить в котле пищу, и оружию ничего бы не сделалось.

Увидев вытащенное оружие, хозяин опустился на колени и на ломаном русском языке стал говорить, что всё это сделали прибывшие, несмотря на его возражения, и что он здесь ни при чём.

– Ладно, там разберутся, – сказал Силков, – а пока ведите его в сарай к остальным.

Поручив Борису и Жоре разместиться на небольшом пригорке, шагах в ста от фанзы так, чтобы можно было обстреливать и дорогу, и сарай, если хунхузы попытаются из него вырваться, Силков, оставив у дверей сарая часового и поставив другого на дороге, решил с остальными отдохнуть до утра в фанзе.

Вскоре там собрались все оставшиеся пятнадцать человек отряда и, расположившись, кто где сумел, почти моментально заснули. Дремал около пулемёта и Боря, дежурил Жорка, обещавший разбудить приятеля часа через два.

То, что к хунхузам посадили хозяина фанзы, оказалось ошибкой. Он знал устройство своего сарая, и как только всё в фанзе затихло, показал хунхузам замаскированный лаз, имевшийся в одном из углов сарая. Сарай, как и большинство аналогичных китайских построек, строили из плетня, обмазанного с двух сторон глиной. В одном месте этот плетень имел разрыв площадью около аршина.

Снаружи, да и внутри этого дефекта совсем не было заметно, а между тем, стоило только несильно ударить по этому месту кулаком, как глина рассыпалась и открывался лаз, вполне достаточный для того, чтобы мог пролезть человек.

Боец, стоявший у запертой двери сарая, после длительного и быстрого перехода устал и, хотя и не спал, но не особенно внимательно прислушивался к тому, что происходит в сарае, тем более он знал, что у всех задержанных связаны руки.

А между тем хозяин разыскал в одном из уголков сарая обломок косы, и с его помощью уже через несколько минут все пленники освободились от верёвок. Они, конечно, теперь без труда могли выломать дверь и броситься на часового и спящих в фанзе бойцов отряда, но хозяин их предупредил, что сарай находится под прицелом пулемёта, он слышал распоряжение, отданное об этом Силковым, и, мол, неизвестно, как обернётся дело. А так как хунхузы уже знали, что в этом году в Китай им вернуться не удастся, а придётся как-то затаиться здесь, то лишнего шума они не хотели поднимать.

Потеря оружия их особенно не огорчала, они знали, что с прибытием следующего отряда в будущем году они смогут получить новое. Поэтому они решили воспользоваться лазом, потихоньку через него выбраться и исчезнуть в тайге, а затем и во Владивостоке.

Начал брезжить рассвет, хунхузам нужно было спешить. В проделанный лаз первым вылез хозяин фанзы. Присмотревшись и убедившись в том, что часовой, стоявший на дворе с противоположной стороны сарая, ничего не заметил, он дал сигнал к тому, чтобы начали вылезать из этой дыры и другие. В этот момент на дороге послышался стук колёс подъезжавшей телеги, окрик часового, стоявшего там, усилившийся грохот набирающей скорость телеги и топот лошадей, выстрел, новый крик, ещё один выстрел, удаляющийся шум, топот выскочивших из фанзы людей, побежавших к дороге.

За последние полтора месяца все привыкли спать вполглаза, поэтому при первом выстреле вскочили, при втором выбежали из фанзы, а при третьем уже находились на дороге, где стоял Ким, всматривавшийся в ту сторону, где неожиданно затих стук колёс и где ещё курчавилось облачко пыли, уже различимое в предутренней мгле.

Ким, кореец по национальности, на своём ломаном языке рассказал, что, когда он стоял и смотрел на дорогу в сторону Многоудобного, из-за поворота со стороны Майхэ внезапно выскочила телега с двумя седоками, он окрикнул едущих приказом остановиться. Они не остановили лошадей, а наоборот, один из них вскочил на ноги и начал что есть силы нахлёстывать животных. Телега промчалась мимо Кима с большой скоростью, не обращая внимания на его крик. Тогда он выстрелил в воздух, но проезжавшие всё равно не остановились. Он повторил выстрел в воздух, и после того, как телега продолжала нестись и угрожала скрыться за поворотом, Ким выстрелил в стоявшего мужчину, силуэт которого был ещё довольно хорошо виден. Некоторое время после этого был слышен грохот несущейся телеги, затем всё смолкло.