Жизнь и приключения Николаса Никльби

– А вот послушай! – ответила мисс Прайс. – Вчера, когда мы отсюда ушли, мы с Джоном ужасно поссорились. – Мне это не нравится, – сказала мисс Сквирс, расплываясь, однако, в улыбку.

– Ах, боже мой, я была бы о тебе очень плохого мнения, если бы могла это предположить, – заметила приятельница. – Не в том дело.

– О! – сказала мисс Сквирс, снова впадая в меланхолию. – Говори!

– После долгих споров и уверений, что больше мы друг друга не увидим,продолжала мисс Прайс, – мы помирились, и сегодня утром Джон хотел записать наши имена, и в первый раз их огласят в будущее воскресенье, так что через три недели мы поженимся, а я пришла предупредить, чтобы ты шила себе платье.

Желчь и мед были смешаны в этом известии. Перспектива столь близкого замужества подруги была желчью, а уверенность, что та не имеет серьезных видов на Николаса, была медом. В общем, сладкое значительно перевешивало горькое, а потому мисс Сквирс сказала, что платье она сошьет и что она надеется – Тильда будет счастлива, хотя в то же время она в этом не уверена и не хотела бы, чтобы та возлагала на брак слишком большие надежды, ибо мужчины – существа странные, и многие и многие замужние женщины были очень несчастны и желали бы от всей души быть по-прежнему девицами. К этим соболезнующим замечаниям мисс Сквирс присовокупила другие, также рассчитанные на то, чтобы развеселить и приободрить подругу.

– Послушай, Фанни, – продолжала мисс Прайс, – я хочу потолковать с тобой о молодом мистере Николасе…

– Он для меня ничто! – перебила мисс Сквирс, проявляя все симптомы истерики. – Я его слишком презираю!

– О, конечно, ты так не думаешь, – возразила подруга. – Признайся, Фанни: разве он тебе теперь не нравится?

Не давая прямого ответа, мисс Сквирс внезапно разрыдалась от злости и воскликнула, что она несчастное, покинутое, жалкое, отверженное создание.

– Я ненавижу всех! – сказала мисс Сквирс. – И я хочу, чтобы все умерли, – да, хочу!

– Боже, боже, – сказала мисс Прайс, потрясенная этим признанием в мизантропических чувствах. – Я уверена, что ты это не всерьез.

– Всерьез! – возразила мисс Сквирс, затягивая тугие узлы на своем носовом платке и стискивая зубы. – И я хочу, чтобы и я тоже умерла! Вот!

– О, через каких-нибудь пять минут ты будешь думать совсем иначе,сказала Матильда. – Насколько было бы лучше вернуть ему свое расположение, чем мучить себя таким манером! Ведь правда, было бы куда приятнее привязать его к себе по-хорошему, чтобы он любезно составил тебе компанию и ухаживал за тобой.

– Я не знаю, как бы это было, – всхлипывала мисс Сквирс. – О Тильда, как могла ты поступить так низко и бесчестно! Скажи мне это кто-нибудь про тебя, я бы не поверила.

– Ах, пустяки! – хихикая, воскликнула мисс Прайс. – Можно подумать, что я по меньшей мере кого-то убила!

– Это почти одно и то же! – с жаром ответила мисс Сквирс.

– И все это только потому, что я достаточно миловидна для того, чтобы со мной были любезны! – вскричала мисс Прайс. – Человек не сам себе лицо делает, и не моя вина, если у меня лицо приятное, так же как другие не виноваты, если у них лицо некрасивое.

– Придержи язык, – взвизгнула мисс Сквирс самым пронзительным голосом,иначе ты меня доведешь до того, что я ударю тебя, Тильда, а потом буду жалеть об этом!

Вполне очевидно, что тон беседы несколько повлиял на спокойствие духа обеих леди, и в результате пререкания приняли оскорбительный оттенок. Ссора, начавшись с пустяка, разгорелась не на шутку и имела угрожающий характер, когда обе стороны, залившись неудержимыми слезами, воскликнули одновременно, что никогда они не думали, чтобы с ними стали так говорить, а это восклицание, вызвав взаимные протесты, постепенно привело к объяснению, и дело кончилось тем, что они упали друг другу в объятия и поклялись в вечной дружбе. Эта трогательная церемония повторялась пятьдесят два раза в год.

