Жизнь и приключения Николаса Никльби

– Смотри, дорогая моя, – сказала миссис Никльби, стараясь быть довольной, – разве это не заботливость и внимание со стороны твоего дяди? Да ведь если бы не его предусмотрительность, у нас не было бы ничего, кроме кровати, которую мы вчера купили!

– Да, это очень любезно, – отозвалась Кэт, осматриваясь вокруг.

Ньюмен Ногс промолчал о том, что он выудил старую мебель, которую они здесь видели, с чердака и из подвала, и о том, что он купил к чаю на полпенни молока, стоявшего на полке, налил воды в ржавый чайник на каменной подставке, набрал щепок на пристани и где-то выпросил угля. Но догадка, будто Ральф Никльби отдал распоряжение это сделать, столь раздражающе подействовала на его воображение, что он не мог удержаться, чтобы не затрещать всеми десятью пальцами по очереди. Сначала миссис Никльби была слегка испугана таким упражнением, но, предположив, что оно каким-то отдаленным образом связано с подагрой, не стала об этом говорить.

– Я думаю, нам больше незачем вас задерживать, – сказала Кэт.

– Мне больше нечего здесь делать? – спросил Ньюмен.

– Да, нечего. Благодарю вас, – отвечала мисс Никльби.

– Милая моя, может быть, мистер Ногс не прочь выпить за наше здоровье, – сказала миссис Никльби, роясь в ридикюле в поисках какой-нибудь мелкой монеты.

– Я думаю, мама, – нерешительно сказала Кэт, заметив, что Ньюмен отвернулся, – вы задели бы его чувства, если бы предложили ему денег…

Ньюмен Ногс, поклонившись молодой леди скорее как джентльмен, чем как злополучный бедняк, каким он казался, прижал руку к груди и, секунду помедлив с видом человека, который пытается заговорить, но хорошенько не знает, что сказать, вышел из комнаты.

Когда тяжелая дверь внизу со скрежетом захлопнулась на щеколду и эхо мрачно разнеслось по дому, Кэт почувствовала искушение вернуть его и попросить, чтобы он остался хоть ненадолго, но ей было стыдно признаться, в своих страхах, и Ньюмен Ногс отправился в обратный путь.

Глава XII,

с помощью которой читатель получит возможность проследить дальнейшее развитие любви мисс Фанни Сквирс и удостовериться, гладко ли она протекала

Счастливым обстоятельством для мисс Фанни Сквирс было то, что ее достойный папа, вернувшись домой в день маленькой вечеринки, «слишком много в себя опрокинул», как говорят посвященные, чтобы подметить многочисленные признаки крайнего возмущения духа, ясно отражавшиеся на ее физиономии. А так как, подвыпив, он бывал довольно буен и сварлив, то не исключена возможность, что он поспорил бы с ней по тому или другому поводу воображаемому поводу, если бы молодая леди с предусмотрительностью и осторожностью, весьма похвальными, не заставила бодрствовать одного из учеников, чтобы он принял на себя первый взрыв бешенства славного джентльмена, каковое, найдя исход в пинках и колотушках, постепенно улеглось настолько, что джентльмена уговорили лечь в постель, что он и сделал, не снимая сапог и с зонтом под мышкой.

Согласно обычаю, голодная служанка последовала за мисс Сквирс в ее комнату, чтобы завить ей волосы, оказать другие мелкие услуги при совершении туалета и преподнести столько лести, сколько могла придумать применительно к обстоятельствам, ибо мисс Сквирс была в достаточной степени ленива (а также тщеславна и легкомысленна), чтобы быть настоящей леди, и только отсутствие звания и положения неодолимо препятствовали ей быть таковой.

– Как чудесно вьются у вас сегодня волосы, мисс! – сказала горничная. – Ну просто жалость и стыд их расчесывать!

– Придержи язык! – гневно ответила мисс Сквирс.

Солидный опыт помешал девушке удивиться вспышке дурного расположения духа мисс Сквирс. Отчасти догадываясь о том, что произошло в течении вечера, она изменила свою манеру угождать и пошла окольным путем.

Но я не могу не сказать, хотя бы вы меня за это убили, – продолжала служанка, – что ни у кого еще не замечала такого простоватого вида, как сегодня вечером и мисс Прайс.

Мисс Сквирс вздохнула и приготовилась слушать.

– Я знаю, что очень нехорошо так говорить, мисс, – не умолкала служанка, в восторге от произведенного впечатления, – мисс Прайс ваша подруга и все такое, но, право, она так наряжается и так себя держит, чтобы ее заметили, что… ах, если б только люди могли себя видеть!

– Что ты хочешь сказать, Фиб? – спросила мисс Сквирс, смотрясь в свое зеркальце, где, как и большинство из нас, она видела не себя, но отражение какого-то приятного образа, созданного ее воображением. – О чем это ты болтаешь?

– Болтаю, мисс! Кот и тот заболтает по-французски, чтобы только посмотреть, как она трясет головой, – отозвалась горничная.

– Она и в самом деле трясет головой, – с рассеянным видом заметила мисс Сквирс.

– Такая пустая и такая… некрасивая, – сказала девушка.

Бедная Тильда! – сочувственно вздохнула мисс Сквирс.

