Команда доктора Уолтера

– Нет, с номером 2 все нормально. Тут другое. Смотри сам.

Они втроем подошли к компьютеру Стива, и Риоджи немедленно увидел, что

крохотный участок ткани, видный только через микроскоп, поражен, причем довольно глубоко. Сейчас затронут микроскопический участок, но в биологии процесс сам по себе не затухает, он развивается. В данном случае, если этот орган будет пересажен, некротизированный участок разрастется и довольно быстро станет причиной частичной или полной печеночной недостаточности, то-есть новая печень откажет как же как и старая.

– Что это, боже… почему такое произошло.

– А вот смотри, давай еще увеличим и ты увидишь.

На мониторе на здоровых тканях печени показались белые налеты, похожие на скопления электрических фонарей, видных из самолета, летящего над ночным городом. Изображение стало еще крупнее и Риоджи увидел копошащиеся цепочки, похожие на наконечники леек.

– Что это? Вы брали пробу?

– Брали, брали… это аспергиллы. Видишь, там отдельные здоровые клетки уже некротированы. Видишь? Сам понимаешь, насколько быстро они диссеминируются после пересадки.

Риоджи молчал. Новость была настолько ошеломляющей и ужасной, что он не мог подобрать слов.

– Как это могло произойти? Там же несколько защит.

– Ну, какая разница, как… Сам понимаешь, такое бывает.

– Может промыть?

– Промыть-то можно, но это ничего не даст. Несколько спор все равно выживут. Бесполезно. Ну, то-есть в нашем случае бесполезно, мы не имеет права пересаживать такой орган. Риск слишком значительный, и мы на него не пойдем.

– Для кого этот орган?

– А тут, Риоджи, для нас есть хорошая новость.

Стив улыбался, Риоджи сразу все понял и с облегчением вздохнул. Эта печень была выращена дополнительно, на всякий случай, из клеток донора и она идеально подошла парню с травмой, а он умер. Потенциальная гибель органа не была катастрофой, но теперь они были обязаны выявить причины происшедшего и внимательно исследовать все, что у них росло.

Вскоре подошли Наталья, Алекс, Майкл и Ребекка и принялись громко обсуждать гибель органа. Люк не пришел, Стив предложил ему позвонить, но остальные на него зашикали. Они сами как-нибудь справятся, а Люка сейчас надо оставить в покое. Он с утра звонил Алексу и сказал, что у него родилась дочка. Подарок Люку никто сейчас не обсуждал, стало не до этого. Все, кроме Ребекки и Алекса, подключились к тщательнейшей проверке всех органов, которые на разных стадиях созревания находились в контейнерах. Стив вызвал бригаду инженеров-биологов из фирмы, поставляющих оборудование для лаборатории. Это было ЧП, для поставщиков чрезвычайно неприятное, Стив разговаривал с инженерами сухо и напористо:

– Это беспрецедентно. Мы выбирали фирму-поставщика по всему миру, выбрали вас, а теперь происходит такое возмутительное безобразие.

– Доктор Уолтер! Подождите, дайте нам разобраться.

– Разбирайтесь, кто вам не дает. Но факт – есть факт: орган пропал. Вы хоть представляете себе, сколько он стоит… это огромные деньги. Кроме того это усилия целого коллектива профессионалов высочайшего уровня. Вы знаете наши имена.

– Доктор Уолтер…

– Что? Что вы мне хотите сказать? В экспериментах такого уровня подобные огрехи недопустимы. На вашей совести может оказаться жизнь человека. Вы и понятия не имеете, как тщательно мы подбирали реципиентов, участников программы. Какую моральную смелость они все должны были иметь, чтобы согласиться на пересадку. Они ждут своих органов. Вы хоть представляете, что они сейчас испытывают?

– Доктор Уолтер. Я понимаю ваше возмущение, но грибок вездесущ, сейчас надо понять по какому каналу он проник в контейнер.

– А мне-то какая разница, по какому каналу. Этот орган надо выбросить, и все из-за вас. Все органы, которые сейчас находятся в ваших контейнерах, мы уже не можем вытащить, но в будущем я очень сомневаюсь, что мы продолжим наше с вами сотрудничество. Я уже звонил в штаб-квартиру фирмы. Разорвем к черту все контракты. Хватит с нас!

Стив уже орал на их главного инженера, а Риоджи казалось, что это кричат на него, что это он стоит с опущенной головой и не может ничего ответить. Ужас. В Японии не кричат, накажут, но не унизят. Инженеры принялись за работу. В помещении редко было столько людей одновременно. Алекс и Ребекка уехали, от них все равно не было никакого проку.