Когда полное дружелюбие было таким образом восстановлено, естественно зашла речь о количестве и качестве нарядов, которые были нужны мисс Прайс для вступления в священный супружеский союз, и мисс Сквирс ясно доказала, что требуется значительно больше того, что может или хочет предоставить мельник, и все они совершенно необходимы и без них нельзя обойтись. Затем молодая леди незаметно перевела разговор на свой собственный гардероб и, подробно перечислив основные его достопримечательности, повела подругу наверх произвести осмотр. Когда сокровища двух комодов и шкафа были извлечены и все более мелкие принадлежности туалета примерены, пора было мисс Прайс идти домой, а так как она пришла в восторг от всех платьев и совершенно онемела от восхищения при виде нового розового шарфа, то мисс Сквирс в превосходнейшем расположении духа заявила, что хочет проводить ее часть пути ради удовольствия побыть в ее обществе, и они отправились вместе. Дорогой мисс Сквирс распространялась о достоинствах своего отца и преувеличивала его доходы в десять раз, чтобы дать подруге хоть слабое представление о важности и превосходстве своей семьи.

Случилось так, что как раз в это время, включавшее короткий перерыв между так называемым обедом учеников мистера Сквирса и их возвращением к приобретению полезных знаний, Николас имел обыкновение выходить на прогулку и, уныло бродя по деревне, предаваться мрачным размышлениям о своей печальной участи. Мисс Сквирс знала это, прекрасно знала, но, быть может, забыла, ибо, увидев молодого джентльмена, шедшего им навстречу, она проявила все признаки изумления и ужаса и объявила подруге, что «готова провалиться сквозь землю».

– Не вернуться ли нам обратно или не забежать ли в какой-нибудь коттедж? – спросила мисс Прайс. – Он нас еще не видел.

– Нет, Тильда! – возразила мисс Сквирс. – Мой долг – дойти до конца, и я дойду!

Так как мисс Сквирс произнесла эти слова тоном человека, принявшего высоконравственное решение, и вдобавок раза два всхлипнула и перевела дух, что указывало на угнетенное состояние чувств, ее подруга не сделала больше никаких замечаний, и они двинулись прямо навстречу Николасу, который шел, опустив глаза, и не ведал об их приближении, пока они с ним не поравнялись; иначе он, пожалуй, постарался бы укрыться.

– Доброе утро! – сказал Николас, кланяясь и проходя мимо.

– Он уходит! – прошептала мисс Сквирс. – Тильда, я задохнусь!

– Вернитесь, мистер Никльби, вернитесь! – закричала мисс Прайс, якобы встревоженная угрозой своей подруги, но в сущности пробуждаемая лукавым желанием послушать, что скажет Николас. – Вернитесь, мистер Никльби!

Мистер Никльби вернулся и казался крайне смущенным, когда осведомлялся, имеют ли леди какое-нибудь поручение для него.

– Не теряйте времени на разговоры, – заспешила мисс Прайс, – лучше поддержите-ка ее с другой стороны. Ну, как ты сейчас себя чувствуешь, дорогая?

– Лучше, – прошептала мисс Сквирс, опуская на плечо мистера Никльби красновато-коричневую касторовую шляпу с прикрепленной к ней зеленой вуалью. – Какая глупая слабость!

– Не называй ее глупой, дорогая, – сказала мисс Прайс, блестящие глаза которой еще сильнее засверкали при виде замешательства Николаса. – У тебя нет никаких причин стыдиться ее. Стыдно должно быть тем, которые слишком горды, чтобы подойти как ни в чем не бывало.

– Вижу, вы решили во всем обвинить меня, хотя я и говорил вам вчера, что это не моя вина, – улыбаясь, сказал Николас.

