Биарриц-сюита

Антракт большой, можно будет отдохнуть. «Надо сказать, чтобы мне чаю принесли…» – подумал Борис, закрывая дверь своей комнаты, ему надо было настроиться на Равеля. Совсем все сейчас будет другое. Он закрыл глаза и постарался сосредоточится на Вальсе… Трудная вещь, французская, понятная публике. Там 13 минут, а потом Концерт в соль мажор… выйдет Эмар, он уже приехал, Борис его видел, они поздоровались, но Эмар не остановился, просто издали кивнул, понимал, что Бориса не надо отвлекать, вот и не подошел. Переводчица подходила с какими-то пустяками, знакомила с мужем. Он его имя даже не запомнил. Принесли чай… Борис стал с удовольствием пить какой-то теплый напиток, который здесь считался чаем. Да, ладно, хорошо, что, хоть, не обычная "заварка". Все это сейчас неважно.

По радио объявили о начале второго отделения. Ребята уже рассаживались. Ну, все пора… Борис вышел и внимательно посмотрел на музыкантов. Под его взглядом они встрепенулись, тоже перестраиваясь на другую музыку. С Равелем надо не подкачать, он для них был труднее: внимательный слушатель ощутит ауру этой музыки, базис смыслов, но… это не будет просто вальсом, вот тут в чем нюанс! Какой уж тут вальс… публике не удастся вытянуть ноги и уютно облокотиться о спинку кресла. Слишком будет нервно, тревожно, ускользнет.

Начали… Борис сам чувствовал, что… получается… красивые порхающие звуки… и вдруг – неприятные диссонансы… страшноватый, скребущий душу конец. В зале было тихо, люди не отошли от фальшивой, предательски манящей легкости так называемого вальса, им стало не по себе… а значит… они все сделали правильно. Ну все… сейчас – первая часть Концерта Равеля в соль мажор. На сцену вышел Эмар, публика доброжелательно, но сдержанно захлопала, приветствуя исполнителя. Эмар пожал Борису руку, и обменялся рукопожатием с первой скрипкой. Саша чуть привстал и поклонился. Ну, да… так принято – канон. Потом Эмар подошел к открытому роялю и еле заметно кивнул Борису, сообщая о своей готовности. Соло флейты… отлично… и… вступает Эмар. Тоже классно звучит: легкие, еле заметные, филигранные, пульсирующие, скачущие касания, почти джазовые, кажется, что это импровизация, и рояль перекликается с духовыми, фагот, флейта, валторны, кларнеты, труба… все быстрее, быстрее… поскакали, поскакали… замедлились, споткнулись… ах, какая мягкая манящая арфа… вкрадчивые звуки тянут душу, тревожные трели и… сразу рояль успокаивается, и струнные такие элегические… и… опять нервные звуки, навязчивые, бьющие в уши… и все внезапно обрывается, неожиданно и резко. Молодец Эмар… виртуозно. Замечательно! Не хуже Крамера, хоть и по-другому, по-своему.

Остается Цыганка. Еще одно усилие. Вышел Дюме… , они посмотрели друг другу в глаза, все, мол, нормально. Начинается его соло, такое длинное, самодостаточное, кажется что и оркестр не нужен, в звуках сдерживаемая страсть, что-то темное, дикое, не совсем понятное. Дюме на них на всех и не смотрят. Ребята слушают его звук. Очень красивый: глубокий, нервный, сдержанный. Борис стоит к Дюме спиной и просто ждет. Ребята, с инструментами на коленях тоже ждут… и так более шести минут. Это непривычно. А потом по его знаку… струнные начинают соло скрипки чуть поддерживать, легко, ненавязчиво, капельку… вразнобой. И звук нарастает… пиццикато… звук отрывистый, тихий, вкрадчивый… вдруг шквал… и опять тихо, но неистово, темп нарастает… и замедляется. Все на контрастах, зыбко, ненадежно… Борис не оборачивается на Дюме… просто не может, да и не нужен он ему… финал! Дюме кланяется, пожимает им с Сашкой руки и уходит. Борис за ним.

