Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 2, том 1

Выслушав рассказ Кима, Силков решил с группой бойцов пройти в ту сторону, куда скрылась телега. Но в этот момент вдруг затрещал пулемёт. Услышав эту стрельбу, Силков решил, что, наверно, из тайги приближается какой-нибудь новый отряд хунхузов, и изменил своё решение, он отправил трёх человек вслед за телегой, а с остальными бросился назад к фанзе. Вбежав на двор, они не обнаружили около сарая часового, а обежав сарай, увидели, что тот стоит у дыры, проделанной в стене сарая, и с удивлением её рассматривает, в сарае же не было ни одного человека.

Взбежать на пригорок, на котором размещался пулемёт, было делом одной минуты, там Силков увидел, что Борис ведёт огонь короткими очередями по сопке, находящейся на расстоянии 450–500 шагов от него. На сопке не было никого видно.

– Куда ты палишь? Там же никого нет!

– Уже часть поднялась вверх, их не видно, да в лесу их и не достанешь, а примерно половина спряталась внизу в кустах, и пока я веду огонь по этой сопке, они боятся на неё выскочить, а в обход им не пройти, там слишком заросли густые. Вот они и затаились.

– А почему сразу, как только они из сарая выбежали, огня не открывали?

– Они вылезли с той стороны, которая нам не видна, и сразу же нырнули в кусты. Мы их увидели только тогда, когда они на сопке показались, да и то не поняли, что это наши, думали, что какой-то ещё отряд, услышав стрельбу на дороге, решил скрыться в тайге.

– Здорово мы их прозевали! Ну да постараемся теперь снова поймать. Вы, ребята, продолжайте обстреливать сопку, только поаккуратнее, много патронов не тратьте, а я соберу несколько человек, и мы их постараемся в кустах захватить, ведь всё-таки они безоружные. Да смотрите, нас не перестреляйте!

Во время этого разговора Борис стрельбу прекратил, и хунхузы, подумав, что у пулемётчика кончились патроны или произошёл перекос, выскочили из кустов на открытый склон сопки. Но за ними внимательно следил Жорка, он дёрнул Бориса за рукав.

– Стреляй скорее, видишь, вылезли!

А выскочившие фигурки людей теперь и на самом деле были хорошо видны.

Уже совсем рассвело. Борис дал по видневшимся силуэтам длинную очередь, одна из фигурок упала, а остальные, поняв, что под таким огнём им не перебежать довольно большого открытого пространства, шмыгнули назад в кусты.

Тем временем Силков, сбежав вниз, взял с собой человек десять бойцов и вместе с ними быстро направился к той группе кустов, где предположительно могли прятаться сбежавшие. Не доходя до этих кустов шагов пятнадцати, он громко крикнул по-китайски:

– Выходи, стрелять будем!

И когда из кустов никто не показался, он приказал близстоящим бойцам произвести несколько выстрелов по верхушкам кустов. Как только прогремели выстрелы, из кустов выполз один хунхуз и на ломаном русском языке закричал:

– Твоя стрелять не нада! Наша вся выходи.

Вслед за этим так же, почти ползком, выбралось ещё человек пять, они заявили, что больше никого в кустах нет, что остальные вместе с хозяином фанзы убежали в тайгу.

Послав двух бойцов проверить правдивость этого заявления, Силков вместе с вновь захваченными и опять связанными их собственными матерчатыми поясами хунхузами возвратился к фанзе. Приближаясь к ней, он услышал громкую брань какого-то человека и смущённые голоса находившихся там бойцов.

Вслед за группой Силкова к фанзе направились и пулемётчики, подходя, они услышали:

– Силка, да это ты! Что же ты наделал? Ты посмотри, кого ты убил-то? Дядю родного! Как же ты теперь в Майхэ-то покажешься, его сыновья с тебя с живого шкуру спустят! – кричал какой-то бородатый высокий мужик, ведя под уздцы пару взмыленных коней, запряжённых в телегу. На телеге, прикрытый рядном, лежал чей-то труп.

Силков подбежал к телеге, приподнял рядно и, схватившись руками за голову, горестно воскликнул:

– Дядя Игнат, да как же это? Вот несчастье-то!

Затем он повернулся к тому, кто держал за повод лошадей и, схватив его за грудки, затряс его и, свирепея, закричал:

– Какого же вы чёрта по дороге-то по ночам мотаетесь, когда знаете, что кругом хунхузы бродят? Почему не остановились, когда вас часовой окрикнул, хоть бы ответили что… Нет, ещё сильнее погнали! Что я теперь матери скажу, ведь это её любимый двоюродный брат был…

Крестьянин, испуганно моргая, старался освободиться от рук Силкова и запинаясь проговорил:

– Дык, понимаешь, Ефим, мы того, мы с пантами ехали, а ваш часовой-то, нерусский, как закричал: «Стой!», мы подумали, что хунхузы. Я говорю: ну их, панты-то эти, давай с телеги сиганём в кусты, пущай уж и лошадей, и телегу, моя телега-то, и панты забирают. А Игнат, он знаешь какой? «Как это, —кричит, – я со своим добром так, за здорово живёшь, расстанусь!» Вскочил на ноги, схватил кнут и давай лошадей настёгивать. Ну, тут стрельба поднялась, я, конечно, с телеги-то спрыгнул в канаву, у дороги залёг, а он дальше поскакал. А затем слышу, лошади встали. Что, думаю, такое? А тут твои ребята вместе с корейцем, который часовым-то, наверно, был, и которого мы испугались, подходят, слышу по-русски гуторят. Я из канавы вылез, они винтовки на меня. Я говорю, ребята, чего вы, я же свой, майхинский. Тут один из них спрашивает: «А где лошади, где второй?» Я говорю, наверно, в село уже доскакал, ведь кони-то как бешеные неслись. Ну, мы все прошли вперёд. Шагов двести сделали, смотрим, кони возле дороги стоят, телега в канаве, постромки за кусты запутались, а на телеге вон он-то и лежит. Я к нему: Игнат, вставай, это наши! А он не шевелится. Ближе подошли, а он мёртвый. Пуля прямо в затылок попала, наверно, там и застряла.

Силков сел на приступок фанзы и, обхватив голову руками, опустив её чуть ли не к самым согнутым коленям, без конца повторял:

– Ах, как же теперь? Что же я маме скажу?

Вероятно, он, поглощённый горем, и не слышал половину рассказа смущённо переминавшегося с ноги на ногу крестьянина. Первым нашёлся Жорка:

– Вот что, мёртвого не воротишь. Всё-таки они сами виноваты, хорошо хоть второй-то догадался спрыгнуть. Нам сейчас в Майхэ, конечно, показываться незачем. Сделаем так: отправим этих несчастных пантачей в своё село, пусть уж этот дядя сам объясняет и односельчанам, и сельскому совету, как погиб Игнат Силков, а мы, захватив пленных, отправимся в Шкотово. Так, командир?

Пантачами называли крестьян, занимавшихся не совсем законным добыванием пантов – рогов оленя, содержащих могущественное лечебное вещество пантокрин, особенно распространённое в восточной медицине. Во время интервенции, когда никакой охраны диких животных не было, многие крестьяне убивали оленей только из-за этих рогов, а потом панты продавали местным китайцам за довольно высокую цену. А те, обработав их соответствующим образом, через известные им каналы переправляли панты в Китай или в Японию, наживаясь при этом вдесятеро больше, чем платили охотникам. С приходом Советской власти такой промысел запретили, но многие продолжали нарушать этот запрет. Вот и родственник Силкова со своим приятелем возвращались после удачной охоты, имея в телеге десятка полтора рогов, в их село.

Силков безучастно кивнул головой. Также безучастно следил он и за сборами отряда. Нагрузив вторично пойманных хунхузов найденным в фанзе оружием и боеприпасами, окружив их плотным конвоем, отряд молча свернул с большой дороги и по узкой тропке, ведущей в обход села Майхэ, двинулся к Шкотову.

На другой день было собрано совместное заседание бюро шкотовских ячеек РКП(б) и PKСM. На этом заседании подробно разобрали происшедшее несчастье, и после заслушивания Ефима Силкова, Цоя и остальных бойцов отряда, пожелавших выступить (а на заседание были приглашены почти все бойцы отряда), пришли к выводу, что убийство Игната Силкова явилось следствием несчастного случая, что часовой действовал правильно. Все подтвердили, что слышали три выстрела, и что часовой должен был стрелять в не остановившихся проезжих, ими, в конце концов, могли и бандиты оказаться. Бюро поручило выехать в Майхэ коммунистам Шунайлову и Надеждину дней через пять, когда там немного поулягутся страсти после трагической гибели их односельчанина, честно и правдиво рассказать обо всём происшедшем, объяснить правильность поступка часового, а заодно и обратить внимание жителей села на недопустимость браконьерства. Особенно сейчас, когда в тайге бродят бандиты и отряды чекистов и красноармейцев, преследующие их, и между ними часто происходят перестрелки, при которых могут погибнуть посторонние люди.

Кроме того, предупредил Надеждин, добывание таким образом пантов является государственным преступлением, и задержанные с пантами будут предаваться суду, и в данном случае товарищ, сопровождающий Игната, избегнет этой участи только потому, что один из нарушителей закона уже и так тяжело пострадал, случайно погибнув.

* * *

Дня через три после описанного случая отряд Жака был вновь поднят по тревоге: в районе села Сица появилась группа русских бандитов в составе пяти человек. Прискакавший из этого села комсомолец сообщил, что бандиты, не сумев захватить скрывшихся председателя сельсовета, учителя и нескольких известных в селе большевиков, забрались в школу, предварительно разграбив кооперативную лавку, заставили жителей наготовить им всякой еды, принести самогонку, и, по-видимому, решили задержаться в этом довольно удалённом селе на отдых с тем, чтобы позднее пробраться на Сучан, затеряться среди рабочих и совершить какую-то диверсию.

