Последняя седмица. Откровения позднего агностика

Да, в народе Илона Маска считают гениальным изобретателем и авантюристом одновременно. Помимо создания агрегата «человек-машина» владелец SpaceX, научившийся возвращать на землю первую ступень ракеты для повторного запуска, собирается освоить Луну и Марс, построить тоннели под Лос-Анджелесом и создать автопилот для электромобилей Tesla. Но информация о том, что он хочет делать эликсир долголетия и бессмертия на основе антибиотиков, взволновала нас куда больше.

– Это уже по нашей части, – оживился Митрич. – Давай, давай!

Появление «глубокого ИИ», который окажется умнее самого умного человека, говорит Маск, рано или поздно приведет к замене людей на алгоритмы. Это не то же самое, что у Олдоса Хаксли с его антиутопией, где людей выращивают в пробирках, где побеждены старость и болезни, нет душевных порывов и эмоций, а все счастливы и занимаются лишь тем, что потребляют и развлекаются. Здесь все гораздо круче и реальней.

Но при этом он называет искусственный интеллект «главной угрозой» цивилизации. Этим объясняется его желание поскорее улететь на Марс, подальше от нашей Земли, которой угрожает неминуемое порабощение машинно-человеческими гибридами и биороботами с искусственным интеллектом, над созданием которых и работает.

– Странный человек, – заметил Гога недоуменно. – Сам улетит, а нам оставаться с его ИИ?

Должен признать, многое из того, что вслух нам читал Евгений, мне было знакомо. Не только потому, что интересовался этим ранее в силу должностных обязанностей, но и по рассказам друга нашей семьи, однокашника моего сына Павла – Андрея, неглупого парня и хорошего специалиста в данной области. Он работает в лаборатории Касперского, регулярно ездит в Северную Калифорнию, где общается с коллегами из Кремниевой долины, и многое знает не понаслышке. Когда он бывает у нас дома, я всегда прошу его рассказать что-нибудь интересное про самый знаменитый технопарк мира – «Клондайк быстрых умов из Сан-Франциско».

Особенно любопытно было узнать подробности из жизни наших звезд, которых там, по разным подсчетам, то ли десять, то ли двадцать тысяч. В свое время они покинули Россию, но теперь – вольные птицы, граждане Вселенной живут там и трудятся во славу Америки, на благо своих работодателей – Билла Гейтса и Стива Балмера, Стива Джобса и Стивена Возняка, Майкла Цукерберга и Ларри Пейджа или того же Илона Маска. Многих Андрей знал лично и встречался с ними на переговорах, при обсуждении разных проектов, идей по созданию роботов. Он не раз обсуждал эту тему с Илоном Маском, но тот, хоть и вложил не один миллион, выражал опасения, что однажды эти киборги достигнут такого совершенства, что выйдут из-под контроля и уничтожат человечество.

Тем не менее, исследования в этом направлении ведутся. И что интересно: русские биохакеры и тут оказались впереди планеты всей. Они изготовили миниатюрный блок, который может записывать и хранить на карте памяти все мысли, возникающие в нашем мозгу в течение недели. Даже самые незначительные и потаенные. Устройство получило кодовое название «Седмица», имеет форму браслета, который работает без подзарядки семь дней.

Один экземпляр Андрей привез в Москву на испытание и дал мне его поносить, зная, что завтра я отправляюсь в больницу. Так я оказался в роли подопытного кролика и одновременно первого клиента, с кем он решился провести эксперимент в наиболее благоприятных, с его точки зрения, условиях – максимального покоя, обоюдного согласия и тотального надзора со стороны медицинского персонала.

Он только просил меня никому не болтать, вести себя спокойно, не напрягаться, не истерить и не впадать в транс по любому случаю. Я, признаться, сначала не верил ни единому слову насчет его прибора и думал, что молодые люди просто дурачатся, хотят меня разыграть старика и посмеяться над моей компьютерной отсталостью. Нынешняя молодежь, надо отдать ей должное, в этом плане шагнула далеко вперед по сравнению с нами. Порой кажется, она уже окончательно ушла за горизонт виртуального мира, бессознательно осела там, заблудившись в лабиринтах густых сетей, и уже не знает, как из них вылезти. Причудливая яркая картинка, нарисованная чьей-то рукой, заменяет им настоящую жизнь. Что там за горизонтом, неведомо.

– Боюсь, эти электронные создания когда-нибудь заменят нам Бога, – говорил Андрей. – Я там на открытии Церкви Кремниевой долины встречал адептов новой религии. Явился весь бомонд Сан-Франциско, Лос-Анджелеса и Голливуда. Шабаш почище Вальпургиевой ночи. Эти верят лишь в цифровой разум.

