Возвращение в будущее

– Дочка, посмотри, что это у меня здесь как ножом режет, – раздеваясь в приемной комнате, пожаловалась старушка, показывая жесткими, как проволока, пальцами на свою впалую, худую грудь.

Та молча измерила давление, послушала ее, постучала по лопаткам.

Баба Дуся с опаской спросила:

– Ну что? Что там у меня, дочка?

– Сколько вам лет, бабушка?

– Уже восьмой десяток пошел…

– Лечиться вам надо.

– Больно, дочка, – баба Дуся опять ткнула себя пальцем в грудь, – вот здесь, больно.

– Возраст у вас… И организм сильно изношенный. В больницу вам надо, – сказала медсестра, что-то записывая на бланке.

– В больницу? – испугалась баба Дуся. – Как же это? А на кого же я дом оставлю? Кур своих, Матрёну? Да и деток я жду. Приехать должны. Обещались…

Для бабы Дуси все вдруг переплелось в один запутанный клубок, в котором смешались и дом, и две ее курицы, и кошка Матрёна, и эта боль, и молоденькая сестричка в белом халате, и призрак большого и страшного города.

Старушке стало себя жалко: своего чистого надетого белья, отданных Петьке кровных рублей. Ее губы задрожали.

– Как же я туда доберусь-то? – совсем расстроилась баба Дуся, заранее пугаясь далекого и чужого ей города.

В большом областном центре она и была всего-то несколько раз. Первый, когда рожала своего первенца. Врачи боялись осложнений после сильной простуды, и муж отвез ее в городской роддом. Там все было для нее таким чудным и непривычным, что она уже на третий день после родов, так и не привыкнув к больничным порядкам, завернув сына в двойное одеяло, убежала домой. Так же было потом и с дочками. Она всегда возвращалась из роддома раньше срока. Ей казалось, что дома и стены помогают. Так и было. Дети почти не болели и выросли здоровыми. Последний же раз они ездили в город вместе с Василием Кузьмичом покупать телевизор. Долго добирались до станции, а потом еще ехали несколько часов на поезде. Возвращаясь, она все боялась, что новенький телевизор отнимут где-нибудь по дороге, и все высматривала вокруг себя подозрительных типов, уверенная, что они вот-вот появятся и отберут это сокровище. Тогда ничего не случилось, но страх перед большим городом так и остался.

Баба Дуся посмотрела на медсестру и, будто что-то вспомнив, спросила:

– А может, дочка, дашь мне каких-нибудь таблеток?

– Таблетки, – медсестра ласково посмотрела на старушку, – вам, бабуля, не помогут. Вы поймите, здесь нет никакого оборудования. Я даже диагноз вам не могу точно поставить.

– Да бог с ним… С этим… Как его там… Мне бы только… чтоб боль ушла…

– Для этого лечиться надо. – Медсестра протянула старушке сложенный пополам листок бумаги. – Вот, возьмите, это направление в больницу.

– А может… дочка… все же есть… таблетки-то?.. – запинаясь от волнения, проговорила баба Дуся и протянула девушке деньги: – Вот, возьми… Не взыщи, дочка… Больше нету…

– Что вы?! Уберите сейчас же! – вспыхнула медсестра и отвернулась от старушки.

– Не сердись, дочка… Нельзя мне в город… Ну никак нельзя… – Баба Дуся опустила голову, вытирая кончиками платка появившиеся слезы.

– Ну, хорошо, – вздохнула девушка и положила руку на вздрагивающее плечо старушке. – Вот, возьмите, – она протянула ей пузырек с каплями и пачку таблеток, – здесь на первое время хватит. А направление я перешлю в городскую больницу. Как соберетесь, поезжайте, вас там будут ждать. И еще передам участковому врачу, чтобы обязательно к вам заехал.

– Ой, спасибо, доченька! – обрадовалась баба Дуся. – Век за тебя молиться буду, – проговорила она, поднося таблетки к прищуренным, слеповатым глазам. – А что, хорошие таблетки-то? – с надеждой спросила старушка.

– Хорошие, – вздохнула медсестра.

– Значит, мне помогут, – уверенно сказала баба Дуся. – Спасибо, дочка, спасибо тебе, помогла… вот так помогла, – заторопилась баба Дуся, собираясь в обратную дорогу. Ведь дома ее ждали куры, неубранная картошка и старая, облезлая кошка.

