От Кремлёвской стены до Стены плача…

– А мы вот тебе дадим опорки какие-то.

Я согласился:

– Ладно, – говорю, – хорошо.

Поставили они мои валенки к какому-то пеньку и подожгли, долго что-то шинело, и как – ш-ш-ш – горела – ш-ш-ш – потом как даст из ствола! И мне насквозь голенища и прострелили. Дырки получились, больше пятака.

Я пришел домой, мама говорит:

– Что же ты, елки-палки, такой бестолоковый, вот вечно с тобой одни проблемы! То ты одно, то ты другое, теперь ты валенки изуродовал, пробили их тебе. В чем будешь ходить в школу?

Я говорю:

– Я их буду чинить, – нашел кожицу, зашил эти дырки.

Но мне было очень обидно, что я, мне вроде как хорошему ученику дали валенки, а я так небрежно к ним отнесся, оказался таким глупым.

Во втором классе мы учились вместе с четвертым. 4-хклассники Некрасова наизусть учили. «Мороз-воевода дозором обходит владенья свои», – а у нас все еще «Мама все мыла рамы». Только-только считать начинали. Учить, осваивать математику, арифметику мне было очень легко, выучил таблицу умножения, а остальное как делать нечего. А вот с чтением было тяжеловато мне.

Я уже во второй класс ходил, и мне бабушка, которая читать не умела, говорит перед каким-нибудь праздником:

– Боря, ты уже во второй класс ходишь, почитай мне Евангелие, Новый Завет.

Я говорю:

– Да, конечно, – какие проблемы.

– Ну, где оно это твой Евангелие, где читать?

– Вот здесь, давай от Матфея.

От Матфея, так от Матфея и я начинаю – а там на старославянском языке написано, и я это:

– Ибо он ее хотяше, соблазняше, а она же не возхоче, и он ее зело побивахи (слышал я такую где-то фразу и запомнил ее).

Бабушка спрашивает:

– Это что это ты сказал-то?

Я говорю:

– Ну как, пришел Христос в Иерусалим, – я более-менее знал содержание Евангелие.

– Ну, а дальше что?

– Ну как, дальше его арестовали.

– Ну, где там написано, арестовали?

– Тут это сложно объяснить, тут, видишь, какие буквы, я такие не учил.

– Ну ладно, все равно спасибо, у меня как-то настроение поднялось.

Вот она со Словом Божьим, и тянула лямку в колхозе.

Кому повезет убежать из колхоза, в город приедут, выбьются немного, в дворники, уборщицы и они уже городские. На своих односельчан там говорят: «Ай, деревня!» Как, кушать хлеб, которые вырастили эти натруженные руки, это приятно, а если не сядет или сморкнется не в платок, то сразу: «Неотесанная деревня, лапотники!»

А я застал лапти, очень удобная обувь. У бабушки этих лаптей висела в сенях целая сниска. Я однажды эти лапти приладил, летом хожу себе замечательно, лучше, чем босой, мой ноги каждый день, а то от грязи цынки образуются.

Прошел еще второй год с этими стихотворениями со всеми, перешел в третий класс, все нормально. Сорок пятый год наступил. Немца-то уже раздолбали, гнали его до самого Берлина, и стала поступать американская помощь была, но все это деревни не касалось, она как жила своей жизнью голодной, так и продолжала жить.

Витаминов не хватало, распространенная болезнь была – куриная слепота. Вот, днем ребята видят, а к вечеру уже все, ничего не видят, без витаминов они слепли. А если чуть подрастают, раз в армию, и хоп – уже смотришь, не успел повоевать, уже повестку прислали, убитый.

Летом старушки в огороде работали, а осенью все уберут и подготовят грядки к зиме и их переводили на другую работу, уже как говорится, выращивать нечего. Сторожами на току.

Сидят они около зернохранилища, на току, где обрабатывают зерновые, рожь, пшеницу, овес – огромные кучи гороха понавозят. Он еще не обработанный, с полей его собирали и возами привозили. И вот, эти старушки сидят там, под кучей этого гороха – стручки уже подсохли и хорошо чистятся.

Бабушки смотрят на звезды и рассказывают сказки друг другу. Я с ними тоже ходил ночью и мне нравилось поводить ночь на току. Возьму тулуп – такая большая шуба – и сижу, закроюсь шубой, слушаю, что они рассказывают. А они шелушат горох и в мешочки складывают. Сколько нашелушат за ночь, то и понесли домой. Да еще оденут валенки с широкими голенищами, зачерпнут этими валенками пшеницу из бурта – и так идут домой. Все думали, как внуков кормить.

Вот один из таких рассказов наших бабушек:

– Да, это нечистая сила у нас завелась, как церковь сломали – кругом нечистая сила. И вот то здесь нечистая сила, и то там проявляет себя.

Жила в деревне бабка Поля – у нее сын был, даже сватался к моей маме. Бабушка Поля очень хотела, чтобы мать моя вышла за ее сына замуж. Как же тогда бы я и родился, и не было бы меня. А может, какой-то другой там родился, совсем не я. Как природа судьбы устроена: чуть повернул влево, и уже получается другая дорога.

Взяли ее сына на фронт, не успели оглянуться – его там убили. И она жила одна, вдова как и моя бабушка. Все время воюют, то воевали тут, то там, то сям, как еще народ-то сохранился? И вот получила бабушка Поля похоронку, плакала и очень тосковала, горевала, места себе не находила.

Прошло некоторое время и стал сын ее к ней прилетать. Чувствует нечистая сила, что у человека такое горе, и стал этот нечистый дух к ней прилетать. Она только чуть-чуть заснет, задремлет, тут вспышка какая-то вроде, и все кругом освещается – и она вроде встает, а это ее Петруша входит:

– Мама!

Она:

– Петруша! Так ты же не убитый, ты же живой пришел!

И вот, выходят они из дома, идут, они идут по полям, разговаривают так хорошо. Бродят они, бродят по полям высокой ржи. И потом уже ночь кончается, петухи начинают кукарекать – и все, исчез Петруша.

Она очухается – никого нет, она среди поля, или луга, или еще где-то. Вернется домой в полусознательном состоянии.

Бабушка рассказывала очень образно, детально. И подобных рассказов у них было очень много: и про черта, который одну бабку заездил… Черт может и не заездил, а вот баран-то одну бабку закатал.

Колхозный баран был, для стада надо обязательно его иметь. Баран – рогатый такой, крутые загнутые рога. Вот этот баран сбил бабушку с ног и закатал насмерть. А тут черт, он особые имеет способности народ доводить до жуткого состояния.

После этих рассказов мне становилось жутко страшно, я чуть не дрожу, закутаюсь в тулуп, в овчину, потрясусь-потрясусь и засыпаю. Просыпаюсь утром, звезд на небе уже нет. Бабки стоят около стога пшеницы, они немного вздремнут ночью по очереди. Нельзя оставлять ток без присмотра, а то могут все зерно вывести. Так летом и жили в деревне.

Прошло некоторое время, и я уже в четвертый перешел. Все, книжки сдал, все нормально, учитель мне говорит:

– Боря молодец, отличник, хорошо учится, старается.