Голоса

«Прошу своих студенток вернуться в класс».

«Они, значит, распустились у тебя совсем? Ну, каков поп, таков и приход».

«Владим-Викторыч, а почему вы от меня должны узнавать о приказах декана? – спросил я с не меньшим, чем у него, раздражением. – Он вам начальник, а я подчинённый».

«Не пудри мне мозги! Не дурнее тебя! Высоко взлетел, да? Так можем и приземлить!»

Фу, мысленно сказал я себе. Этот человек посылает мою аспирантку за мной шпионить – и меня же ещё пытается выставить виноватым! Вслух я произнёс другое:

«Товарищ Бугорин, а что вы, собственно, на меня орёте? Вы не захотели меня юридически прикрыть, а декан захотел. В чём вы видите проблему? Вам не нравится, что я занимаюсь лабораторией и на своём горбу выслуживаю вам повышение? Давайте вернём status quo! Я распускаю группу, студенты возвращаются к занятиям, получат “энки” в журнал за три пропущенных дня. Я перечисляю в оргкомитет конкурса полученный аванс. Кафедра пролетает мимо президентского гранта. На месте декана с высокой вероятностью остаётся Яблонский. А если Яблонского “уходят” по возрасту, то Балакирев. У вас, что, есть запасные комбинации, чтобы на меня так вот орать? Поделитесь ими, будьте добры! Меня от двери класса отделяет пять шагов. Сейчас я пройду эти пять шагов и скажу студентам, что заведующий кафедрой своим распоряжением отменяет приказ декана факультета – здорово, да? – и прекращает работу лаборатории. Мне сделать так?»

– Вы смелый человек! – заметил на этом месте автор. – Не могу представить себе, чтобы я так разговаривал со своим начальством.

– Видите ли, – охотно пояснил мой собеседник, – и я тоже со своим начальством раньше так не разговаривал! Предпочитал обходиться без открытого противостояния. Но тут было две причины. Меня, во-первых, слишком грубо спустили на землю…

– Да, конечно, – улыбнулся я. – Вы только что были самодержцем всея Руси, а оказались рядовым педагогом.

– Нет, не так! – возразил Могилёв. – Я только что парил в разреженном воздухе мыслей об исторических судьбах России – и грубо, вещественно шмякнулся на прозу злобного быта. Но, главное, рядом стояла староста группы, той группы, с которой мы делали общее дело, и она всё слышала. Это общее дело следовало защищать, а для защиты нужно было стать ершом: маленькой, знаете, но колючей рыбкой, которую не всякая щука проглотит. Впрочем, может быть, я задним числом приписываю себе возвышенные мотивы, которых тогда не имел, кто знает? Когда говорят, что чужая душа – потёмки, обычно забывают, что своя-то – ночь непроглядная…

– И что вам ответил начальник?

– Ничего, представьте себе! Замолчал, и молчал секунд пять.

«Я вас не слышу, Владим-Викторыч!» – почти крикнул я, ещё в горячке этой борьбы.

«Я вас тоже еле слышу! – отозвался он почти таким же криком. – Связь плохая! Залез, небось, в подвал… Ладно, ко мне пришли, не могу разговаривать. После! Всё!»

Он дал отбой.

«Андрей Михайлович! – громко прошептала Ада. – Мне нужно с вами поговорить!»

[16]

– Почему «прошептала»? – не понял автор этого текста.

– Я ей задал тот же самый вопрос: почему шёпотом? – откликнулся историк.

«Так надо! – пояснила староста тем же шёпотом. – Идёмте!»

«Куда?» – не понял я.

«Куда угодно, хоть на улицу. На улицу лучше всего».

«А… группу разве не нужно предупредить о нашем отсутствии?» – растерялся я.

«Ни в коем случае!»

Ну, что мне оставалось делать перед лицом такой настойчивости! Я подчинился. Мы действительно спустились в вестибюль, взяли в гардеробе верхнюю одежду и вышли на улицу.

«За угол зайдём, и нас никто не увидит, – предложила девушка. – Здесь курилка: идеально. Итак, Андрей Михалыч! Я только что оказалась свидетелем – свидетельницей разговора, после которого мне многое стало ясно. Многое, но не всё. А мне нужно понять всё».