Через несколько дней, в конце сентября, как раз на именины бабы Дуси, пришел радостный Митрич.

– А что я говорил, гоголь-моголь! – восторженно крикнул он с самого порога, размахивая запечатанным конвертом в руке. – Давай, Евдокия, пляши, письмо тебе!

Старушка радостно всплеснула руками и, вдруг почувствовав слабость в ногах, сначала хотела присесть, но тут же вскочила и через силу закружилась по комнате.

– Тра-та-та, тра-та-та, – громко напевая, пустился в пляс и Митрич, – наконец-то дождалась праздника! Вот это гоголь-моголь!

– Ох, и не говори! Спасибо тебе, батюшка! – Баба Дуся, все еще кружась, весело обняла Митрича и чмокнула его в небритую щеку.

– Ага! И мне перепало! – довольный, засмеялся он и обнял старушку. – Теперь знаю, что от тебя просить в следующий раз!

Баба Дуся, задыхаясь, бережно прижимая к груди конверт, присела на лавку. Она положила бумагу на колени, несколько раз бережно провела по ней дрожащими пальцами.

– Ну давай открывай, не томи! – рядом нетерпеливо ерзал Митрич, заглядывая ей через плечо.

– Сейчас… Дай в себя прийти, – взволнованно произнесла старушка.

– Ладно, понимаю… Почитай… Порадуйся… А я пока дровишек тебе принесу… Что-то зябко у тебя… Чайку попьем… А обращение наше вот тут оставлю, – Митрич положил на край стола сложенный листок бумаги, – потом поглядишь…

Вечером, оставшись одна, баба Дуся присела за стол, поправила очки со сломанной дужкой на переносице и взяла письмо. Она бережно его развернула и стала перечитывать:

«Здравствуй, дорогая наша мама. Поздравляем тебя с именинами! Желаем крепкого здоровья и хорошего самочувствия. Как ты там справляешься с огородом? Выкопала ли уже картошку? Если что, попроси помочь соседей. Земля у тебя хорошая, урожай должен быть богатый. Мы пока приехать не можем. Много разных дел на работе. Но ты не переживай, у нас все хорошо. Мы живы и здоровы. Чего и тебе желаем. Часто вспоминаем наш старенький дом, околицу и речку Липку, на которую мы так любили летом бегать купаться. Очень нам хочется приехать и повидаться с тобой, помочь тебе поправить дом, починить крышу и старую печку. И мы приедем. Ты нас обязательно жди…»

Баба Дуся вздохнула, оторвала взгляд от письма и тут заметила забытую Митричем бумагу. «Эх, совсем памяти нет», – подумала старушка, взяв в руки заявление с крупными, размашистыми строчками.

И вдруг старушка замерла. Молнией полыхнула неожиданная догадка. Дрожащей рукой она положила исписанный громоздким почерком листок рядом с письмом. Губы ее задрожали, по впалым, морщинистым щекам потекли слезы: «Да как же это? Не может быть…»

Письма и деревенское прошение были написаны одной рукой.

«Митрич, – подумала баба Дуся с нежностью, – дорогой ты мой гоголь-моголь…»

Замри – отомри

Рассказ

Над зимней Москвой висело грязно-багровое расплывчатое пятно, освещая землю тусклым светом. Солнечные лучи с трудом пробивались сквозь морозную пелену к площади трех вокзалов.

На Краснопрудной улице, украшенной в этот предновогодний день нарядными елками и разноцветными гирляндами, в пробке стояли автомобили. Водители нервно сигналили, медленно пробираясь по заледеневшей дороге к огороженному строительными лесами Каланчевскому путепроводу.

Около Ярославского вокзала по заснеженным тротуарам с чемоданами и сумками в руках, окутанные клубами морозного пара, куда-то торопясь шли люди. Они были заняты и не обращали внимания на лежащего человека.

А Костя растянулся прямо на ледяной мостовой. Он лежал неподвижно, поджав под себя ноги, положив голову в старой вязаной шапочке на вытянутую вперед руку. Другая прижимала к телу красный, с белоснежными снежинками новогодний пакет с подарком.

В полиэтиленовой сумке лежала коробка шоколадных конфет «Москва», две пачки печенья и бутылка Советского шампанского.

Колючие снежинки медленно падали на небритую щеку молодого человека, таяли и холодными каплями стекали вниз, под воротник изношенной куртки.