От Кремлёвской стены до Стены плача…

Отец через некоторое время вернулся из Москвы и говорит:

– Все, собираемся, уезжаем. В Армавир меня пошлют.

Он очень хотел на юг попасть работать, потому что на юге там теплее, мы намерзлись зимой у бабки и везде.

Нам казалось, что юг – это вообще райское место, виноград растет, Армавир, красивое название. И мы заявились в Москву – оказывается, тут жить негде.

Оказывается, отец и от Армавира отказался. Встретил своего приятеля и устроил тот его в трест «Росмясо» – организацию республиканского подчинения, который заведовал всеми подмосковными мясокомбинатами. Он ушел из союзного министерства, говорит:

– Перспектив нет для роста.

Но я думаю, что он и сам в этом виноват: если б хотел расти, вырос бы. Он бы, может, и в министерстве замминистра бы был, а так… И вот, он встретил своего приятеля по институту и тот говорит:

– Вот я сейчас ухожу в Госплан, меня берут, а ты на мое место механиком в трест, главным механиком.

Отец, он же кроме института сельхозтехникум кончил, на Ростсельмаше работал, крутил гайки на заводе, молодой когда совсем был – лет 18. Грязный всегда ходил, руки были всегда в машинном масле, не отмывались. В институте холодильные установки изучал и другое мясоперерабатывающее оборудование знал, не только как колбасу делать. «Это, – говорил, – любой хохол тебе сделает», – а вот как сохранить продукты, как их перерабатывать – это очень сложная техника. Механиков тогда в области было очень мало.

Подмосковные мясокомбинаты по тем меркам были большие: в Можайске большой комбинат, в Клину, в Волоколамске, в Егорьевске, Серпухове. Во всех районах были мясокомбинаты. Трест осуществлял руководство над этими комбинатами: заготовкой сырья, планированием производства, различной продукции – ассортимент был большой. Трест кормил Москву. Продукция всегда была свежая и вкусная, поскольку комбинат располагался недалеко от магазина. Отец смотрел за оборудованием.

Мы стали жить в дачном поселке «Старые горки» недалеко от ст. Болшево. Щелковский мясокомбинат в Старых горках купил дачу для проживания сотрудников, но летом жил в ней управляющий треста. Принадлежала раньше эта дача Земляной А. В., по-моему, была такая детская писательница. Я, правда, никогда не встречал ее книжки, но она имела эту дачу.

Дача была для круглогодичного проживания, довольно большая, две веранды, второй этаж, мезонин, кухня, много комнат. Но дача немного была не достроена, кое-чего внутри недоделано. И мы поселились в этой даче. Поселились мы в этой даче, фанерой стенки обили в двух комнатах на втором этаже и поклеили обоями. Печку надо дровами топить каждый день, чтобы обогреваться. Нагревалась быстро и в этих комнатах было тепло.

Мама-то была беременная, Сергея родила. А мы опять в нищету в такую тут рухнули. До такой степени, что когда она в роддоме лежала, а отец ей мало что мог принести поесть. Другим роженицам сумками таскали, но мама была очень совестливая и ничего не брала. Да и не особенно угощали. Нет, трескают сами, а ей хоть бы предложили чего-нибудь.

Когда мы приехали в Москву, а это была наша основная цель, была осень и мне надо идти в шестой класс. Принесли мы документы в школу и нас зачислили: меня в шестой, а брата в девятый класс. Мы жили в Старых Горках, называлось это дачное место, в доме, который стоял на берегу с левой стороны реки Клязьмы.

Клязьма мне запомнилась еще, когда мы после войны-то останавливались в Щелково, у знакомых родственников, на один день. В то время это была широкая речка, на лодках парами катались. Как в той песне из фильма «Первая перчатка»: «Милый друг, наконец-то мы вместе, ты плыви, моя лодка, плыви», – и так далее. А когда мы приехали, Клязьма стала совсем узкой, обмелевшей речушкой.

В школу надо было ходить около 2 км через небольшой ручей, который впадал в Клязьму, по мостику, и поднимаешься наверх, проходишь там немного, вот и школа.

Школа была особенная что-то типа спецшколы, потому что там учились испанцы и русские, не каждого брали. Испанцы учились – это дети тех, которые в 36-м году – или в каком году, после гражданской войны – в Испании республиканцы воевали с Франко. Наши испанцам помогали, а после прихода Франко к власти всех республиканцев вывезли в Советский Союз, а их дети учились вместе с нами в школе № 1 им. И. В. Сталина.

И вот я пришел в школу на первый урок, посмотрели аттестат, табель, характеристику. Учился я уже неплохо. В Омске-то опять назначили классным организатором, но мне удалось спихнуть с себя эту должность. В нашем классе учился такой здоровый малый. Он все схемы рисовал. Что уроки преподают – ему до лампочки, он сидит и рисует электрические схемы, какие-то конденсаторы, сопротивление, потом лампы какие-то, и был он так увлечен вот этим. А литература какая-нибудь ему до лампочки. Я говорю: «Будет он старостой», – то есть, классным организатором. Классный руководитель – женщина меня пожалела и согласилась. В Болшево посмотрели мои успехи… доспехи… и говорят: «Мы его берем в нашу школу». Так я попал в эту элитную школу.

Я пришел первый раз на занятия. Везде, где я ни учился, ребята все были такие разболтанные, дисциплина там была, конечно, желать лучшего. А в этой школе совсем другая обстановка, посадили меня рядом с испанцем – Аурелио Мартин. Типичный испанец, что их описывать. Как говорится, испанец – он и есть испанец.