Прошло несколько часов, но никто даже не вышел на ланч. Через какое-то время инженеры спросили, выбрасывать ли пораженный орган. Риоджи запротестовал первым: ни в коем случае, мы будем эту печень лечить, наблюдать, как грибок будет себя вести под воздействием лекарств. Пересаживать ее нельзя, но раз такое в принципе может произойти, надо посмотреть, можно ли что-то сделать. Его поддержали. Кто-то заказал для всех пиццу. Риоджи с отвращением съел кусок и запил водой. Любимая еда итальянцев, которую в Америке давно считают своей, была для него слишком жирной и тяжелой. Она комом стояла в желудке, и Риоджи было трудно дышать.

Ни в одном контейнере они больше не обнаружили никаких посторонних культур. Их появление ни в коем случае не ожидалось, а то, что произошло с органом для мотоциклиста, не лезло ни в какие рамки. Инженеры ушли с озабоченными лицами, но никаких выводов пока не представили. Риоджи допускал, что вину за случившееся каким-то образом свалят на сотрудников, дескать они были недостаточно аккуратны в работе с контейнерами. Впрочем, он знал, что поставщики, обслуживающие оборудование, будут иметь дело со Стивом, а он сумеет узнать, в чем была проблема и заставить фирму ее устранить. Стив жесткий и строгий руководитель, а он со своей восточной обходительностью и любезностью не смог бы противостоять натиску профессионалов в другой области, его бы убедили, что он "ничего не понимает" и должен прислушиваться к выводам экспертов, а он, дескать, не эксперт. Риоджи знал бы, что оппоненты не совсем правы, но вести себя недружелюбно не смог бы. Вот поэтому и правильно, что не он, а Стив – директор программы. В своей голове Риоджи все время почему-то соревновался со Стивом, именно со Стивом, а не с Робертом, самым близким ему человеком в команде.

Он шел к машине и продолжал свои раздумья: он не такой как Стив, потому что слишком миролюбивый или потому что слишком старый? Риоджи не знал. Он стал замечать, насколько стал медлительный: медленно двигался, все еще водил машину, но так медленно, что его обгоняли, а потом обязательно заглядывали в окно водительского сидения, чтобы посмотреть, что там за водитель такой… ага, старикашка… понятно, понятно, что с него взять. Ум Риоджи, воспринимающий мир гораздо более метафорично и образно, чем ум европейца, видел себя большой неповоротливой рыбой, неспешно рассекающей водяную толщу, потихоньку поворачивающуюся вокруг своей оси, заторможено вдруг застывающую среди снующих вокруг косяков, таких быстрых, проворных, стремительных, молниеносно меняющих направление, вихрем проносящихся мимо, порывисто стукаясь друг о друга, останавливаясь на мгновение, чтобы снова продолжить свое движение в реактивном, калейдоскопическом параде, огибая медленного и вялого гиганта, не замечая его вовсе.

Риоджи грузно подтянул свое тело на водительское сидение, втащил в кабину ноги, несколько минут посидел, собираясь с духом, и включил двигатель. Вот Роберта уже довольно давно возил на работу шофер, может ему тоже пора нанять водителя? Эта простая мысль пришла Риоджи в голову, на долю секунды она показалась ему логичной, но он сейчас же ее отверг: нет, чужой человек рядом невозможен. С ним надо разговаривать, отвечать на вопросы, улыбаться. У него нет на это сил. "А машину везти по бэлтвэю, выезжать потом на 95-ую у тебя есть силы?" – возражал себе Риоджи, и сам себе отвечал "Пока есть… а там… видно будет". Он вливался в поток машин, менял линии, не забывая показывать поворот, но поворачивать голову Риоджи было трудно, он, по примеру всех стариков, просто съезжал, куда ему было нужно, не пропуская близко идущие машины. Остальные просто его пропускали, притормаживая, потом обгоняли и укоризненно смотрели на неловкого водителя. Риоджи ничего этого не замечал и не знал, что большинство проносящихся мимо водителей считало, что "таким" давно не место на дороге. Впрочем в большинстве штатов давно был принят закон, благоприятствующий водителям-геронтам, если у них не было особых проблем со зрением. Общество шло им навстречу.