Шквал аплодисментов, хлопают все. Надо снова выходить. Хорошо. Незаметный знак, и оркестр поднимается. Дюме снова кланяется залу, и один раз кланяется, повернувшись к оркестру. Ребята легонько стучат смычками по пюпитрам. Публика встает… несут цветы. Пару больших и пышных корзин. Борис знает, что это от дирекции зала и от импресарио. Так всегда бывает. У Дюме в руках тоже букет, и вот… и у самого Бориса букет. Какой красивый, его придется в гостинице оставить, не тащить же с собой. Жаль.

А теперь чуть ослабевающие аплодисменты вспыхивают с новой силой. На сцене появляется Эмар. Аплодисменты не прекращаются. Пианист низко кланяется… к авансцене идут женщины. О, да он тут любим… импозантный мужчина. Понятное дело, кто-то держал букеты и для него… Исполнители уходят за кулисы… ждут полминуты и снова появляются под неутихающие овации. Да, понравилось. А черт их знает… хлопают им или ему тоже. Будем надеятся, что и его оркестр был на высоте. Почувствовал маленькую паузу, артисты уходят и, Борис знает, что они больше уже не вернутся. Хватит, пора уходить. Он последний раз кланяется и идет за кулисы. Саша тоже идет за кулисы, все тянутся за ним. Отыграли. Все возбуждены, подталкивают друг друга, переговариваются, Борис не слышит, о чем они говорят. Ребята на него смотрят, что-то ждут: комментариев, замечаний, комплиментов:

– Все молодцы! Спасибо! Отдыхайте, вы заслужили. Все было хорошо… Кто хочет, езжайте в гостиницу, а можете погулять. Отъезд завтра в десять. Постарайтесь выспаться.

– Борис Аркадьевич, а вы не едите в гостиницу?

– Нет, я не еду… а что?

– Ничего… я просто спросила. "Что спрашивать? Корова. Не буду я им рассказывать о своих планах… ни к чему…" – подумал Борис, глядя на толстую Свету.

– А у вас, Света, какие планы?

– Мы с Машей пойдем погуляем. Но надо еще поесть в гостинице… Ничего я играла?

– Замечательно. И Маша молодец. Езжайте в гостиницу, приятного аппетита, не загуливайтесь…

– Борис Аркадьевич, а вам Дюме понравился… мы с Машей…

– Светочка, мы потом об этом поговорим. Дюме – замечательный скрипач. Доброго вам вечера!

Борис отделался от надоедливой пухленькой виолончелистки Светы, в изнеможении зашел в комнату, пару минут посидел на диване, и стал медленно переодеваться. Надел свои мокасины и сразу почувствовал, что палец на ноге болит. Вечер для него еще не окончился и Борис сняв ботинок, стал приклеивать к пальцу пластырь. Голова не болела, но была тяжелой, привычно ныли плечи и поясница, возбуждение пока не улеглось. Может даже и хорошо, что он шел в ресторан, а не ехал в гостиницу, все равно не уснул бы. «Вернусь, надо будет Наташке позвонить… или еще раз Маринке попробовать, если она будет на Скайпе» – Борис вышел в почти опустевший коридор и увидел свою ресторанную компанию: Дюме с женой, переводчицу с мужем и Эмара, пианист был один. Все уже переоделись и оживленно разговаривали, доброжелательно и расслабленно друг другу улыбаясь.