– Ты, я гляжу, Андрюша, прямо как Маск, – пожалел я гостя. – Тоже маешься, совесть мучает, а делаешь своё черное дело…

– Науку и прогресс не остановить. А если, что не так, извините, – сказал Андрей и попросил еще раз меньше думать о сущности бытия и смысле жизни.

В первую очередь он опасался за техническое состояние гаджета.

– Подобные мысли, сводившие людей с ума на протяжении многих столетий, могут сбить с толку любую конструкцию, – предупредил он.

Если изделие выйдет из строя раньше гарантийного срока, это грозит финансовыми потерями по условиям договора с Илоном Маском. Логично, подумал я и обещал беречь гаджет от лишних хлопот и перенапряжения.

Но, кончено, забыл о своем обещании на другой же день, как, впрочем, о его существовании. Окружающие меня пациенты тоже не особенно вникали, что я там у меня на левой руке, и лишь некоторые любители всякий раз заговорить с первым встречным-поперечным спрашивали, который час. Он мне не мешал даже тогда, когда сестра Лиля в очередной раз искала место, где воткнуть иголку от капельницы. Мешало другое. Уже на второй день лечения и мощной терапии я почувствовал, что наряду с тошнотой, синеющей кожей, коликами в подбрюшье и расстройством желудка у меня временами начинает темнеть в глазах и мутиться рассудок.

***

Обнаружил я это под конец дня, когда взял почитать какую-то книгу, лежавшую на подоконнике вместе с другой макулатурой, оставшейся от предыдущей смены больных. Существует поверье, что из больницы нельзя выносить книги, газеты, журналы, которые принес с собой из дома. Это якобы дурная примета. Читая, значит, некий бульварный роман, по-моему, Дарьи Донцовой, не помню названия, вдруг заметил, что картины, возникающие в моем воображении, не соответствуют тому, о чем пишется в книге. Дарья своим легким языком говорит о деревне, где шумят сады и растут огурцы на грядках, а мне мерещилось, будто я только что наслаждался чтением эссе, написанных рукой мастера.

Изящная словесность, художественное чутье и свежесть мысли говорили о многом. Тексты были довольно высокого качества, и я стал завидовать автору, понимая, что сам бы так никогда не сумел, хотя и пытался иногда подражать таким зубрам отечественной прозы, как Юрий Нагибин или Сергей Довлатов. По крайней мере, старался держать марку и не опускаться до банальной графомании, когда писал из-за рубежа корреспонденции и очерки для широкой аудитории и вел рассказ от первого лица.

Здесь как раз тот самый случай. Автор как бы рассказывал о себе, о своих поездках по тем самым странам, где некогда бывал и я, но не увидел многое из того, что увидел он и смог так мило отразить. Но когда я листал обратно страницы изрядно потрепанного детектива, чтобы еще раз перечитать и насладиться утонченностью мечты, то ничего подобного там не было. А были все те же огороды, деревенские избы, завалинки и монотонные речи старожилов. Откуда взялись эти великолепные пейзажи, люди, города и страны, ума не приложу.

Я вышел на лестничную клетку, где находилась так называемая «переговорная», куда все бегали звонить по своим делам, чтобы никому не мешать, и чтоб никто не подслушивал. Там у широкого окна, выходящего на улицу Шкулёва, стояли два мужика из гнойного отделения, что на шестом этаже, и, надрываясь, что-то орали в трубку своим абонентам, кляня на чем свет стоит казенное житие и «этих паразитов». Каких именно, я не понял, но речь, судя по всему, шла об охранниках и медперсонале.

Я набрал номер Андрея и как можно тише спросил, не его ли браслет, вместо того, чтобы следить за функцией моего мозга, лезет в душу с этими глюками и миражами. Не он ли сбивает меня с толку и лишает покоя? Эта дезориентация во времени и пространстве беспокоит и внушает страх, словно дурная болезнь. Ведь аберрация памяти – это диагноз, жаловался я. Не хватало, чтоб Светлана Витальевна прописала мне ещё какое-нибудь укол. Но Андрей сказал, что «Седмица» тут не при чем, она дама деликатная, а посему не станет будоражить мое сознание, в отличие от эмпирического бытия, и посоветовал еще раз прочесть Женитьбу Фигаро или Маркса первый том.

– Нет, нет, не Маска, не к ночи будь он помянут, а Карла Маркса. Ну того самого автора теории прибавочной стоимости. И главное, не волнуйтесь. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, – рассеянно ответил я, вернулся в палату и сунул мобильник под подушку.