– Ну вот, он говорит, что это не его вина, дорогая моя, – заметила недобрая мисс Прайс. – Может быть, ты была слишком ревнива или слишком поторопилась. Он говорит, что это была не его вина. Ты слышишь? Я думаю, больше не нужно извинений?

– Вы не хотите меня понять, – сказал Николас. – Прошу вас, бросьте эти шутки, потому что, право же, сейчас у меня нет ни времени, ни охоты смешить или быть предметом насмешек.

– Что вы хотите этим сказать? – спросила мисс Прайс, притворяясь изумленной.

– Не спрашивай его, Тильда! – вскрикнула мисс Сквирс. – Я его прощаю.

– Ax, боже мой! – сказал Николас, когда коричневая шляпка снова опустилась на его плечо. – Это серьезнее, чем я думал. Будьте так добры, выслушайте меня.

Тут он приподнял коричневую шляпку и, с неподдельным изумлением встретив полный нежной укоризны взгляд мисс Сквирс, попятился на несколько шагов, чтобы избавиться от своей прелестной ноши, и продолжал:

– Я очень сожалею, искренне, от всей души сожалею, что вчера вечером послужил причиной разногласий между вами. Я горько упрекаю себя в том, что имел несчастье вызвать происшедшую размолвку, хотя, уверяю вас, я это сделал по неосмотрительности и без всякого умысла.

– Да, но ведь это не все, что вы имеете сказать! – воскликнула мисс Прайс, когда Николас замолчал.

– Боюсь, что нужно еще что-то добавить, – с легкой улыбкой пробормотал, запинаясь, Николас, глядя на мисс Сквирс. – Об этом очень неловко говорить… но… стоит заикнуться о таком предположении, и прослывешь фатом… и, несмотря на это… смею ли я спросить, не предполагает ли эта леди, что я питаю какие-то… короче говоря, не думает ли она, что я в нее влюблен?

«Восхитительное смущение, – подумала мисс Сквирс.Наконец-то я довела его до этого!»

– Ответь за меня, дорогая, – шепнула она подруге.

– Думает ли она это? – подхватила мисс Прайс. – Конечно, думает!

– Думает? – вскричал Николас с такой энергией, что на секунду это можно было принять за восторг.

– Разумеется, – отвечала мисс Прайс.

– Если мистер Никльби сомневался в этом, Тильда, – нежно сказала зарумянившаяся мисс Сквирс, – он может успокоиться. На его чувства отвеча…

– Стойте! – поспешил крикнуть Николас. – Пожалуйста, выслушайте меня. Это полнейшее и нелепейшее заблуждение, в какое только можно впасть! Самая грубая и поразительная ошибка, какую только можно допустить! Эту молодую леди я видел не больше шести раз, но если бы я ее видел шестьдесят раз или если мне суждено ее видеть шестьдесят тысяч раз, все равно было и будет то же самое. Я с ней не связывал ни единой мысли, ни одного желания или надежды, и единственная моя мечта – я говорю это не для того, чтобы оскорбить мисс Сквирс, но выражаю истинные мои чувства, – единственная мечта, дорогая моему сердцу, как сама жизнь, это получить когда-нибудь возможность повернуться спиной к этому проклятому месту. Ногой сюда не ступать и не думать о нем, никогда не вспоминать о нем иначе, как с гадливостью и омерзением!

После этой чрезвычайно прямой и откровенной декларации, произнесенной с тем пылом, какой могли ему внушить его негодование и возмущение, Николас удалился, не дожидаясь ответа.

Бедная мисс Сквирс! Ее гнев, бешенство и досада, быстрая смена горьких и страстных чувств, взбудораживших ей душу, не поддаются описанию. Отвергнута! Отвергнута учителем, подобранным по объявлению за годовое жалованье в пять фунтов, выплачиваемых в неопределенные сроки, и разделяющим стол и жилище с учениками, и вдобавок отвергнута в присутствии этой девчонки, восемнадцатилетней дочки мельника, которая через три недели выйдет замуж за человека, на коленях просившего ее руки! Мисс Сквирс и в самом деле могла задохнуться при мысли о таком оскорблении.