Голоса

«Сегодня в пятиминутный перерыв во время второй пары ко мне зашёл завкаф, – начала рассказывать Настя. – Извините, вам не нравится это сокращение!» – тут же исправилась она.

«Нет, ничего… Я бессилен выстоять против могучих волн языкового вульгаризма своей одинокой тощей грудью», – отшутился я.

«Вульгаризма, значит? Ну-ну… Знаете вы, кстати, анекдот про трёх поросят, первого из которых звали Ниф-Ниф, второго Наф-Наф, а третьего – Заф-Каф? Это вам, наверное, тоже не нравится… Так вот, и спросил меня: где мой научный руководитель? Заф-Каф вас с самого утра ищет, не находит и злобствует. “Злобствует” я от себя добавила, но по нему, знаете, было видно!»

«Да, мне уже принесла на хвосте сорока», – подтвердил я.

«Какая ещё сорока? – не сразу поняла Настя. – А, это поговорка! Вы, Андрей-Михалыч, нарочно себя делаете более старым, чем есть, всяким вашим русским фольклором. Это такое мужское кокетство, что ли?»

«Что ты! Даже и в мыслях не было».

«Итак, – продолжала аспирантка, – я сделала глаза невинной девочки и ответила, что понятия не имею. Мне на это сказали: очень плохо! Позорно, легкомысленно и безответственно! И дали поручение: во-первых, выяснить, куда это вы исчезли. Вы лично и группа сто сорок один. Выяснить и сразу доложить. Во-вторых…»

«Ты уже доложила?» – прервал я.

«Андрей Михалыч! – Настя выпрямилась, едва не бросила вилку. – Вот это сейчас прозвучало обидно».

«Господь с тобой, – испугался я, – почему обидно? Ты не обязана мне никакой присягой, Настя, а Владимир Викторович всё-таки наш начальник».

«Ваш, но не мой! – парировала девушка. – Это не он мой научный руководитель. Я ведь от него ушла к вам, вы не забыли? Как жирный колобок… Видите, я тоже умею в русский фольклор! Во-вторых, мне было поручено присоединиться к работе вашей группы, внимательно смотреть и слушать, дать в конце дня подробный отчёт о том, что это вы делаете, звонить даже поздним вечером! А мою “пару” после обеда он отменил, потому что это задание важнее».

«Вот как? – я даже не вполне поверил. – Значит, ты должна прямо шпионить за нами в буквальном смысле слова?»

«Смотрите! – Настя показала мне на экране своего устройства личный номер телефона завкафедрой, которым он не разбрасывался просто так. – Вас это не убеждает?»

«Отчего же, вполне… А ты что?»

«А что я? Взяла под козырёк».

«“Вы должны были уж держать всё это в секрете и никому не говорить”, как сказал в Ставке генерал Толстой генералу Тихменёву вечером седьмого марта семнадцатого в ответ на сообщение о секретной телеграмме из Госдумы», – заметил я вполголоса.

«Не знаю ни того, ни другого! – чистосердечно призналась Настя. – И даже не стыжусь: не пытайтесь меня, пожалуйста, overwhelm with your knowledge

. Почему это я должна была держать это в секрете? Зачем вы меня отталкиваете?»

«Настя, не сердись, пожалуйста! – попросил я. – Похоже, я просто вляпался в какую-то интригу, и не хочу ещё и тебя в неё втягивать».

«А я в этой интриге занимаю вашу сторону!» – живо отреагировала девушка.

«Тебе бы лучше не занимать ничью… Увы, увы: мы демонстрацией всех этих дрязг подаём тебе как юному учёному дурной пример», – покаялся я.

«Бросьте, Андрей-Михалыч, мне не восемнадцать лет… Я готова вам помогать! Только не знаю, как…»

Я улыбнулся:

«Это очень мило с твоей стороны… Ну что же, доложи ему: мол, “лаборатория” переехала в библиотеку и там продолжает работать над материалом зубодробительно скучными академическими методами, так что ты еле высидела до конца».

«Я так и планировала. И мы оба знаем, что это не так: ха-ха… А что, я действительно могу к вам присоединиться после обеда?»

«Само собой! – радушно подтвердил я. – Твоя сестрица Элла ждёт не дождётся сойтись с тобой в открытом противостоянии. У нас очень удачная Элла, ты знаешь? Я, правда, так и не смог тебя, твоего персонажа то есть, вставить в общий план работы…»

«И к лучшему, – перебила Настя. – Меня устраивают редкие набеги. Посмотрим-посмотрим на мою старшую сестрёнку…»

«…Не смог, хотя честно пытался, – продолжал я. – Тут ещё случилось непредвиденное: так вышло, что в связи с отречением Алёши меня “короновали”…»

Настя вся осветилась изнутри и даже захлопала в ладоши. (Кажется, на нас начали оглядываться другие посетители столовой.)

«Правда?! – весело воскликнула она. – Я предчувствовала, что так будет!»

«Скажи мне, пожалуйста: это именно с твоим предчувствием связано твоё вчерашнее загадочное сообщение на английском?» – осторожно спросил я.

«Разумеется, – подтвердила Настя. – А с чем ещё оно могло быть связано?»

Правда, хоть и сказала это с уверенностью, она всё же как будто немного порозовела.

«Вы, девушки, любите говорить загадками, – дипломатично извернулся я. – Я даже думал, что оно не мне предназначалось».

«Кому же ещё? Эх, Николай Александрович, я ведь не “по-царски” одета сегодня! – притворно вздохнула Настя и с сомнением оглядела свою блузку. Была она в тот день в белой блузке с короткими рукавами и клетчатой юбке-шотландке, то есть красной в крупную зелёную клетку, достаточно длинной по современным меркам, что-то до середины голени, но по нормам столетней давности – несерьёзной, «подростковой» длины, слишком яркой и явно не во вкусе последней Государыни. – Вот и сомневаюсь, примут ли меня такую… пёструю».

«Ну ладно уж, Александра Фёдоровна, придётся нам делать хорошую мину при плохой игре и помнить, что не платье красит человека», – отозвался я в том же шутливом тоне.

«Да ладно, Андрей Михалыч: неужели последний царь называл свою жену по имени и отчеству?» – поддела меня Настя.

«Ну это уж нет, конечно», – согласился я.

«И зачем вы тогда пренебрегаете исторической точностью?»

«Ты ей сама первая пренебрегла… My darling Alix, isn’t it time for us to go, so as to not be late for today’s second session?

»

«Ой, какая прелесть! – Настя вся расцвела. – Настоящая “Россия, которую мы потеряли”! Вот так и станешь монархисткой и хрустобулочницей. Слышали такое словечко?»

«Слышал, – подтвердил я. – Но душа его отторгает».

«Ну, ещё бы… Знаете, я предлагаю нам переписываться по-английски, чтобы сохранить верность духу персонажей. Я три месяца жила в Британии, а теперь практики языка нет, и обидно».

«Что же, я не протестую», – вздохнул я, думая про себя: как много в ней ещё жизненных сил и чего-то почти детского!

«А в английском есть ещё одно достоинство», – тут же добавила Настя.

«Какое?» – поинтересовался я.

«В нём нет разделения на “ты” и “вы”, – пояснила девушка. – Разве это не прекрасно?»

[12]

– По пути в библиотеку, – говорил Могилёв, – я написал Аде Гагариной о том, что моя аспирантка сегодня присоединяется к работе группы, поэтому нас уже ждали.