Черный айсберг

Марина вбежала в вестибюль, когда электронные часы на стене показывали «8:59». На проходной по ту сторону «вертушки» маячил самый вредный из вахтеров по кличке Цербер. Ровно в девять он закрывал ее на защелку, и открывал вновь только после занесения фамилии опоздавшего в специальную ведомость, отправляемую потом в отдел кадров. Сейчас Цербер с интересом поглядывал то на часы, то на Марину, гадая, должно быть, «успеет или не успеет?»

Поднажав, молодая сотрудница проскочила проходную раньше, чем истекла решающая минута.

– Успела-таки, коза, – разочарованно проворчал вахтер, громко клацнув защелкой.

Завлаб Сергей Сергеевич Белоконь встретил влетевшую в лабораторию Марину настороженно.

– Никак опять опоздала? – перестав шарить в своем пухлом портфеле, опасливо спросил он.

– Обижаете, сегодня как штык.

– Вот так бы всегда, – облегченно выдохнул начальник.

Белоконю недавно исполнилось пятьдесят восемь лет. Он был единственным в институте заведующим лаборатории без ученой степени. Злые языки объясняли эту аномалию тем, что его грубоватая, но очень сведующая в своем деле, жена была главным бухгалтером, от которого в НИИ много чего зависело. Для приличия доклады Сергея Сергеевича о работе над диссертацией периодически заслушивали на ученом совете, хотя, учитывая его возраст, никто не верил в реальность защиты, включая и самого докладчика. В остальном Белоконь не уступал другим институтским начальникам своего уровня и даже превосходил их по некоторым статьям. Выбирая только «верные» темы и аргументированно отказываясь от рискованных, он обеспечивал лаборатории хорошие показатели. Подчиненные уважали его за человечность, обходительность, интеллигентность и старались не подводить. Они в полном составе выходили на субботники, стремились не опаздывать и с общеинститутских собраний сбегали реже, чем их коллеги из других подразделений. Как администратор, такой заведующий полностью устраивал вышестоящее начальство. Причем, если другие завлабы постоянно что-то просили, требовали, действовали с настарораживающим размахом, не укладывались в сроки выполнения договоров, не принимали своевременных мер в отношении злоупотребляющего подчиненного, то с Сергеем Сергеевичем в этом смысле у нее было меньше всего хлопот.

Единственный человек в НИИ, который не ладил с Белоконем – старший научный сотрудник, кандидат наук Крутковский. Прямой, горячий, резкий, склонный браться за самые безнадежные разработки, он неутомимо добивался самостоятельности, убеждая при этом, будто продвижение по службе его не интересует. Но ему почему-то не верили. Сейчас Крутковский находился в отпуске, и в лаборатории царил мир.

Второй кандидат наук Бабенко, напротив, держал сторону заведующего. Он давно отошел от науки, продвинувшись по общественной линии. Даже в летнюю жару Бабенко ходил в костюме с галстуком. В свое время хитрый Белоконь сознательно и довольно искусно направил его на стезю общественного деятеля, дабы ликвидировать потенциального претендента на свое место.

Следуя к своему столу, Марина увидела, как из-за кульмана высунулась взъерошенная голова Славика, и улыбнулась ей во весь рот.

– Привет, Славик! Вернулся из колхоза?

– Угу, вчера вечером.

– Похудел. Что, плохо кормили?

– Как врагов народа.

– Тогда предлагаю в обед откушать со мной в кафе.

Славик расцвел.

Славика Марина жалела. Молодой специалист. Женился еще на третьем курсе университета. Год назад в семье родился второй ребенок. Одевался плохо: отечественные кроссовки, джинсы «Тверь» и далее в том же духе. Все ношенное-переношенное. Постоянный кандидат в колхоз, на овощную базу, стройку, уборку снега и мусора. Вечно невыспавшийся, где-то подрабатывающий, хронически безденежный, однако всегда веселый и жизнерадостный.