Борис присоединился к их разговору. Ему бы хотелось сейчас говорить по-русски, он устал, но… это было невозможно. Ничего, будет привычная смесь из английского и французского. Простую французскую речь Борис понимал, а английский для всех был неродным. Как-нибудь… Ребята загружались в автобус, кого-то ждали, но Борис не подошел. Оказывается специально для их выхода в ресторан был заказан маленький автобус. Надо же, как любезно. В салоне все говорили о знаменитом ресторане традиционной баскской кухни Campagne et Gourmandises. Все были возбуждены, оказалось, что когда был заказан столик, Дюме на имейл прислали меню с рекомендациями и описаниями: креветки в остром соусе с сухофруктами, медальоны из телятины, свинина по старинному рецепту… ах, ах, ах… фруктовые салаты и пирожные, фирменные пироги… О, французы и… их гастрономия. О музыке не было сказано ни слова. «Ну, это пока… за столом будет по-другому» – Борис был в этом уверен. Они въезжали в Биарриц… свежий морской воздух, прохладно. Круглый столик на террасе. Борис уселся, не принимая участия в обсуждении меню, весь еще во власти впечатлений от сегодняшнего концерта. Мысли о Марине его совершенно оставили. Завтра они уже будут в Канне. «Надо не забыть завтра утром первым делом местную газету купить. Там будет рецензия» – мысленно напомнил себе Борис. Вырезки из газет о выступлениях он собирал.

Тут ему почему-то подумалось, что по приезде с гастролей, надо будет немедленно приступать к работе над новой программой для фестиваля в Тольятти. А может опять сыграть Равеля… вот только с каким пианистом? Надо думать…

– Борис, что вы заказываете… Борис?

– Месье нас не слышит… Борис! Борис!

– Мы его сейчас напугаем… Эмар с комичным видом принялся петь мелодию из Ночи на Лысой горе…

– Я слышу, слышу… просто думаю. А вы все что заказываете? Оказывается все выбрали, ждали только его. У столика наготове стоял "гарсон".

Так, надо собраться: продукты моря или мясо? Борис почувствовал зверский аппетит. Наташа бы посоветовала креветки, они "легче", а сейчас уже поздно. Борис торжествующе заказал телятину и посмотрел на часы: всего пол-десятого, "детское время".

Михаил

В половине десятого Михаил уже расстался со своими клиентами. Они поехали в казино, зайдут там в ресторан и в бар. Он был свободен, не торопясь, поел в ресторане и поднялся в номер. Впечатлений от концерта у Михаила почти не осталось. Он не любил такую музыку. Не то, чтобы она была противна или сверх меры скучна, просто не могла его увлечь до такой степени, чтобы он отключился от своих мыслей. В концертном зале он думал о Жене, о завтрашних переговорах, о контракте. В антракте он увидел в холле мужчину с девочкой, тех самых, с которыми они летели в Биарриц. Они издали друг другу поклонились. Хорошо, что они не подошли, о чем говорить: "ну, надо же… какая встреча!" Как тоскливо. Михаил давно в таких случаях напрягался. Мужики из Кирова намекнули ему, что они контракт собираются подписать, просто там… есть несколько пунктов… их надо обсудить и т.д. Михаил уже практически не сомневался, что "дело в шляпе", и он уедет домой с деньгами от комиссии. Вот это было по-настоящему здорово. Ради этих немаленьких денег он был готов пить ненужную ему водку, чарующе улыбаться и… слушать любых "равелей"… Завтра с утра он сядет на скоростной поезд и поедет в Париж в штаб-квартиру фирмы. Там будет совещание всех представителей по разным регионам, и еще они поговорят о клиентах, которых он им нашел в Магнитогорске, а может и в Сургуте. Во вторник, к обеду он уже будет дома… Жаль, что не застанет Женю. Ничего, она, ведь, звонит им каждый день. Вся эта свистопляска с факелами… дурацкая у нее работа. А у него лучше что ли? Михаил растянулся на кровати. Еще не поздно. Может ему следует выйти пройтись напоследок. Завтра Париж и… промозглая Москва. Михаил накинул белый джемпер на пуговицах и спустился вниз. Около рецепции стояли люди, и дежурный был занят, на Михаила не обращали внимания. «Как все-таки хорошо, что мы в большой гостинице… в маленькой обязательно бы мило улыбались со всякими своими "Bonsoir, monsieur». Лишний раз он поймал себя на том, что разговаривать с людьми ему стало в тягость, от вынужденной светской учтивости он напрягался. Открыв тяжелую дверь, Михаил вышел на улицу. Прямо напротив начиналась набережная. Через пару минут он уже сидел на лавочке и смотрел на идущую мимо толпу, в очередной раз жалея, что рядом нет его "девочек". А все-таки он молодец: привезет денег.       Впрочем, его "девочки" всегда были почему-то априорно уверены, что он обязательно получает комиссию от сделок, а сделки обязательно заключаются. Ни жена, ни дочь никогда не интересовались размерами "комиссий", не очень хорошо себе представляя, сколько он зарабатывает. Это были его проблемы. Когда им было надо "у папы" было.... Михаил не сердился и не досадовал. Он сам так повернул дело, так ему было удобно: "девочки" не должны ни о чем беспокоиться пока он жив. С моря дул свежий ветерок, мимо шли нарядные и веселые люди… Михаил сидел на скамейке, довольный собой, весь в мыслях о "девочках".