«Что – всё?»

«Все эти… аппаратные игры, все детали».

«Я, наверное, не имею права с вами этим делиться, Ада, – нахмурился я. – Это не совсем студенческое дело».

«Ах, Господи, Андрей Михалыч! – с досадой крикнула староста. – Хватит уже видеть во мне студентку! Хватит играть в кодекс чести британского флота и невынос сора из избы! Я обязана знать, понимаете? Я тоже должностное лицо, хотя и маленькое, меня это тоже касается, но не поэтому, а потому, что я вам помочь хочу! Вы же… вы ведь наивны как младенец, вас кто угодно обведёт вокруг пальца! Неужели вы сами не видите?!»

Вот уже вторая женщина за день порывалась активно мне помочь, эх… Я вздохнул и, взяв с неё предварительное обещание не делиться этим с другими, принялся рассказывать всю суть интриги, как сам её понимал, конечно. Передал, в частности, весь наш разговор с деканом и то, что завкафедрой отправил Настю шпионить за лабораторией.

«Всё ясно, – подытожила девушка, когда я закончил. – Бугорин – матёрый аппаратный волк, он вас съест и не подавится».

«Зачем же ему меня есть? Я невкусный», – попробовал я отшутиться, но Ада отвергла юмор.

«Мало ли причин! – пояснила она. – Вот вы слишком смелый для него стали, сегодня, и он этим оскорбился. В нём есть что-то, знаете, бабье, – последнее слово было произнесено с нескрываемым презрением. В этой гордой, худой, достаточно высокой девушке с ершом коротких тёмных волос, с резкими чертами лица не только не было ничего «бабьего», но даже и женственного. Говорю вам в качестве заметки на полях. Разглядеть в моём начальнике нечто женское могла только она, конечно. – Бабье – продолжала Ада, – поэтому будет сидеть со своей обидой, как баба, и высидит, что или он, или вы, что надо вас “уйти”. И пока он вас не “уйдёт”, не успокоится».

«“Всё в руках Божьих”, как говорит мой персонаж», – философски заметил я. Девушке, однако, эта мысль пришлась не по вкусу.

«Вот отлично! – прокомментировала она. – А о нас вы подумали?»

«Вы все уже получите диплом через два месяца».

«Или не получим, если так пойдёт дело, – возразила Ада. – Слушайте, Андрей Михалыч, нельзя же быть таким… безгранично благодушным! Против вас уже начали борьбу, у него уже несколько очков форы! А вы, между прочим, наш царь! Я хоть по личным убеждениям, а также в качестве вождя Февральской революции и против аристократии, но по-человечески мне обидно. Смотрите: он уже заслал шпиона! Разве это красиво?»

«Ну, Настя же сама мне открылась, поэтому будет плохой шпионкой… Да, ты права, это не очень красиво, – пришлось мне согласиться. – Но что я мо…»

«Вот именно потому, что она будет плохой шпионкой, а Бугорин – совсем не дурак, он направит ещё одного, – настойчиво гнула свою линию староста. – Вы что, не читали “Мою службу в жандармском корпусе” Мартынова? Я по вашей рекомендации прочла, от корки до корки. Азбука ведь сыскной работы: внедрять не меньше двух агентов, которые не знают друг о друге! Не удивлюсь, если у него такой второй агент уже есть».

«Ах, полно, Ада, – отмахнулся я. – Что за мысли…»

«Что полно, что полно, Андрей-Михалыч, ах, извините, ваше

величество! Вам и тогда сестра жены, неглупая женщина, говорила, что нужно отправить этого “святого чёрта” к дьяволу на рога, а вы и тогда всё благодушествовали! Как хотите, а я собираюсь бороться! Мне, как вы помните, вас в семнадцатом году пришлось арестовать, но, в общем, мы с вами и тогда не поссорились, а о том, что в Екатеринбурге с вами обошлись некрасиво, конечно, соболезную, но я, извините, уже был бессилен, – разумеется, девушка выговаривала всё это с иронической улыбкой, которая, видимо, должна была смягчать её решительность. – Я вам говорю, что нужно сделать два шага. Первый: нам требуется эксперимент».