– И всегда выставляет себя напоказ, чтобы ею восхищались, – продолжала служанка. Ах, боже мой! Это просто нескромно!

– Фиб, я тебе запрещаю так говорить! – сказала мисс Сквирс. – Друзья Тильды – люди низкого происхождения и, если она не умеет себя держать, это их вина а не ее.

– Но знаете ли, мисс, – сказала Феба, которую покровительственно называли сокращенным именем «Фиб», – если бы она только брала пример с подруги… О! Если бы только она знала свои недостатки и, глядя на вас, старалась исправиться, какою славной молодой женщиной могла бы она стать со временем!

– Фиб! – с достоинством вымолвила мисс Сквирс. – Мне не подобает слушать такие сравнения: они превращают Тильду в особу грубую и невоспитанную, и прислушиваться к ним было бы не по-дружески. Я бы хотела чтобы ты перестала говорить об этом, Фиб; в тоже время я должна сказать, что если бы Тильда Прайс брала пример с кого-нибудь… не обязательно с меня…

– О нет, с вас, мисс! – вставила Фиб.

– Ну хорошо, с меня, Фиб, если уж тебе так хочеться, – согласилась мисс Сквирс. – Должна сказать, что поступай она так, ей бы это пошло на пользу.

– Так думает еще кто-то, или я очень ошибаюсь, – таинственно объявила девушка.

Что ты хочешь этим сказать? – осведомилась мисс Сквирс.

– Ничего, мисс, – ответила девушка. – Уж кто-кто, а я кое-что знаю!

– Фиб! – сказала мисс Сквирс драматическим тоном. – Я настаиваю на том, чтобы ты объяснилась. Что это за мрачная тайна? Говори!

– Ну, уж если вы хотите знать, мисс, так вот что, – отозвалась служанка, – мистер Джон Брауди думает так же, как вы, и, если бы он не зашел слишком далеко, чтобы честно отступить, он был бы очень рад кончить с мисс Прайс и начать с мисс Сквирс!

– Боже милостивый! – воскликнула мисс Сквирс, с большим достоинством сложив руки. – Что же это такое?

– Правда, сударыня, сущая правда, – ответила хитрая Фиб.

– Ну и положение! – воскликнула мисс Сквирс. – Помимо своей воли я чуть было не погубила покой и счастье моей дорогой Тильды! Почему это мужчины в меня влюбляются, хочу я этого или не хочу, и покидают ради меня своих нареченных?

– Потому что они ничего не могут поделать, мисс, – ответила девушка,причина простая.

(Если причиной была мисс Сквирс, она и в самом деле была проста.)

– Чтобы я больше никогда об этом не слышала, – заявила мисс Сквирс.Никогда! Понимаешь? У Тильды Прайс есть недостатки… много недостатков… но я хочу ей добра и прежде всего хочу,. чтобы она вышла замуж; я считаю весьма желательным… в высшей степени желательным, если принять во внимание самую природу ее дурных качеств, чтобы она как можно скорее вышла замуж. Нет, Фиб! Пусть она берет мистера Брауди. Я могу пожалеть его, беднягу, но я очень хорошо отношусь к Тильде и надеюсь только, что она будет лучшей женой, чем я предполагаю.

После такого излияния чувств мисс Сквирс легла спать.

Злоба – короткое слово, но оно выражает странное смятение чувств и душевный разлад, не хуже чем слова многосложные. В глубине души мисс Сквирс прекрасно знала, что замечания жалкой служанки были пустой, грубой, неприкрытой лестью, как знала это и сама служанка; тем не менее одна лишь возможность дать исход недоброжелательному чувству к обидчице, мисс Прайс, и притвориться сокрушающейся о ее слабостях и недостатках, хотя бы в присутствии одной служанки, доставила чуть ли не такое же облегчение ее раздражительности, как если бы слова Фиб были святой истиной.

Этого мало: мы обладаем такой изумительной силой внушения, когда она направлена на нас самих, что мисс Сквирс чувствовала себя прямо-таки высоконравственной и великодушной после своего благородного отречения от руки Джона Брауди и смотрела на свою соперницу сверху вниз с каким-то благостным спокойствием и безмятежностью, что в большой мере способствовало умиротворению ее взбудораженных чувств.

Такое счастливое состояние духа возымело некоторое влияние, приведя к примирению с обидчицей: когда на следующий день раздался стук в дверь и доложили о приходе мельниковой дочки, мисс Сквирс отправилась в гостиную в христианском расположении духа, которое было поистине радостно наблюдать.

– Вот видишь, – сказала мельникова дочь, – я к тебе пришла, Фанни, хотя у нас и была размолвка вчера вечером.

– Я сожалею о твоих дурных страстях. Тильда, – отвечала мисс Сквирс, – но недобрых чувств я не питаю. Я выше этого.

– Не злись, Фанни, – сказала мисс Прайс. – Я пришла кое-что рассказать тебе и знаю, что тебе это понравится.

– Что бы это могло быть. Тильда? – осведомилась мисс Сквирс, поджимая губы и принимая такой вид, как будто ничто на земле, в воздухе, в огне или в воде не могло доставить ей ни тени удовольствия.