Артем

Артем слушал музыку. В первом отделении она была знакомой, и очень даже нравилась. В антракте пришлось идти с Асей в буфет и покупать ей пирожное с соком. Они с Марком выпили по бокалу вина. Он сам за все заплатил и отдал Марку деньги за билеты. Да, ладно… что тут поделаешь. Надо же, они издали увидели того пожилого дядьку, который сидел рядом с ними в самолете. Он был с какими-то людьми, и с французом, с которым дядька говорил по-английски. Ася тоже их видела. Подходить показалось Артему лишним, он просто кивнул, и помахал попутчику рукой… дядька сделал тоже самое. Началось второе отделение, но Артему было сложно сосредоточиться на Равеле: дерганая, мало мелодичная музыка, не расслабляющая, а наоборот, бьющая по нервам. Пианиста Артему было слушать интереснее, он представлял себе отца, потом вышел скрипач… не понимая нюансов, он чувствовал, что играют очень хорошо, и московский оркестр хороший. Марк завороженно слушал, один раз наклонился к нему и сказал что-то восторженное. Артем не расслышал, но по выражения лица Марка было понятно, что ему очень все нравится.

Один бокал вина не делал никакой погоды, но все-таки в голове было небольшое временное кружение. Артем украдкой смотрел на Асю, вроде, она не мучилась, слушала. Завтра она рано встанет и пойдет в школу. Надо с ней идти или нет? Артем знал, что ей бы этого не хотелось, он ее стеснял, делал "белой вороной", а ей и так было нелегко. Ну, что, действительно, идти? Для чего? Пусть сама уж… там они небольшие подарки всем девочкам купили. В последнее время Артем никогда не был уверен, что он правильно поступает. С другой стороны он и не совершал серьезных поступков: правильно ли взял заказ на очередной сценарий к Новогоднему празднику? Стоит ли браться за перевод туристического буклета? Да, какая разница! Поступком был только отъезд с Асей в Биарриц, причем не в отпуск, а на учебу. Сорвал ее с места, из прекрасной московской школы, куда он сам же ее с трудом устроил, привез в провинцию, где она пока плохая ученица. 13.5 баллов из 18-ти – это было так себе. Лень? Отсутствие мотивации? Незнание языка? А когда она выучит французский? Сколько усилий Асе придется потратить, чтобы стать хотя бы, как все? Не может быть, чтобы он так ошибался. Пусть его Ася станет европейкой… русский, французский, английский… не так уж плохо. В Европе первоклассные университеты… Аська стильная молодая студентка… Она будет не гражданкой страны, а человеком мира. Вот как ему бы хотелось! А с ним что? Надо что-то делать. Артему захотелось поехать к друзьям в Барселону. Надо уговорить Асю. Подумаешь шесть часов за рулем. Друг-художник и его жена не поведут его на Равеля, они будут спокойно бухать, бренчать на гитаре, болтать, и не надо будет казаться умнее и интереснее, чем ты есть. Артем знал, что он станет друзьям рассказывать о переводах и заказах издательств как о чем-то решенном и важном… они будут рады за него и никогда не узнают, что и… говорить-то еще особо не о чем. Хотя, надо было что-то делать. Без шуток: надо!

