Черный айсберг

– Не трогай! – крикнул он.

Поздно. Ловушка сработала. Эта планшетка стала последним, что Володя Лобанов видел в своей жизни. Несколько осколков притаившейся под ней гранаты принял на себя бронежилет, один из них задел ногу, а два самых коварных вонзились в глаза…

– Здравствуй, Марина. Ты, верно, занята, судя по тому, что давненько ко мне не заглядывала. Но сегодня, если помнишь, у меня день рождения… – Володя запнулся. – В общем, приглашаю. Придешь?

– Ой, Володенька, ты угадал, замоталась я в конец. Хотя и сама свинья порядочная, могла бы выкроить минутку для встречи со старым другом. Но, честное слово, о твоем дне рождении я не забыла. Сегодня после работы собиралась прямо к тебе, – с жаром солгала Марина.

– На ужин в семь успеешь?

– Вполне…

«Балда! Эгоистка! Черствый сухарь! Мозги полны всякой дрянью, для Володи в них уже и места не осталось», – мысленно отчитала себя Марина, завершив разговор.

Ее самоунижение прервало появление Лорки из патентного. Лорка просунула в дверь рыжую голову и жестами выманила Марину в коридор. По лестнице черного хода подружки поднялись на самый верх, где под чердачным люком была оборудована нелегальная курилка – два шатких старых стула и консервная банка для окурков.

Лорка, угловатая двадцатидвухлетняя мать-одиночка, заведовала архивом в патентном отделе.

– Принесла? – спросила она своим низким мужским голосом, – А то мои крысы покоя не дают.

Крысами Лорка величала жен и любовниц начальников, устроенных по блату на непыльные должности с хорошими окладами. Из таковых, кроме нее, состоял почти весь патентный отдел.

– В столе у меня. Такой класс, что ни одной нормальной бабе не устоять. Придется крысам твоим раскошелиться. Не себе так огрызкам (детям-жарг.) своим хапнут. – В обществе Лорки Марина позволяла себе расслабиться и говорить так, как ей вздумается, не заботясь о соответствии своей речи речи приличной девушки. – Только ты особо с накрутками не жлобствуй, у меня сроки. Я бабки за шмотки хозяину завтра отдать должна. И смотри, не сболтни, кто тебе фирму подбрасывает.

– Я же не сука какая, чтобы подругу продать. И насчет бабок не дергайся: сегодня же тебе отдам. Когда товар-то передашь?

– После обеда. Я тебе звякну.

Лорка деловито кивнула и сделала глубокую затяжку. Внезапно ее лицо приняло змеиное выражение.

– Сегодня утром зашла за дальний стеллаж пыль вытереть, -поделилась она наболевшим, стряхнув цилиндрик пепла с сигареты в консервную банку, – слышу, вошел в архив кто-то. Потом голос: «Опять эта шалава где-то шляется. Как не придешь, на месте никогда нет». По голосу Веронику узнала – жену Костырина. Ну ты ее знаешь, у которой грудь колесом перееханная. А второй голос, Пенкиной-коровы, ей поддакивает. Вот же, думаю, стервы! Обе первые в институте сплетницы и бездельницы; редкий день помню, чтобы полностью рабочее время от звонка до звонка отсидели. И как таким бочку на других катить не совестно? Процветали бы, дуры набитые, благодаря своим мужикам и радовались. Так нет же, еще и сознательных тружениц из себя строят. Хотела я сначала выйти и все, что о них думаю, сказать. Я им не шеф. Мне их мужиков бояться нечего, свои сто рублей везде заработаю. Потом передумала. Зачем энергию зря расходовать? Получу-ка я лучше материальную компенсацию, содрав с них за твои шмотки побольше. Витальке на зиму пальтишко новое покупать пора, сама как оборванка. Так мышью за стеллажом и просидела, пока они не ушли. Эх, чего только по нужде не стерпишь!.. Да, самый цирк был потом. Пришли эти две чувырлы снова и со сладкими рожами начали сюсюкать: ах, Лорочка, ах Лорочка! ах, как твой мальчик, ах как твой мальчик?

Лорка скорчила такую гримасу, что Марина не выдержала и прыснула. Она обвила шею подруги свободной от сигареты рукой, прижав к себе рыжую голову, успокоила:

– Не принимай близко к сердцу всякую ерунду. Мы молодые, красивые, на нас мужики смотрят и облизываются, а их обезьяньи морды уже никого не привлекают. Оттого они и бесятся.