Но забыть о браслете на запястье я уже не мог. Не замечать его назойливого внимания к моей личности больше не удавалось. Не то, чтоб меня вдруг охватила паника или ксенофобия, нет, я просто заметил, что этот внутренний дискомфорт все больше утомляет. Мне казалось, что это не просто девайс, а какое-то неведомое существо, которое я недооцениваю, и оно имеет власть надо мной. А почему бы и нет.

Будь я на месте Андрея или Илона Маска, я бы наделил его способностью реагировать на обыкновенные инстинкты, поощрять хорошие эмоции и подавлять плохие. Например, я испытываю удовольствие от близости к какому-нибудь телу. Ну скажем, к бутылке боржоми, которую мне от щедрот своих подарил Гога, или тарелке украинского борща, которую на обед принесла буфетчица Клава. Девайс тут же реагирует и посылает мне флюиды блаженства. А когда наоборот, выходя из процедурной, я ругаю про себя всю нашу грёбаную медицину и особенно полногрудую Валентину, взявшую из меня повторно три шприца крови на анализ, хорошо бы услышать изнутри ласковый голос, чтоб утихла боль и досада.

Так нет же, он видит насквозь, а я даже не знаю, на какую кнопку нажать, чтобы его отключить. Вот что обидно. Хотя, по правде говоря, его неутомимая работа в режиме нон-стоп, если о ней не думать, особо никаких хлопот не доставляет. Ну пускай себе пишет, хрен бы с ним, не бери в голову, думал я, лежа поверх одеяла. По реке плывёт топор из села Чугуева, ну и пусть себе плывёт железяка…

Но с другой стороны это глухое молчание действует на нервы, как это бывает при общении с глухонемыми. Если ты такой умный, давай поговорим. Даже Маяковский вступал в разговор с Солнцем у себя на даче в Мамонтовке рядом с Акуловой горой. Вот если бы установить с этим бездушным гаджетом контакт в режиме полудуплекс. Я в армии был радистом, отлично владел азбукой Морзе и любил именно такой способ передачи информации. А не симплекс, когда только в одну сторону.

Человек я общительный, и ничего удивительного в том нет, что жажда общения с этим устройством, ставшим частью моего эго, становилась все более нестерпимой. Особенно после того, как все легли спать, и Федя начал свой жуткий концерт. На темном небе сияла полная Луна, заливая через окно душные кубы отведенного по норме ионизированного воздуха каким-то мистически призрачным светом. Оптимизма от ее свечения не прибавилось, на душе по-прежнему скребли кошки. От полнолуния, когда все чистое ложится, а все нечистое встает, ничего хорошего не жди. А ожидание худшего, говорил Зигмунд Фрейд, – естественное состояние всякого нормального человека.

***

А что, если это чудовище, действительно, начнет мыслить, отвечать на мои реплики и вести диалог, подумал я со страхом. Что тогда? Ну, тогда бы я его спросил для начала, какой у него коэффициент интеллекта, чтобы не попасть впросак и не нарваться на сомнительный комплимент. Он бы мне, например, ответил, что его айкью по шкале Стэнфорда-Бине около 70, что значит, умственно отсталый, и в этом случае мне бы легче было найти с ним общий язык. Ничего страшного, если коэффициент будет чуть выше, ну этак около 90 или 100.

Тоже хорошо, интересно будет поспорить. Я б его спросил о международном положении, о ситуации в Сирии, о курсе доллара и ценах на нефть. Что бы оно сказало? А оно, наверное, сказало бы, что это не интересно, давай лучше поговорим о чем-нибудь насущном. Например, о вере в Бога, семейных отношениях или цветных революциях. Ну давай, соглашаюсь я и спрашиваю, ходит ли оно е церковь.

– Да хожу, – ответило чудовище. – Но, не как прихожанин, а как пастырь. Я читаю людям проповеди с амвона, псалмы, молитвы, поминаю за здравие, за упокой, пою Аллилуйя и Святый Боже.

– Ну это не совсем то, что я тебя спрашиваю. Эка невидаль. Я сам видел в лютеранских храмах Германии, в частности, в Шлосс-кирхе, кафедральном соборе Виттенберга, кстати, земля Саксония-Анхальт, робота-священника, который благословляет верующих и читает Библию. И это на родине Мартина Лютера, немцы совсем рехнулись, либеральные ценности мутят их разум. Ты мне лучше скажи о душе, она у тебя есть?

– Есть, есть, только не такая, как у тебя. Не та бессмертная субстанция, которая живет в вашем представлении, и не божественная сущность, в которой якобы отражена природа человека.

– То есть?

– То есть, я не переживаю по всякой ерунде, не мучаюсь и не занимаюсь самоедством. Мозговой интерфейс у меня в порядке, в его основе лежит биологически обратная связь, он избавлен от подобных функций. А посему более совершенен.