Оркестр заканчивал играть Цыганку, а Артем был весь во власти своих мыслей о новом для себя деле: веб дизайне, о котором ему говорил Ален. Неужели он, выпускник МГУ, профессионально знающий графические компьютерные программы не сможет овладеть этой, оказывается, востребованной здесь, специальностью? Он никогда такого раньше не делал. Тетка из туристического агентства для русских тоже ему, кстати, говорила о новом "сайте" для агентства, спрашивала его, может ли он его сделать? Он пока не мог… но надо было пообещать. Вот он дурак! Ладно, вот приедут они из Барселоны… и тогда он потратит на это дело пару недель. Должно получиться, другие-то делают, и он сможет. Артем не знал, что русская хозяйка агенства уже нашла другого парня, который уже даже начал делать несложный скромный "сайт". Он всегда опаздывал, не привык суетиться, но в 46 лет можно ли было переделать свой характер?

На сцене появились оба солиста, концерт закончился и публика стоя аплодировала, Артем тоже встал, в глубине души радуясь, что сейчас можно будет ехать домой. На улице, как и ожидалось, Марк стал тянуть их в ресторан, но Артем отказался, мол, Асе завтра в школу… Действительно пора было домой, хотя если бы не Ася и не вопрос денег, он бы с удовольствием выпил с Марком. С ним приятно было пить: Марк шумный, остроумный, оживляющий своим присутствием любое общество. Артем начал думать о том, что Ася сейчас ляжет спать, а он сядет за компьютер, откроет бутылку недорогого красного вина и будет пить один. У него уже давно установилась такая привычка. А что,… кто мог его осудить? Никто, только он сам: иногда, все чаще, ему действительно приходило в голову, что хватит бухать, надо что-то делать, но пока не получалось… Вино здесь было такое дешевое, что можно было даже и не думать о количестве выпитых бутылок.

Егор

С первыми звуками музыки французские знакомые Егора затихли, он перестал замечать их присутствие рядом, и у него сразу прошло искусственное оживление человека, который слишком громко говорит на иностранном языке, стараясь показаться светским, раскованным и учтивым. В программе были Глинка и Мусоргский и Егор сразу узнал эти произведения, он, оказывается, их много раз слышал, то ли в детстве, когда у бабушки в Ростове вечно была включена радиотрансляция, то ли они звучали в каких-то фильмах. Оперу Руслан и Людмила он никогда не слышал, хотя поэму читал, и саму историю знал с детства. Подробности он не помнил, и представлял теперь всю фабулу упрощенно, кусками: колдун-Черномор… бой Руслана с головой… Ну, он-то хоть на таком уровне знал, а французы вокруг никогда сказку не читали, и ничего не понимали… Егору стало приятно. Ночь на лысой горе он даже когда-то видел в исполнении ансамбля Игоря Моисеева: прекрасная хореография, по тем временам смелая: ведьмы и прочая нечисть сношались прямо на сцене, создавая у публики странное невиданное ощущение дозволенной, художественной порнографии. В антракте Егор вышел на улицу и немедленно закурил, немного отойдя от входа. По-французски разговаривать уже не хотелось, и он был рад постоять один. У него даже мелькнула мысль уехать, не ходить на второе отделение, но можно было только представить себе, что о нем подумают французы. С одной стороны… черт с ними, он их больше никогда в жизни не увидит, но… поступать так все равно не хотелось. Равель не затрагивал, неудержимо потянуло в сон. Дома с Лорой, с которой он в последнее время ходил на концерты симфонической музыки, у него тоже так было, и он позволял себе ненадолго отключаться, но сейчас… это было бы недопустимо. Егор не был уверен, что эти его французские знакомые были такими уж знатоками. Вряд ли, они, скорее всего, просто не пропускали ни одного концерта или спектакля, сознавая свою принадлежность к местной культурной элите. Хотя, кто их знает… Люди сидели не шевелясь, никто не переговаривался. Егор не разбирался ни в живописи, ни в музыке… ему было трудно поверить, что люди действительно слушают, а не делают вид, что слушают, а на самом деле рассматривают как одеты музыканты, следят за движениями лощеного дирижера. Сам он ловил себя на том, что он не столь слушает, сколь смотрит: вот пианист наклоняется к роялю и закусывает губу, а скрипач играет практически с закрытыми глазами, время от времени неприятно дергая головой… он видел публику, детали одежды, смотрел вниз и видел у кого какие ботинки, смотрел вверх и видел люстру. По бокам сцены были выставлены микрофоны, несколько висели над сценой: «Интересно, зачем звук усиливать? А так было бы неслышно?» – Егор думал о посторонних вещах, музыка была для него просто фоном.