Анекдот хочется рассказать. Ехали двое в купе, черный негр и хохол, и сидят закусывают, каждый ест свое. Этот негр достал банан и ест – а тогда негры это была такая редкость, а тем более банан.

Хохол его спрашивает:

– Ты чего это такое ешь?

Он говорит:

– Чего – ешь? Вот, банан называется.

Хохол говорит:

– Ну дай попробовать.

Он ему отломил половину. Попробовал, поморщился этот хохол:

– Да, удивительно, такая еда есть.

Достает в свертке, в тряпочку завернутый кусок сала, отрезал, на хлеб положил и наворачивает – а они, вообще, прижимистые, конечно, хохлы-то. А этот негр его спрашивает:

– А это ты чего ешь?

А он говорит:

– Я это ем сало.

Негр говорит:

– Ну дай попробовать.

А хохол полный рот и отвечает:

– А чего его пробовать, сало оно и есть сало.

И вот таким образом и разошлись.

И что говорить об испанцах, испанцы и есть испанцы. И вот, посадили меня с этим испанцем. Начался урок, представила меня классу классный руководитель: «Вот, у нас новый ученик, так, так-то, Зарайский, Борис Зарайский. Зарайский, да? Ну ладно». А у меня двойная фамилия была, потому что родня, она и из Зарайска, и из Редкино, и у меня фамилия была Борис Редкин-Зарайский. Редкий я старался пропустить, упустить, спрятать, а Зарайский – «Зарайский», говорю, и все. И вот она представила меня классу. В классе было два испанца и две девочки: Аида Гонсалес и еще одна девица, но не помню, как звали.

Начался урок, недаром школа называлась «Школа № 1 имени Сталина». Раньше как, если Сталин – это все, самая лучшая фирма, гарантирует. И вот эта фирма – начался урок, все руки сложили перед собой и в рот учителю смотрят, никто не колыхнется, слышно, как муха пролетит, такая тишина.

Вначале как-то и непривычно мне это было, учиться так. Все сидят, как говорится, ручки сложив, и слушают. Учитель говорит: «Вот, запишите», – все – «хоп» – хватают тетрадки, карандаши, ручки и пишут.

Дисциплина, не то, что в Новосибирске, конечно. Он учил нас – это я уже рассказывал, как он нас: «Шапку снимите, поклонитесь в пояс – здравствуйте, товарищ учитель… Петр Иванович», – даже надо знать, как называть его. А тут и учителя менялись, зоология появились, литература, русский, математика, Конституцию изучали, историю, географию, и так далее. Я попал, думаю: «О! Смотри, какой класс-то, мне надо как-то налечь».

Девочка одна прихрамывала на одну ножку, на первой парте сидела – она отличница, у нее все пятерки, она такая аккуратная. Одета всегда отглажено, с белым воротником. Да и все ученики аккуратно одевались, девочки все с белыми воротничками, ребята тоже в выглаженных брюках, у кого ковбойки, у кого куртки – все было, родители к школе готовились как к Пасхе. Испанцев одевало государство в хорошую темно-синюю форму. И начали мы учиться.

Я думаю, и мне как-то: «И эта отличница, и эта», – Синаевская, девочка такая, Зоя, она мне очень нравилась, я прямо влюблен в нее был. Она как-то в шестом классе – она вся была сформированная, и бюст у нее был, и талия тонкая, и все остальное, которое привлекает ребят, да и вообще всех мужиков – она уже очень привлекательная. Я думаю: «Ну ладно, надо мне как-то тоже в передовики выбиваться, что ж я?»

И я начал тут, вспомнил старые наставления своей учительницы сельской и начал каждый день долбать эту науку, только перья летели. А потом, я не только долбал, я говорю, я хромал по русскому языку, потому что системных знаний не получил с первых шагов. В деревне какой язык – народный, все мать да перемать. А я подтянулся, но хромал, конечно.

Учительница русского языка и литературы – она старушка такая была высокая, с палкой, ей тяжело в школу с книгами и тетрадками ходить было – я ее все: «Людмила Ивановна, сейчас, давайте, я вам принесу эти тетрадки», – а у нее тетрадок целая куча, она их наперевес – и идет. А я у нее тетрадки возьму, на плечо повешу, и быстро мы с ней докандыбаем до школы.

Она надо мной так шефствовала: мы с ней начали писать историю этого поселения Болшево, Горки. Она писала, а я переписывал аккуратно в альбом со старыми фотографиями. Хотели мы с ней сделать такой красивый альбом, чтобы осталась чего-то для истории. И у меня почерк красивый был, я работал над почерком. Дочь моя Марина говорит:

– Ты сейчас так пишешь, что можно в рамку вставить вместо картины.

Как мусульмане, они изречения из Корана, каллиграфия у них хорошая, у мусульман – в рамку, и все, «Аллах акбар».

Лидия Ивановна меня выделила из всех учеников, а литературу я любил, стихи эти у меня как от зубов отскакивали, я их наизусть, трам-трам, та-ра-рам. И шестой класс я кончил, уже практически одна четверка была какая-то.

И спортом занимался, и эта школа, она такая была образцовая, по всем статьям. Физкультурой занимались: бегали и прыгали. Я однажды – как это было дело – на лыжах мы ходили, а у нас преподаватель по физкультуре все с секундомером ходил на шее, замерял чего-то, потому что сдавали нормы ГТО – «Готов к труду и обороне», а для нас, мальчишек, было БГТО – «Будь готов к труду и обороне», нормы. И вот эти нормы мы должны сдать и быть готовыми к труду и обороне.