Дома Риоджи поел и, усевшись в кресло перед телевизором с намерением посмотреть новости, не смог на них сосредоточиться. В его голове мелькали красочные картинки его ухода из жизни. Мысль о самоубийстве приходила ему в голову не в первый раз. Если он поймет, что больше не может себя обслуживать, если работа перестанет приносить удовлетворение, если ослабнет его мозг, и в команде это станет очевидным, если события жизни совсем перестанут его интересовать, т.е. у него не останется ни одного резона длить свое, никому ненужное, существование, когда он сочтет, что ресурс его исчерпан, и он должен поставить точку, он сможет это сделать. Нет, пока еще рано, время не пришло, но Риоджи было интересно думать о способе, как он все совершит, обставит, какую создаст мизансцену, потому что это-то как раз и было чрезвычайно для него важным. Красота, эстетика, особая грустная, меланхоличная, элегическая художественность должны присутствовать, чтобы они вспомнили, что он – японец. "Уйти по-японски" имело для Риоджи принципиальное значение, чтобы окружающие увидели в его смерти символ, мессадж, особый знак огромности жизни скромного и незаметного доктора Найори, ее эпохальности.

Когда Риоджи уже засыпал, мысли о смерти вытеснились в его сознании насущными проблемами эксперимента. Завтра с утра он займется последним тестированием органа на предмет потенциальных раковых клеток. С этим Риоджи уснул.

Наталья

Вчерашний вечер прошел плохо. После работы Наталья поехала в бассейн. Несколько раз в неделю она подолгу плавала по почти пустой дорожке медленным брассом, от которого совершенно не уставала. Наоборот, мерные, ритмичные, плавные движения ее расслабляли. На дорожке ей хорошо думалось, в голову приходили неторопливые, безмятежные мысли о том, что она многого достигла, имеет контроль над своей жизнью, никому не делает зла и ни от кого не зависит, в хорошей форме и ничто не предвещает, что будет по-другому. Под "по-другому" Наталья имела в виду "хуже".

Сегодня настроиться на эту мирную ровную волну ей не удалось. Новость о том, что у Люка вот-вот родится ребенок, страшно ее взбудоражила. Ей и самой было невдомек до какой степени, она, оказывается, подсознательно себя с ним сравнивает. Они оба успешны, красивы, умны, независимы, богаты. И в его и в ее случае речь не идет о миллионах, которыми надо пристально заниматься, начинать большие проекты, рисковать, заставлять себя двигаться вперед, даже не обладая полной информацией, и все для того, чтобы деньги приносили больше денег. Нет, их скромное богатство просто позволяло комфортно жить, не считать копейки и доставлять себе удовольствия. И самое главное, они с Люком сами всего добились, своим трудом, упорством, терпением, талантом.

И вдруг Люк решил стать отцом. Наталья была уверена, что и в этом вопросе они солидарны друг с другом: дети – лишние, они могут связать, заставить идти на жертвы. Смысл их с Люком жизни не в детях, т.е. они и так счастливы. А главное, это смехотворное желание, чтобы дети заботились о тебе в старости… не будет у них старости, они – ювеналы, в том-то и дело!

Наталья рано приехала домой, но мысль о младенце, которого Люк скоро возьмет на руки, преследовала ее. Люку скоро шестьдесят, а он позволил себе завести ребенка! Захотел успеть? И, ведь, успеет… А она? Чтобы с ним сравняться, ей тоже надо родить. И что, вот возьмет и родит, удивит всю компанию! Но, ей-то уже к семидесяти, это для ювенала много. Куда уж ей становиться матерью, ведь функциональное состояние ее организма, прекрасная физическая форма – это обман природы, так? Нет, при чем тут "обман"? Ювеналы как раз не могут обмануть природу, они умирают. Умирают здоровыми, сильными, полными сил, но все равно умирают. Наталья долго не засыпала, и наутро проснулась с головной болью. И все из-за Люка, его нелепого и, неприятного Наталье, отцовства.

С утра на работе Люк не показался. Ну, еще бы… торчит в роддоме, его сейчас и программа не интересует, ученый называется. Наталья еще раз подтвердила, что в пятницу им всем предстоит гепатокарцинома. Никто ничего ей не возразил, просто в знак согласия кивнули. И вообще по сравнению с форс-мажором в лаборатории, выбор реципиента отошел для команды на второй план. Все лихорадочно занимались проверкой растущих органов на наличие грибка. Наталья подключилась к общей работе, но раздражение ее росло. Теперь оно было направлено против Алекса. Она тоже клиницист, тоже хирург, но сидит вместе с остальными сотрудниками лаборатории и проверяет ткани и среду на наличие фунгуса, а Алекса никто и не подумал привлечь, он навыками лабораторной работы не владеет, и ему простительно, а вот она – владеет, но никто этого не ценит. Как вчера все подхватились с выбором подарка для Люка, хорошо хоть сейчас заткнулись. Стало не до того. Но Люку не позвонили, не вызвали его. А вот она бы обязательно вызвала, нарушила бы его родительскую идиллию.

