– Ну, собирайте, дети, валежник, а я пока разведу костёр, чтобы вы не озябли, – сказал дровосек, когда они зашли в самую чащу леса.
Гензель и Гретель натаскали целую гору хвороста, а когда костёр разгорелся, мачеха предложила:
– Вы прилягте к огню, дети, отдохните, а мы пойдём нарубим дрова. Когда окончим работу, вернёмся за вами.
Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда, съели свои кусочки хлеба. Они слышали удары топора и думали, что отец неподалёку. Но стучал не топор, а раскачиваемый ветром сухой сук, который мачеха привязала к дереву. Долго сидели Гензель и Гретель, глаза у них стали слипаться от усталости, и в конце концов они заснули. А когда открыли дети глаза, была ночь.
Заплакала Гретель и запричитала:
– Как же мы домой вернёмся?
Но успокоил сестру Гензель:
– Как только выйдет месяц, мы дорогу найдём.
И точно, только озарил месяц глухую чащу, заблестели брошенные мальчиком камешки, словно заново отчеканенные монеты. Так от камешка к камешку и пошли брат с сестрой и на рассвете подошли к отцовскому дому.
Как увидела мачеха, кто стучится в дверь, так стала бранить Гензеля и Гретель:
– Ах вы, непутёвые и неблагодарные, что же вы заспались у костра? Мы уж думали, что вы не вернётесь.
Но отец обрадовался: его мучила совесть, и он был счастлив, что вновь увидел детей.
Вскоре опять наступили тяжёлые времена, и жена стала докучать дровосеку:
– У нас осталось полкаравая хлеба, есть больше нечего. Давай заведём детей ещё дальше в лес, а то все умрём с голоду.
Тяжело было на сердце у отца:
– Хоть последние крохи, но разделим поровну.
Но жена и слушать ничего не хотела, совсем извела дровосека упрёками. Уступил он жене в первый раз, не выдержал и во второй.
Однако дети опять не спали и прислушивались к разговору родителей. Когда взрослые заснули, Гензель хотел выйти во двор и набрать камешков, но мачеха заперла дверь на замок.
Рано утром женщина разбудила детей и сунула им в руки по куску хлеба, гораздо меньшего размера, чем в прошлый раз. Пошла семья дровосека в лес.
– Что ты оглядываешься, Гензель? Не отставай, – как и в прошлый раз, прикрикнул отец.
– Я смотрю на нашего голубка, батюшка. Он сидит на крыше и как будто прощается со мной.
– Это не голубь, а труба белеет на солнце, – отругала мальчика мачеха.
Но Гензель продолжал останавливаться: он раскрошил свой кусок хлеба и разбрасывал вокруг вместо камешков хлебные крошки.
Завели дровосек с женой детей в дремучую чащу, развели им костёр и оставили одних, обещая вернуться за ними позже. Когда наступило время обеда, поделилась Гретель с братом куском хлеба. Скоро стемнело, но родители всё не возвращались.
– Ничего, взойдёт месяц, и мы по крошкам отыщем дорогу домой, – успокаивал Гензель сестру.
Но когда лес осветил месяц, дети не нашли ни одной хлебной крошки: лесные птицы склевали лакомство. Всю ночь и следующий день брат и сестра пытались найти дорогу домой, но лишь углублялись всё дальше в лес. Они проголодались и так устали, что еле держались на ногах.
В полдень третьего дня увидели ребята белоснежную птичку, сидела та на ветке и пела так прекрасно, что Гензель и Гретель остановились и заслушались. Тут птичка вспорхнула, расправила крылышки, словно приглашая детей за собой, и полетела. Пошли брат с сестрой за проводницей и вышли к удивительной избушке. Построена она была из хлеба, покрыта печеньем, а окошки оказались из чистого сахара.
– Давай подкрепимся, Гретель, – решил Гензель, – я съем кусок крыши, а ты попробуй отломить часть окошка.
Только дети принялись за сладости, как вдруг из домика раздался писклявый голос:
– Стуки-бряки под окном.
Кто ко мне стучится в дом?
Сначала дети не испугались и бойко ответили:
– Ветер, ветер, ветерок,
Неба ясного сынок.
Брат и сестра продолжали объедать домик: Гензелю крыша пришлась по вкусу, и он съел уже порядочный кусок, а Гретель выломала целый оконный переплёт.
Вдруг дверь домика распахнулась, и из него вышла, опираясь на костыль, древняя старуха. Дети испугались и выронили из рук лакомые кусочки избушки. Но старуха лишь покачала головой:
– Кто же вас сюда привёл, ребятишки? Не бойтесь, зла я вам не причиню.
Хозяйка вкусного домика взяла их за руки и повела внутрь. Стол в доме ломился от лакомств: он был заполнен яблоками, орехами, печеньем и крынками с молоком. Брат с сестрой с удовольствием принялись за еду, а старуха в это время постелила им чистые постели.
Заснули Гензель и Гретель на мягких перинах, не догадываясь, что старуха была злой ведьмой. Глаза у неё были красные и почти ничего не видели, зато чутьём колдунья напоминала лесного зверя. Птичка приманивала детей к её вкусной избушке, и дети не могли устоять перед сладостями. А когда какой-нибудь ребёнок попадал в логово ведьмы, она его съедала.
Рано утром, когда Гензель и Гретель ещё спали, старуха подошла к их кроватям. Полюбовавшись, как дети сладко спят и как румянец играет на их щёчках, старуха пробормотала: «Какой лакомый кусочек!» Затем она взяла Гензеля, отнесла его в маленькую клетку. После чего ведьма растолкала Гретель и прикрикнула на девочку:
– Поднимайся, лентяйка, натаскай воды, свари своему брату что-нибудь повкуснее: я его хочу откормить. Как только он потолстеет, я его съем!
Горько заплакала Гретель, но только слёзы даром потратила – пришлось исполнить всё, что злая ведьма потребовала. Теперь каждый день готовила девочка брату вкусную еду, сама же объедками питалась. По утрам старуха подходила к клетке и говорила Гензелю:
– Протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты потолстеешь.
Но хитрый Гензель просовывал сквозь решётку косточку, а подслеповатая старуха не замечала подмены и дивилась, почему мальчик такой худенький.
Прошёл месяц, и ведьме надоело ждать:
– Эй, девчонка, наноси воды, завтра я хочу Гензеля заколоть и сварить, не важно, худой он или толстый.
Носила вёдра воды Гретель, и крупные слёзы катились по её щекам.
– Лучше бы нас дикие звери растерзали в лесу, так мы хотя бы вместе погибли! – воскликнула девочка.
– Перестань глупости молоть, – прикрикнула на неё старуха. – Всё равно ничто вам не поможет!
На следующий день ведьма приказала Гретель:
– Сначала займёмся печеньем, я печь затопила, тесто вымесила. Полезай в печь, посмотри, достаточно ли там жару.