Закончилось все неожиданно: все стояли и хлопали, музыканты раскланивались, и им дарили цветы. «Красиво! Хорошо, что я пошел… нельзя опускаться.» – Егор знал, что он будет вспоминать об этом концерте в Биаррице, куда он может быть никогда в жизни больше не попадет. Оркестр ушел со сцены и все потянулись к выходу. На улице, французы стали приглашать его в ресторан "boire un coup…", но Егор отказался. Захотелось оказаться одному. Еще несколько минут светского общения с милыми людьми, благодарности, взаимные приглашения и все… он уже шел к своей машине, раскуривая сигарету.

В толпе он увидел попутчиков со вчерашнего рейса: тут и пожилой дядечка был, и мужик с девочкой. «Вот, "наши" молодцы! Неправда, что русские только в магазинах и ресторанах» – Егору стало приятно, что и он оказался на концерте. Сел в машину он посмотрел на часы: было всего пол-десятого. Надо что-нибудь поесть, вернуться в гостиницу, забрать на рецепции вещи и ехать на станцию. Теперь он и сам не мог понять, зачем он затеял все эти проволочки: Биарриц, поездка на поезде через Франкфурт-на-Майне в Ганновер к тетке, и только потом – вечерний рейс в Лос-Анджелес. Ну, тетка – ладно: она искренне любила его, ждала, и была так больна, что скорее всего, это будет их последняя встреча. Но, тогда и провел бы с тетей два с половиной дня, а не неполный один… Захотелось в Биарриц… Зачем? Побыть напоследок одному? Разобраться в своих ощущениях? Да, ничего на этой ничейной земле не прояснилось: Москва уже не была домом, а маленький калифорнийский город еще тоже домом не ощущался… И все-таки туда хотелось больше, чем куда-либо еще. Если бы Егор мог сразу улететь, он бы улетел прямо сейчас, но это было невозможно: тетка ждала, билет обратно у него был из Франкфурта. Ничего не изменишь. Ему надо бороться со своими импульсами: то туда, то сюда… Егор сам себе был не рад. Он остановил машину на какой-то нетуристической набережной, где почти не было народу, открыл дверцу, опять закурил.