– Я понимаю, но обидно же, когда тебя помоями не по делу обливают. У меня вот, может, сигарета единственное развлечение. Иногда завыть готова, а закуришь и вроде легче тебе. Сами они в тысячу раз грязнее нас. Мне про Костырину рассказывали, что она в молодости выделывала. А как одни нужные места сморщились, а другие зацелюлитились, пуританизм и нравственность прямо-таки зашкаливать стали…

Лорка замолчала, услышав шаги на лестнице. Приподнялась, подалась вперед, разглядывая поднимавшегося к ним человека. Над ступеньками неторопливо плыло знакомое темечко с розовой плешинкой.

– Пахомыч ваш, – сообщила она, снова разваливаясь на стуле.

– Курите?! – с притворным осуждением воскликнул Пахомыч, одолевая последние ступеньки и для пущего эффекта хватаясь за голову. – Вот выйдете замуж, родите деток с рожками, поймете свою ошибку, да поздно будет..

– Одного уже родили, – парировала Лорка. – Хватит нищету плодить. Пусть начальство размножается, оно денег много загребает. А Маринке вообще незачем с этим спешить. Грех такую фигуру портить. Найдет себе старичка-миллионера, похоронит быстренько и заживет в свое удовольствие.

– Как состарюсь, сиротку на воспитание возьму, – поддержала подругу Марина.

Пахомыч фальшиво нахмурился:

– Узко мыслите девчонки. Не по-государственному.

– А кто сейчас, Пахомыч, мыслит по-государственному? – Марина метнула в банку окурок и полезла в косметичку за помадой. – По-государственному тебе, к примеру, заведующим отделом быть пора. Хоть бы диссертацию написал, что ли. Вокруг такие дубы защищаются, ты же со своей светлой головой на них вкалываешь за гроши. Смотреть больно!

Пахомыч кисло улыбнулся и махнул рукой:

– Поздно мне. Дети, дача, шабашка. После десяти уже в сон клонит. Когда писать-то? Связей нужных опять же нет.

Разговор оборвался. Фонтанчики дыма в тишине взмывали вверх, голубя высокий потолок.

Вернувшись в лабораторию, Марина застала там лишь Славика. Он с такой тщательностью затачивал кончик карандаша, как будто собирался идти с ним на медведя. На его кульмане белел распятый кнопками лист ватмана с контурами будущей детали.

– Слушай, двигатель прогресса, давай сорвемся на обед пораньше, Белоконя все равно нет, – предложила Марина. – У Лорки окно на улицу выходит. Рванем через него, если в архиве посторонних не будет.

У Славика моментально пропал интерес к карандашу.

– Давй! – активно поддержал он прекрасную идею, бросая карандаш и полную стружек точилку на свой рабочий стол. – Но не через архив. У нас свои пути имеются.

Поставив в известнось пришедшего из курилки следом за Мариной Пахомыча, что отлучаются по комсомольским делам, молодые люди исчезли за дверью. Через черный ход, минуя проходную, бдительно охраняемую Цербером, они пробрались в дальний конец институтского двора. Там вплотную к кирпичному забору лежала куча щебня. Славик поднял с земли широкую гниловатую доску. Брошеная на склон кучи, она своим противоположным концом достала до самой вершины.

– Прошу, – Славик протянул спутнице руку, приглашая к подъему.

– Доску сам заранее сюда притащил? – спросила Марина стаскивая с ног модельные босоножки на высоком каблуке.

– Еще весной,

Двигаясь гуськом, они добрались до верхнего конца доски.

Славик прыгнул первым. Приземлившись на травяной газон по ту сторону забора, крикнул Марине, вытянув обе руки ей навстречу:

– Прыгай, я подстрахую.

Сбросив вниз босоножки и дамскую сумочку, Марина приготовилась к прыжку. Ветер неожиданно приподнял край ее платья, и взгляд Славика скользнул выше колен. Она заметила это, пристыдила:

– Бессовестный, куда смотришь?

– Подумаешь, – проворчал уличенный отец двух детей. – Что я женских ног не видал?

– Видал, да не такие, – не без кокетства уточнила Марина и прыгнула.

Славик подхватил ее на лету и не отпускал дольше, чем того требовалось. Марине пришлось легонько толкнуть его ладонями в грудь, чтобы освододиться.

– Куда пойдем? – спросил Славик, нехотя выпустив из рук ее талию.

– В «Юпитер».

– Там же цены космические.

– Зато хорошо кормят – это главное. Желудок надо беречь, не так ли? – Вытерев ступни, Марина надела босоножки и перекинула ремешок сумочки через плечо. – Сомнения в сторону, коллега, сегодня я тебя угощаю,..