– Ты хочешь сказать, что подобные тебе механизмы более успешны и более жизнеспособны, чем создания Творца?

– Вот именно. Но все зависит от того, что считать положительными качествами, а что отрицательными. Если человек перестает чувствовать себя несчастным, разве это плохо? А что касается Всевышнего, то общение с ним – это просто личное ощущение и ничего более.

Дальше разговор пошел, как это не печально, по наезженной в мировой литературе колее. Мелькнули сцены из романов, в частности, диалог из одной антиутопии Хаксли. В этом эпизоде я выступал в роли Дикаря, попавшего в общество потребления и всеобщего благоденствия, а мой собеседник с безупречным мозговым интерфейсом – в роли главуправителя Западной Европы Мустафы Монда.

Он мне доказывал, что люди, генетически смоделированные и выращенные в инкубаторах, образуют наиболее стабильный конгломерат, где нет противоречий, эпидемий, войн, революций и социального неравенства. Чем плохо? Все удобно, стерильно, рационально, крепко схвачено. Каждый знает свое место, доволен и не артачится. А если кто и начинает проявлять недовольство (брак возможен на уровне двух процентов), то их выселяют на далекие острова, где живут такие же смутьяны. Им там веселее. По-моему, гуманно.

– Все это я где-то уже слышал, и не однажды.

Действительно, творения Олдоса Хаксли, японца Кадзуо Исигуро, Джорджа Оруэлла кишит подобными сюжетами. А мы, неискушенные в этой казуистике, не очень устойчивые морально, воспринимаем её как истину в последней инстанции, чуть не как откровения Иоанна Богослова. Наше природное любопытство и жажда острых ощущений, пытался я настроить мозги на нужную волну, иногда заводят нас в область ирреальности и абсурда, который ничего кроме отупения, прострации и чувства безысходности не вызывает.

Это лично у меня. Про остальных ничего сказать не могу. У всех по-разному. Иные продолжают тянуть резину, снимают фильмы, пишут статьи, книги, несут эту ахинею и дальше, внушая доверчивой публике свои понятия о том, что такое хорошо, что такое плохо. Если обратиться к методам системного анализа, мысленно убеждал я человека-невидимку, надо признать, что больше всего это делается из банальной корысти, соображений личной выгоды – финансовой и политической. Не так ли?

Но вот что любопытно, по Фрейду больше всех на этом поприще отличились англичане, известные всем мастера заплечных дел, прожжённые интриганы и канальи. По этой части им нет равных. Возьмем хотя бы шекспировские пьесы с бесконечными отравлениями и казнями, похождения Джеймса Бонда в несметном количестве серий или последний пример – дело Скрипалей.

Не зря говорят французы, склонность к заговорам, интригам и промыванию чужих мозгов у англичан в крови, она подобна эпидемии, имеющей признаки узколобого национализма. Ни одна другая нация не дала миру столько авторов, преуспевших на ниве спекулятивного фэнтези. Взять опять же упомянутую выше троицу: первый – чистокровный брит, второй, хоть и японец, но англичанин по паспорту, третий – австралиец, но тоже имел лондонскую прописку.

То, чем пичкают они любителей подобного чтива, – пища для незрелого, неокрепшего ума, манная каша, которую не надо разжевывать, остается только проглотить и ни о чем не думать. Об этом только что говорил сосед Митрич, доедая упаковку йогурта «Эрман» на сон грядущий. Не от них ли, идейных столпов англосаксов пошла есть манера всем навязывать либеральные ценности, где главное мерило – деньги, а в морали и нравственности – свобода иной ориентации.

– По зомби-ящику только и слышно – купи, пей, жри, бери кредиты, а лучше микро-кредиты, развлекайся, гуляй рванина, – приканчивал он десерт, облизывая ложку и сладко потягиваясь. – Реклама великая вещь.

В общем, дорогой мой гаджет-стукач, плавали-знаем. Старая песня на новый лад, искусственный интеллект, цифровое благо и все такое… Обыкновенная манипуляция, ничего более, нас на мякине не проведешь… Знаем, для чего ты лезешь в душу. Небось уже записаны все ходы моей беспокойной мысли, файлы отправлены куда надо, и там вся моя подноготная. Говори, на кого работаешь, сукин ты сын. Хочешь всех нас сделать биороботами с искусственным интеллектом. Но о плохом думать не хотелось. К тому же Андрей просил не ругаться, не скандалить и по возможности избегать интеллектуального конфликта с «безмозглой цифрой». Но та продолжала атаковать, давить на психику цитатами из современной классики.