Хотелось к Лоре, она будет его встречать, радоваться, может и приготовит что-нибудь невкусное, зато специально для него. Думать о доме было приятно: красный диван, широкая кровать, небольшой телевизор, который он сразу подключит к компьютеру… Но, эти благостные идиллические мысли не могли создать у Егора безоговорочно хорошего настроения, ему было тревожно. И это еще мягко сказано, он просто боялся… Страхи, то находились под контролем, то превращались в уже неконтролируемую панику: деньги! Их может не хватить на жизнь… на дом… на покупку бизнеса… Егор боялся и ничего не мог с этим сделать. Все сразу: беременная Лора, на которую он уже не мог вызвериваться и считать себя при этом порядочным человеком, финансовая ответственность и связанные с ней решения, которые он обязан был принимать один, дом, на который он замахнулся может и зря… а главное – его малышка, которую он совсем скоро возьмет на руки. Ее Егор боялся тоже, да еще как. А вдруг он не выдержит напряжения, не сможет быть опорой Лоре, не сразу привыкнет к новому состоянию… не сможет обеспечить свою семью… не сможет… не сможет… не сможет… Егор докурил свою сигарету почти до фильтра и спустился к самой воде. В темноте она казалась неуютной, холодной. Подальше были видны огни яхт. Остро пахло морем и водорослями. Егор обожал такой запах, у него дома в Калифорнии тоже так пахло. Его девочка, калифорнийка, вырастет в таком чудесном аромате океана под плеск прибоя… Вот как повернулась его жизнь, он верил, что… к лучшему! Как ему хотелось быть уверенным, что "все у него будет хорошо"! Но уверенность не приходила, он слишком боялся не справиться с новизной своей жизни.

Финал– рондо.

Allegro.

Артем

Наступил понедельник. Проводив Асю в школу, Артем снова прилег и немного подремал. Когда он проснулся было уже часов десять. Ему предстоял обычный будний день, не то, чтобы совсем праздный, но и не слишком заполненный делами. Да и дела-то были все хозяйственные: магазин, ужин, небольшая уборка. Привычно побаливала голова, но после крепкого кофе с бутербродами, боль постепенно ушла. Артем запланировал поездку в город в специальный садовый магазин. Там он собирался купить семена укропа и посадить их на балконе. Укроп не был во Франции распространенной травой, продавался не везде и был недешев. А ему нужен был укроп для всего. В укропном проекте Артем сам себе казался молодцом: он вырастит его своими руками и они с Асей будут есть любимую травку, можно будет угостить Марка. Артем не замечал, что в глазах многих он мог бы выглядеть кропотливым дачником– пенсионером, который носится со своими грядками, хвастается урожаем и "закатками" и больше ему нечего делать.

Идти никуда не хотелось, но Артем заставил себя выйти, завести машину и поехать "по делам". В машине зажегся индикатор "проверь тормоза", а это была лишняя трата. Вряд ли он поедет с проблемой на станцию обслуживания. Наверное придется самому снимать колеса и проверять колодки. Надо будет ехать к Алену, нельзя же лежать под машиной около дома, это было неприемлемо из-за Аси. Никто же из соседей никогда не чинил машину сам, а папа… А он бы поменял колодки, тем более, что они стоят совсем недорого, подумаешь трудность, он бы мог собой гордиться, что умеет все делать сам, но… ладно, это не горит.

Магазин семян Артем нашел быстро. Там пришлось пройти через небольшую дискуссию с продавщицей по поводу разницы между "aneth" и "fenouil". Артем терпел пока тетя тыкала пальцем в картинки толстого справочника, потом читала ему лекцию об обычном и сладком укропе, затем задавала ему массу вопросов " а куда месье планирует класть эту приправу… ее надо добавлять туда-то и туда-то…". Когда Артем снова уселся за руль, бросив рядом на сиденье несколько упаковок семян, был уже полдень. Домой было возвращаться рано, а в городе больше делать было нечего.