Люк Алексу звонил, сообщил, что родилась девочка. Ах, поздравляем… ах, рады за тебя, ах, как хорошо, что девочка… Ни за что на свете Наталья не смогла бы выдавить из себя этих слов. Надо же, ни с того ни с сего… ребенок. Люк ей показывал удивительную квартиру, которую он собирался купить в Эмиратах. Наталья ждала, что он предложит ей быть его соседкой, но такого предложения не последовало. Что ж, понятно, зачем ему в Эмиратах коллега из лаборатории. Покупка квартиры была вопросом решенным, про ребенка Люк ничего ей не говорил. Наверное он и сам не знал, что его подруга беременна, да, так и есть: ребенок для Люка – это гром средь ясного неба, но как он это воспринял? Понятно, что деваться ему некуда, но рад он или нет? Вот, если бы Люк ей позвонил и пожаловался, что попал в ловушку, что он сам не ожидал, что так получится, что уж кто-кто, а Наталья его понимает. Да, она одна была бы способна понять его досаду и раздражение. Она услышала бы в трубке его расстроенный голос, принялась бы его утешать, входить в положение, уговаривать не отчаиваться. Но Люк ей не позвонил. Стиву звонил, Алексу, но не ей. Ничего между ними нет и не было никогда. С чего она взяла, что все ювеналы – братья? Как раз ювеналы ни с кем близко не сходятся. В дружбе надо себя тратить, а у них нет времени ни на жертвенную дружбу, ни на любовь. Ей ли не знать…

У Натальи было впереди еще пол-дня, но она совершенно не знала, куда податься. Собиралась пойти поиграть в теннис, но не пошла. Теперь она сидела дома и не могла найти себе места. В первый раз в жизни ею овладело серьезное недовольство собой: она, состоявшийся профессионал, назначена координатором программы, осуществляющего связь между клиницистами и учеными. Алекс и хирурги других специальностей, которые придут на его место, когда речь пойдет о других органах – с одной стороны, ученые биологи – с другой. А она, доктор Грекова, – и то и другое. Она прекрасно понимает научную суть эксперимента и в то же время сама опытный хирург и интернист, каких еще поискать.

Собственная биография была ее гордостью. Наталья настолько часто в разных обстоятельствах устно и письменно о себе говорила, что строки из собственного CV давно заклишировались в ее голове в выученные гладкие фразы: она родилась в Москве, а Москва – это огромная культурная столица… Наталья всегда считала нужным в любой аудитории подчеркнуть, что Москва – это Москва, а не что-нибудь… она ассистировала профессору Соловьеву в Институте Экспериментальной хирургии на Пироговке. В этом месте Наталья делала акцент на то, что Соловьев, ее научный руководитель, уже в 70-ых внедрил в практику пересадку почки… потом Наталья делала картинную паузу и говорила, что они произвели пересадку сердца одними из первых в мире. Во времена, когда трансплантология все еще была экспериментальной, она, доктор Грекова, была действующим хирургом. Наталья говорила правду, просто ключевым словом в ее рассказе было слово "когда-то". Она "когда-то" была, а Алекс Покровский – есть. Он остался в хирургии и стал одним из ведущих специалистов мира, а она отошла от своей первой врачебной профессии и стала заниматься наукой. И что получилось? Кто она собственно такая? Сейчас она вместе с остальными проверяла ткани, но это же лаборантская работа, которую конечно никто не погнушался выполнять, но сотрудники лаборатории создавали новые научные направления, а она ничего не создала, она координировала, т.е. она просто высококвалифицированный менеджер.

Семейство сестры так и не понимает сути ее работы, просто уважают за то, что она работает в Хопкинсе, а кем работает не знают. Яша раньше ее спрашивал, какой она врач, но она презрительно от него отмахивалась, ей как бы было трудно однозначно ответить, слишком это сложно. Понты. Еще в школе им математичка говорила, что если не можешь ясно что-то объяснить, значит сам не понимаешь. Яша задавал ей вопрос не в бровь, а в глаз. Какой она действительно врач, черт возьми?

