– Это лишнее, – со спокойным достоинством сказала Дарья, – но я чиниться не буду, возьму. Спасибо!
– У вас, наверное, не каждый день заказы? – не мог я не спросить.
– Не каждый, – подтвердила она. – Вперёд не предскажешь.
– Неужели вам хватает на жизнь? – как-то вырвалось у меня. – Простите: не моё, конечно, дело…
Собеседница улыбнулась. Пояснила:
– Вы и представить не можете, на какой малости я могу выживать в месяц!
– На какой? – полюбопытствовал я.
– Да хоть на какой! – доверчиво ответила она. – Вот сколько вы мне сегодня заплатили – этого мне хватит на месяц, если на самое необходимое.
Я только покачал головой, дивясь этому подвигу самоограничения.
Настала та минута, когда все приятности сказаны, пора бы и честь знать. А я вместо приличных моменту слов – вот, снова какая-то дикая муха меня укусила! – вдруг произнёс:
– Дарья Аркадьевна, мы сейчас попрощаемся и, наверное, уже никогда не увидим друг друга, я вас больше не потревожу. В связи с этим могу ли я вам задать один вопрос, на который вы, скорее всего, мне и не ответите, но я хоть буду спокоен про то, что всё же его задал?
Дождавшись её молчаливого кивка, я откашлялся и произнёс будто не своим голосом:
– Если бы Кару не усыпили, может быть, и дочь сейчас была бы жива?
Дарья не удивилась моему вопросу. Она сидела несколько секунд, будто прислушиваясь к чему-то внутреннему, склонив ухо к не слышному мне голосу. Потом попросила как о чём-то само собой разумеющемся:
– Вы бы рассказали всё с самого начала, подробно? Про дочь, про жену – всё?
И я начал рассказывать.
Мне казалось, что мой рассказ растянется на пару часов, но шло легче, проще, чем обычно. Молчание моей собеседницы было приглашающим, не равнодушным, но и не назойливо-цепким, а вот именно таким, чтобы моя речь свободно текла, ни больше, ни меньше. Я вставал, прохаживался по кухне, открывал форточку, закрывал форточку, варил себе кофе в турке, спохватываясь, предлагал ей – а она всё это время сидела, наверное, в одной и той же позе, не перебив меня ни разу, не выронив ни словечка. Правда, в момент моего повествования о визите к «космоэнергету высоких посвящений» она рассмеялась звонко, как шестнадцатилетняя девочка – я и сам рассмеялся! Но в целом, конечно, было мало весёлого в моей истории.
– Не думаю, что одна из-за другой умерла, – начала Дарья медленно, осторожно, когда я наконец выдохся. – Едва ли здесь есть… прямая связь. А всё же виноваты вы перед собаченькой вашей.
– Чем? – поспешно спросил я. – За то, что усыпили?
– Нет, не за это, это не вы решали, но вы же знали заранее, что её усыпят? И перед этим не простились. А ей обидно было!
Я тяжело вздохнул.
– Ну-ну, – примиряюще сказала Дарья. – Не раскатывайтесь шариками по полу, как ртутный градусник, а то не соберёшь. Вы ведь… не всё мне рассказали!
– Не всё? – удивился я. – Что же я забыл?
– Не знаю, – лаконично пояснила собеседница. – Чего-то важного не хватает.
– А вы не знаете, чего именно?
– Мне-то откуда знать, Олег Валерьевич? Я мыслей не читаю. А и читала бы… Разве можно говорить вслух о чём угодно, пока человек сам этого не скажет вслух?
– Значит… значит, я однажды вспомню и однажды вам расскажу, – нашёлся я. – Не прогоните?
– Нет, не прогоню, – ответили мне даже с некоторой торжественностью. – Мне однажды не отказали, поэтому и я не отказываю.
(«Удивительно, – подумал я, – как она на все шуточные вопросы отвечает совершенно серьёзно, словно даёт понять, что в жизни на пустяки слишком мало времени». )
– Вот ведь забавно, – заметил я вслух, – что сейчас вы говорите «не прогоню», а несколько дней назад…
– …Чуть не прогнала? – поняла она с полуслова. – Я и тогда не прогоняла! Просто так полагается…
– Кем полагается?
– Ну, во-первых, нужно так, сама чувствую. Во-вторых, в Евангелии написано.
– Не припомню такого в Евангелиях! – честно признался я.
– Это не из тех Евангелий! – пояснила Дарья чуть виновато. Это из Евангелия Маленького принца.
Я сидел секунд десять, заворожённый этим своеобычным названием. Произнёс осторожно, боясь насмешкой спугнуть замерцавший смысл.
– Что же, Маленький принц написал своё Евангелие?
– Н-нет, – видно было, что моя собеседница не уверена в том, стоит ли со мной делиться всеми подробностями. – Или да, как хотите, только мы о разных людях говорим… Вообще, по стилю не совсем это Евангелие. Больше напоминает «Заратустру»…
– О господи, «Заратустру»? – поразился я. – Ницшеанского «Заратустру»? – Дарья смущённо кивнула. – А прочитать можно… этот ваш удивительный текст?
– Он не мой. Когда-нибудь, – ответили мне почти неохотно. – Я бы не обещала…
– Хорошо, не обещайте, но буду надеяться. Вам ведь само ваше имя велит делать дары и подарки, – попробовал я шутливо подольститься.
– Видите ли, – отозвалась Дарья без всякого юмора, снова показывая, что не хочет понимать никаких шуток, сказанных из праздности, ради пустой игры слов, – это не совсем моё имя.
– А чьё же? – не понял я.
– Я не так выразилась: «Дарья» – моё повседневное имя, а по паспорту – другое.
– И какое?
– Дорофея.
– Час от часу не легче… – пробормотал я. Дарья издала короткий смешок. – То-то мне сестра Елизавета говорила… Ведь Дорофея, Dorothea – то же самое, что Теодора, только слоги переставлены?
– Ну да, – спокойно подтвердила она. – «Дорофея» и «Федора» – одно по сути имя. Что вы как внимательно на меня смотрите?
– Да вот пытаюсь понять, похожи ли вы на Достоевского или нет, ведь он, как ни крути, ваш тёзка.
– Бог с вами, Олег Валерьевич! – моя собеседница весело рассмеялась. – Ничем я на него не похожа, хоть он мне и тёзка! И, если разрешите признаться, даже не особенно его люблю.