Стояла замечательная погода, мягкий воздух, наполненный сложной смесью запахов южного города: море, какие-то все еще цветущие деревья, легкий запах свежей рыбы, доносившийся с открытого рынка, жареных каштанов и еще чего-то сдобного из ближайшей булочной. Ну что он дома будет делать? На кухне подметать? Артему стало себя немного жалко. Очень захотелось пива, но это будет около пяти евро. Да черт с ним с пивом, тем более, что он за рулем. Обойдется. Артем пошел пешком по улице, решив немного погулять, все равно за стоянку было заплачено, не пропадать же деньгам. По обеим сторонам улицы были маленькие дешевые лавочки, туристы сюда почти не заглядывали. Входы в магазинчики загромождали вешалки с каким-то экзотическим тряпьем, которое Артема совершенно не интересовало. Из широко открытой двери доносилась смутно знакомая музыка и Артем, повинуясь безотчетному импульсу зашел вовнутрь. На него сразу неприятно пахнуло прелью, так пахли гнилые старые стены. Магазин представлял собой узкий вытянутый захламленный коридор, ближе к концу была стойка, к которой Артем подошел. Ему улыбнулся средних лет дядька с пивным животом и лоснящимися длинными волосами: "Vous dеsirez, monsieur", любезно сказал он. Артем спросил, что это за музыка, он ее, дескать, знает. Продавец удивился, никто уж этого певца, модного в ранних 80-ых, и быстро забытого, и не помнил, а поскольку по акценту он понял, что Артем иностранец, это было совсем уж странно, ну надо же… это Ален Сушон, и дядька рассыпался в комплиментах, насчет того, что "месье, дескать, знаток". Запись была неважная, явно переписанная на CD с кассеты, но Артем ее купил, почему бы и нет, всего пара евро. Дядька пытался ему навязать что-то еще, но тщетно.

Артем поспешил домой и сразу, едва войдя в квартиру, вставил диск в компьютер. Он сначала прослушал все песни, но узнал только две, ту которая звучала в магазине, и еще одну про двух подростков, целующихся на заднем сидении старого автомобиля на заброшенном паркинге. Когда-то песни Сушона казались ему романтичными, безысходно-грустными, казалось, что Сушон поет про него, Артема. "Allo, maman, bobo…". В свое время Артем слушал эти песни такое количество раз, что сейчас прекрасно помнил мотив и слова. Он взял гитару и сразу заиграл мелодию, потом даже тихонько спел, благо никто его не слышал. Наверное, он был немного смешон: взрослый дядька как бы жалуется маме, что он некрасив и несчастлив: ах, мама, мама… Он такой и был? Неуверенный в себя, бедный, одинокий, затюканный? Да, нет, ну как же! А почему ему песня так нравилась? Артем нашел в интернете французский текст и принялся его переводить. А ничего получилось! Все-таки он молодец! Артем вновь и вновь читал на экране свой перевод. Кому бы его показать? Друзьям? Но вещица-то слишком незначительна, к тому же никто не читал по-французски. Может маме послать? Это уж было совсем глупо. Мама насторожилась бы его интересом к творчеству Сушона, который она не могла разделить. Артем так и представлял, как бы она отреагировала:" Тебе, что, заняться нечем? То же мне… поэзия… глупость какая-то… откуда ты выкопал этото Сушона… ", а потом она подвергла бы беспощадной критике перевод, не оставив на его тексте камня на камне, яростно доказывая, насколько убога его попытка, что "лучше бы он…". Нет, что это ему в голову пришло! А Асе? Ася-то читает по-французски. Нет, при чем тут дочь? Артем боялся Асиных насмешек, а еще больше ее скучающего равнодушия. Разве ей могло быть интересно то, что сделал папа? Да, и… текст-то правда не бог весть что.

И однако Артем почему-то не мог оторваться от этого среднего стишка. Что это? Крик отчаяния? Тихая мольба о помощи? Жалоба? А может просто нытье? Мама бы так это и расценила. Теперь Артем понимал, что никому этого показать нельзя. Слишком все сомнительно. И сам стишок, и его дилетантский перевод, и императивный позыв этот перевод сделать. Это касалось только его самого. Скоро должна была прийти из школы Ася. Артем в последний раз прочитал текст, сохранил его и с сожалением выключил компьютер, сознавая, что это каким-то образом была его тема, что ему было что сказать по-этому поводу. Давно хотелось сказать…

J’suis mal en campagn’ et mal en vill’

Peut-?tre un p’tit peu trop fragil’

All? Maman bobo

Maman comment tu m’as fait j’suis pas beau

All? Maman bobo

All? Maman bobo