Натальины мысли переключились на семейство. Сколько раз они перед ней хвастались детьми и внуками. Наталья всегда думала, что это всего лишь тщеславие недалеких людей, которым гордятся своим выводком, потому что больше нечем, но может быть в их сюсюкающем бахвальстве была отчаянная попытка уговорить ее завести ребенка. Но родственники давно сдались. Какой уж у нее мог быть ребенок!

За свои 68 лет Наталья многое испытала, а вот матерью не стала, даже не была никогда беременна. Она и замуж по принципиальным соображениям не выходила, впрочем при чем тут муж? Она и сама бы прекрасно воспитала своего ребенка, но не захотела. А права ли она была? Наталья злилась на себя за пораженческие несвоевременные мысли. Права, права, тысячу раз права! Но если права, почему у нее такое паршивое настроение, почему новость о ребенке Люка настолько выбила ее из колеи? Она ему завидует? Нет. Она жалеет о принятых решениях? Нет. Она сомневается в себе? Нет. Она боится смерти? Этот вопрос Наталья избегала себе задавать, но как бы ей хотелось ответить на него "нет", но лгать самой себе невозможно.

Да, она скоро умрет, мысль эта была невыносимой, глаза Натальи наполнились слезами. Вот уже месяца полтора у нее тянул низ живота, особенно по бокам. Легкая ноющая боль отдавала в поясницу и Наталье казалось, что внутри у нее что-то распухло, увеличилось в размере и с двух сторон сдавливает мочевой пузырь, создавая постоянное желание помочиться. Наталья шла в туалет, но облегчения это не приносило. Это похоже на рак яичников. Наталья вспомнила, что первая жена Стива от этого, кажется, умерла. Начинается с одного яичника, потом быстро перекидывается на второй. Может такое быть? Может, еще как. Хотя, что там у нее болит? Если честно охарактеризовать свою боль, то это будет 2-3 по шкале. Разве это боль? Рано бить тревогу. Недомогания были такими легкими, что Наталья о них легко забывала, но сейчас ею овладела паника: рак яичников сначала практически бессимптомен, но если появляются хоть малейшие признаки, их нельзя игнорировать, а она делала вид, что все с ней в порядке. Как же так, она же врач. Ну и что? Врачи не умирают? На Наталью навалилось отчаяние. Завтра же она пойдет на обследование. Надо просто дождаться утра. Наталья заснула в уверенности, что у нее все плохо: кого-то ждут хлопоты с ребенком, а кого-то бесполезная химиотерапия.

Роберт

Наутро Роберт проснулся довольно бодрым, за завтраком шутил с Дороти, которая так и не возобновила с ним вчерашний неприятный разговор. И хорошо, Роберта это теперь не заботило, у него появилась цель: из первых рук постичь суть движения натуралов. Из первых рук – это значило поговорить с Майклом Спарком. Разговор скорее всего будет неприятным, но он на это пойдет. Но в лаборатории его ждала катастрофа, во всяком случае, увидев, что происходит с зараженным грибком органом , Роберт так это и воспринял: жуткая катастрофа, ставящая под угрозу весь эксперимент. И как только фунгус мог попасть внутрь контейнера. Натуралов и прочее несущественное Роберт немедленно выкинул из головы. Пока вызывали инженеров, пока до обеда проверяли все растущие в контейнерах органы, Роберт и думать забыл о своих вчерашних злоключениях. Орган пропал, вот что было настоящим скандалом, а не идиотские выкрики тупой толпы. После обеда все утряслось. Алекс звонил из спец реанимации, где все, слава богу, было нормально. Стив активно перезванивался с представителями фирмы, и Роберт слышал его громкий раздраженный голос. "Как же хорошо, что это Стиву приходится заниматься такими вещами, а не мне" – подумал Роберт. Как и всегда в последнее время он задал себе вопрос: "а смог бы я делать работу Стива?" И сам себе ответил, что, "… смог бы, но мне это было бы трудно и неприятно… может я по натуре пацифист, любой ценой избегающий конфликтов, а может меня возраст таким сделал… " – Роберт честно пытался найти ответ на свои неудобные вопросы. Решимость поговорить с Майклом к нему вернулась.

– Майкл?

– Да, сэр.

Официален и старается быть вежливым, повернулся к нему от компьютера. Явно недоумевает, зачем я его отвлекаю. Надеется, что это что-то по работе. Ну, а что еще? О чем нам еще разговаривать.

– Майкл, мне бы хотелось с вами побеседовать? Найдете для меня время?