Их разговоры слышала одна женщина, которую бандиты заставили прислуживать себе. Говорили также, что бандиты сегодня на ночь собираются затащить к себе девчат, чтобы повеселиться. В первую ночь этого сделать они не решились, так как не были уверены в своей безопасности и очень устали после какого-то длительного перехода. Паренёк, сообщивший эти новости, сказал, что бандиты запретили жителям выходить из села, что с их приходом он не успел убежать в Многоудобное, куда убежали остальные, а спрятался в своей бане, стоявшей на самом краю села. Ранним утром во время тумана он тихонько выбрался из бани и, пробежав версты две пешком, встретил крестьянина, ехавшего верхом в Новую Москву, находившуюся недалеко от Сицы. Он упросил этого крестьянина, оказавшегося знакомым, дать ему лошадь, и вот приехал в Шкотово.

Он, конечно, явился в отдел ГПУ к Надеждину, там выслушали его рассказ, подняли по тревоге оперативный отряд, и, пока бойцы отряда готовились к походу, обсудили необходимые мероприятия. Было решено для быстроты отправить часть отряда верхом на лошадях, а остальных пешком, чтобы перехватить бандитов, если они побегут в сторону Сучана, направить на дорогу, ведущую от Сицы через Новую Москву, Новороссию и Кангауз на Сучан.

Для конного отряда нужны были люди, умевшие ездить верхом, таких набралось 9 человек, и среди них Борис Алёшкин. Ему пришлось расстаться с Шошем, но зато он вооружился отличным японским карабином.

Жак заметил:

– Ведь бандитов всего пятеро, как нам сообщили, неужели мы вдевятером с ними не справимся?

Лошадей взяли в ГПУ, в милиции, и у местных крестьян. Боре достался невысокий ладный гнедой меринок.

Часам к семи вечера конный отряд находился уже менее чем в двух верстах от Сицы. Село это получило название от речки, возле которой оно было расположено.

В центре села имелась маленькая церковь с невысокой колоколенкой, а на противоположной стороне площади стояла школа. Остановившись на небольшой поляне, окружённой орешником, боярышником, дикими яблонями и зарослями смородины, Жак подозвал к себе Бориса и сказал:

– Нужно разведать, что сейчас делают бандиты. Я решил послать в разведку тебя, не боишься?

Борис так возмущённо посмотрел на своего командира, что тот невольно улыбнулся:

– Ну-ну, не обижайся, я ведь это так, на всякий случай спросил, уж больно ты молод. Так вот, слушай: помнишь, что нам встреченный по дороге кореец рассказывал? Будь поосторожней, в деревню на лошади не заезжай, привяжи её где-нибудь неподалеку от околицы, а сам пешком в село проберись, посмотри, где бандиты расположились, все ли они вместе и не выставили ли какую-нибудь охрану. Да, отдай-ка мне карабин, а себе возьми вот это, спрячь за пазуху – его не видно, а вещь надёжная. Да, на-ка ещё запасную обойму.

С этими словами Жак протянул Боре браунинг, который тот смущённо засунул за пазуху. Обойму положил в карман штанов. С большой неохотой отдавал он свой карабин: из него, как и из винтовки, он умел стрелять неплохо, ведь этой стрельбе его обучали. Умел он теперь стрелять из ручного пулемёта, пробовал раза два стрелять из нагана, ему давал Шунайлов, а вот как обращаться с браунингом, Борис не знал. Но он не сомневался, что стоит ему об этом сказать Жаку, как тот его, конечно, ни в какую разведку не пошлёт, а Борис так гордился этим первым самостоятельным боевым заданием! И вдруг от него отказаться из-за такого пустяка – ни в коем случае!

Затем Жак и Алёшкин вернулись к стоявшему шагах в двадцати от них отряду и, уже не спеша, шагом, стараясь не шуметь, переправились на противоположный берег и подобрались к селу, почти вплотную к околице. Как потом стало известно, они находились от неё не более чем в полуверсте.

Село Сица не совсем правильно называлось селом, скорее всего, это была небольшая группа хуторов, куда заселились в своё время молодые жители из Новой Москвы и Многоудобного. Расположившись на берегу быстрой и бурной речки Сица, в глубине пади, по которой эта речка текла, село было окружено с трёх сторон сопками, поэтому туда не проникали ни северный ветер, дувший с Сихотэ-Алиньского хребта, ни вредные туманы, ползущие из Шкотовской бухты. Именно поэтому почти все жители села занимались пчеловодством, ну а там, где пчёлы, там, конечно, и плодовые насаждения. Так что жители Сицы имели прекрасные, пожалуй, единственные в этом районе сады. Пробираясь через них, Борис в наступающих сумерках не спеша подходил к центральной, да, собственно, и единственной площади села.

Оглядываясь настороженно вокруг и прислушиваясь к громкому пьяному пению и визгам девчат, раздававшимся откуда-то из центра села, Борис заметил, что на невысокой колокольне стоит человек. Пристально всмотревшись, несмотря на сгущавшуюся темноту, Борис заметил в руках у него винтовку. «Вот оно что, они часового на церковь поставили, – подумал он, – а где же они сами? Их ведь было пятеро, значит четверо где-то внизу».