Последний рейс «Фултона»

– Вот напасть! – охнул Ланцов.

– Может, дождаться, когда уйдет? – заглянул в лицо Перхурову командир бронедивизиона.

– Больше медлить нельзя! – гаркнул тот.

– Савинов пообещал, что его люди создадут на станции панику, угонят состав, – неуверенно произнес Сурепов.

– Савинов сказал – Савинов сделает! – хлопнул по столу Перхуров. – Предупреждаю, господа, – начну дело, если соберется не меньше ста человек. Если будет хотя бы девяносто девять – я от выступления отказываюсь…

Вечером, во второй раз расплатившись за номер, Перхуров в парусиновом дождевике той же дорогой направился к месту сбора. Полковник был уверен – все идет нормально, город не готовится к отпору мятежу, но, чем ближе подходил к кладбищу, тем неприятней сосало под ложечкой.

С освещенной редкими фонарями Сенной площади свернул на темную Угличскую улицу, дошел до кладбищенской церкви. Еще вчера заметил между кладбищем и артскладом сухую, поросшую травой канаву. Здесь и расположился, прислушиваясь к ночным звукам, сжимая в кармане рукоять кольта.

Вскоре увидел массивную фигуру Ланцова, тихонько окликнул его. Пожали друг другу потные руки. Долго наблюдали, как осторожные тени пробираются к кладбищу и растворяются в темноте.

Укрывшись дождевиком, Перхуров зажег спичку и посмотрел на часы.

– Идите в караульное, – приказал он Ланцову. – Как только подойдем – выключите уличный свет. И ключи, не забудьте ключи от складов…

Ланцов перекрестился, побрел к низкому строению, из окна которого рассекал темноту узкий сноп холодного электрического света. Где-то тоскливо завыла собака. На станции зашипел маневровый паровоз. Сквозь густую темноту помигивали лампочки над воротами складов.

С кладбища неслышно появился Сурепов, присел рядом.

– Сто шесть человек. Кого не хватает – трудно определить, тьма египетская. Бронедивизион будет в половине третьего.

Перхуров помедлил и резко поднялся, словно выбрасывая себя на бруствер окопа, по которому метут вражеские пулеметы.

– Идемте!.. Пора!..

…Люди сидели на могильных холмиках, стояли, опираясь на кресты. Слышалось хриплое, сдерживаемое дыхание. Пахло дымом – видимо, кто-то курил в рукав. Воздух уже наполнялся предрассветной бледностью. На кладбищенских липах возились потревоженные грачи.

Сидевшие встали, молча придвинулись ближе.

– Господа офицеры! – обратился к ним Перхуров. – Будем действовать тремя группами. Командирами групп назначаю полковника Сурепова, штабс-капитана Лозинского. Третью поведу я. С богом…

Толпой двинулись к артскладу. В темноте людей казалось больше, чем в действительности.

Часовой у крайнего склада что-то заподозрил, клацнул затвором.

– Кто идет?

– Не вздумай стрелять, своих побьешь, – отвлекая на себя внимание, спокойно ответил Сурепов.

– Стой! Кто такие? – переспросил часовой.

– Да говорят же тебе – свои… – выругался Сурепов.

– Стой…

Хрип, возня, лязг металла. Свет в караулке погас. Справа охнул второй часовой.

Кто-то, гремя связкой ключей, истошно взмолился:

– Это я, господа, я…

– Ланцов? – узнал Перхуров, выскочил вперед.

– Чуть н-не удушили, – пожаловался тот, держась за горло.

– Ключи! Давайте ключи!

Открыли первый склад, нахватали винтовок. Нервно посмеиваясь, протирали затворы кто подкладкой фуражки, кто полой пиджака. Патронами набивали карманы. Как дети игрушкам, радовались ящикам со снарядами, любовно поглаживали стволы шестидюймовых орудий.

Но ни бронедивизиона, ни обещанных Савиновым платформ не было.

– «Савинов сказал – Савинов сделает», – брюзжал Сурепов. – Вздернуть этого демократа в одних кальсонах на фонаре…

Прихватив несколько человек, куда-то исчез. Через полчаса к артскладу подвели грязных лошадей с худыми плоскими мордами, впалыми боками с выпирающими ребрами.

– Откуда эти клячи? – платком закрывая нос, спросил Сурепова «главноначальствующий».

– Что? Запах не нравится? Извините, господин полковник, такая уж у них служба – за ассенизационным двором числятся, он тут рядом. Приглядел на всякий случай…

Лошадей хватило только на четыре запряжки – на два орудия и два зарядных ящика. В каждом ящике – по сто восемьдесят снарядов.

А тут и бронедивизион прибыл – три бронемашины, открытый легковой автомобиль и четыре грузовых.

Оставив на складе охрану под командой штабс-капитана Лозинского, первый отряд Северной Добровольческой армии, как с этого момента стали называть себя мятежники, направился к центру города.

Впереди на легковой машине ехал «главноначальствующий». За ним, на грузовиках, офицеры-боевики. Следом – бронемашины. В самом хвосте тащились клячи с ассенизационного двора, привыкшие возить грузы полегче.

Возле гостиницы «Европа» отряд разделился – часть под командой Перхурова свернула к гимназии Корсунской, где было решено разместить штаб, другие по Стрелецкой двинулись к штабу Красной гвардии.

На театральной площади орудие развернули напротив гостиницы Кокуева. У панорамы присел прапорщик – тот самый, который перепугался фейерверка. Привычно закрутил маховички. Ствол орудия стал задираться вверх.

– Заряжай! – азартно выкрикнул прапорщик.

Тяжелый снаряд из рук в руки скользнул к орудию. Лязгнул замок. Пушка оглушительно ударила, подпрыгнула. В окне гостиницы вспыхнул нестерпимый фиолетово-белый огонь разрыва…

Часть вторая. Баржа

Всполье

Шестого июля на рассвете по Власьевской улице мчалась, приседая на рессорах, пролетка. На козлах – пленный австриец, служивший в военном комиссариате кучером. Он испуганно охаживал коня кнутом.

За австрийцем, сжимая в правой руке бутылочную гранату, стоял мужчина в шинели. Грохоча по булыжнику, за пролеткой чадил бензиновой гарью бронеавтомобиль. Из клепаной башенки торчал ствол пулемета, но почему-то не стрелял.

Происходил какой-то странный поединок. Когда бронеавтомобиль угрожающе нагонял пролетку, военный замахивался гранатой – и машина трусливо отставала.