За кульманом Славика стол Пахомыча – отчаянного трудяги, умницы и заядлого курильщика.

Проходя мимо, Марина сунула ему пачку «Честерфильда».

– Голуба моя, откуда такая роскошь? – тихо ахнул Пахомыч.

Марина отшутилась:

– Поклонник в табачном киоске работает.

– Спасибо милая!

Перед старым, набитым документацией, шкафом со стеклянными дверцами сидела вечно грустная по причине неизлечимой болезни дочери Мария Дмитриевна Сотникова. Сегодня ее лицо дышало двойной печально.

– Что с вами, Мария Дмитриевна? – участливо спросила Марина склоняясь к ней.

– У Натки опять обострение. Нужно импортное лекарство А где его взять? Вчера бестолку все аптеки обегала.

– Черкните названия лекарства. Есть у меня на примете один волшебник. Только… дорого, наверное, обойдется.

Ой, Мариночка, спроси пожалуйста, – оживилась женщина. – Лучше любые деньги отдать, чем смотреть на мучения ребенка.

Наконец Марина добралась до своего угла. Убрав хрусткий марципановский пакет в ящик, достала косметичку, подрумянила щеки и брезгливо подвинула к себе стопку чертежей.

Трудовой день набирал обороты. Пахомыч яростно долбил по клавишам калькулятора. Сотникова листала журнал «Здоровье», Бабенко шелестел «Правдой», Сергей Сергеевич корпел над изменениями в плане на следующее полугодие, сладко дремал за кульманом Славик.

Около десяти под Бабенко громко затрещал стул. Встав, он поправил костюм и со словами «я в местком» на неопределенное время исчез. Минут через пятнадцать с откорректированным планом ушел на совещание Белоконь.

В одиннадцать, когда оставшиеся в лаборатории сотрудники уже напились чаю, Марину позвали к телефону. Звонил Володя.

Они дружили с восьмого класса В десятом на выпускном Володя предложил ей руку и сердце.

– Извини, Володенька, у меня впереди большие планы, и замужество в них пока никак не вписывается, – разочаровала его Марина.

После этого о любви не говорили. Только через год, уходя в армию, Володя сказал на прощание:

– Надеюсь, к моему возвращению ты успеешь осуществить все свои грандиозные планы и будешь готова выйти за меня замуж.

Володя попал в Афганистан. Беда подстерегла его, когда до демобилизации оставались считанные недели.

Солнце шло на сближение с цепочкой горных вершин, возвышавшихся на западе. Пыльная дорога километр за километром уходила под колеса бронетранспортера. Кое-где к ней уже вплотную подползли остроугольные тени.

Водитель первым заметил темное пятно за обочиной. Через несколько секунд оно превратилось в лежащего на земле человека.

– Товарищь старший сержант, впереди труп, – доложил водитель.

Старший сержант Владимир Лобанов отдал команду приготовиться к бою.. Щелкнули затворы автоматов, несколько пар глаз впились в нагромождения камней, пытаясь разглядеть противника.

БТР подъехал к месту, где лежало тело.

– Наш летчик, – по форме определ кто-то

– Тормози, – приказал Лобанов водителю, не заметив признаков засады. – Прихватим.

Но если не засада, то ловушка. Кого взять с собой? Конечно же, земляка Виктора Куца. Больше года вместе, проверенный парень. А второго? Кого-то из новичков, пожалуй. Надо готовить смену.

– Ефрейтор Куц, рядовой Мазин, за мной.

Первую противопехотную мину нашли быстро. Она была замаскирована очень небрежно. Володю это насторожило. Куц занялся миной, а он присел на корточки возле летчика, пытаясь определить, не спрятан ли на убитом или под ним второй смертоносный гостинец.

– Товарищ старший сержант, глядите, – донесся голос Мазина.

Володя обернулся и увидел, как рядовой тянется рукой к лежащей на земле сумке-планшетке.