Шестое чувство

– Мы можем побежать вдоль авеню де ля Бурдоне, свернуть на набережную и выйти на мост Альма. Или можем побегать на Марсовом поле, но там песок, и поднимается пыль. Все бегают в том районе, а я вот не очень люблю. Что скажешь? – подает голос Жером, возвращая меня из водоворота мыслей.

– У тебя же есть привычный маршрут? Давай по нему и побежим, – предлагаю я и слегка растягиваю ноги перед бегом, после прыгаю на месте и сообщаю: – Я готова.

Мы стартуем. Жером сначала бежит вполсилы, видимо, не верит, что я серьезно занимаюсь бегом. Впрочем, он быстро понимает, что к чему, и набирает скорость.

– А ты отлично бегаешь! – хвалит он, но я ничего не отвечаю.

Шрам на руке начинает побаливать – фантомные боли. Я бегала каждый день после своего возвращения из Италии. Я бегала до отсутствия воздуха в легких и боли в ногах. Мне казалось, я слишком медлительна и должна быть быстрее. Потому что, если бы я смогла убежать тогда, ничего непоправимого не случилось.

– Отличная сегодня погода, не находишь? – спрашивает Жером, в очередной раз прерывая ход моих мыслей.

И я вновь отвечаю:

– Угу.

Новая попытка завязать разговор с треском проваливается. Я правда хочу быть вежливой и воспитанной, но не могу заставить себя вести светскую беседу. После бессонной ночи у меня нет сил фальшиво улыбаться и делать вид, что жизнь прекрасна. Легкий утренний ветерок дует мне в лицо, небо потихоньку приобретает красный оттенок. Погода и правда замечательная, наконец пришла весна. Но я не могу разделить восторга с Жеромом, мне сложно дается общение с ним. Он мой отчим, и нравится мне, потому что в данный момент делает счастливой мою маму. Но я так хотела побегать в тишине, одна, заглушить назойливые мысли. В какой-то момент Жером понимает, что мы будем бегать без душевных разговоров, и прекращает задавать глупые вопросы. Мы наворачиваем круги вокруг османовских зданий в полной тишине, лишь слышны удары кроссовок об асфальт и наше громкое дыхание. Мы выбегаем к мосту, и я останавливаюсь, пораженная красотой этого города. Над Парижем поднимается солнце, окрашивая небо в нежно-розовые цвета. Первые лучи играют в водах Сены, она сверкает и переливается. А перед моим взором во всем своем великолепии предстает идеальная панорама из открытки. Эйфелева башня, парижские дома, деревья, река и пустой, абсолютно пустой город. Я стою на железном мосту, который, кажется, называется Альма, и не могу перестать любоваться невероятной картиной. Красивейший рассвет, в душе появляется знакомое чувство вдохновения. Глупая часть внутри меня мечтает показать этот рассвет Адаму, в голове возникают вопросы, спит ли он сейчас? Или, быть может, тоже наслаждается тем, как нежно-розовое небо постепенно превращается в белое, а после становится чисто-голубым? На глаза наворачиваются слезы. Мы теперь с ним в одном городе, и вместе с тем мы теперь чужие люди. Никогда бы не подумала, что он станет для меня чужим. Две капли падают с ресниц на щеки, и я быстрым движением стираю их с лица.

– Я хотел бы поблагодарить тебя за то, что не стала противиться переезду и поддержала Амели, – Жером называет маму по имени – и в его голосе столько тепла, – я прекрасно понимаю, как должно быть сложно менять привычный уклад жизни, особенно под конец выпускного класса, но, знай, я очень благодарен тебе и уверен, что все будет хорошо.

Он наверняка видел, как я стираю слезы. Я злюсь на себя, потому что в последнее время превратилась в чертову истеричку, которая не в состоянии контролировать эмоции. Он думает, что я плачу из-за переезда – какая ирония! Я плачу потому, что последние пять месяцев жила мечтами об одном-единственном человеке, я плачу, потому что нашла его здесь, в Париже, но жизнь решила посмеяться надо мной, и он оказался «лучшим в мире парнем» моей сводной сестры, дочки человека, который пытается меня сейчас успокоить и говорит, что все будет хорошо.

– Я знаю, что все будет хорошо, – уверенно отвечаю я. Потому что я не слабачка, которая будет лить слезы и жаловаться на жизнь своему новому «папочке», потому что неважно, что я чувствую и через что прохожу, он все равно мне не поможет, точно так же, как и слезы. Жером улыбается мне, показав ровный ряд белых зубов, и неловко хлопает по плечу.

– Мне нравится твой настрой, как и нравится, что вы теперь живете с нами. Эмма за долгое время впервые стала ужинать дома. У нас в принципе никогда не было традиции семейных ужинов. Ее мать была слишком зациклена на себе, а я на работе, знаешь, как бывает. А потом дети вырастают, и ты уже не навяжешь им новые устои.

– А где сейчас ее мама? – спрашиваю я.

За все время пребывания в Париже я ни разу ничего о ней не слышала, знаю, что она жива, потому что бабушка говорила, что Жером разведен уже как пять лет.

– Она сейчас в США, если точнее, покоряет Голливуд.

– Она актриса?

– Нет, стилист, – нехотя отвечает Жером, – я не общаюсь с ней, она периодически созванивается с Эммой.

Последнее предложение он произносит таким тоном, что я понимаю – расспросы закончены.

– Извини, если я лезу не в свое дело, – говорю я. В конце концов, мне жить с этим человеком под одной крышей, не хотелось бы, чтобы он думал, будто у меня нет чувства такта. – Сложные отношения с одним из родителей – это немного по моей теме, тоже не люблю лишних расспросов, – усмехнувшись, шучу я, чтобы сгладить неловкость. Уверена, мама рассказала ему все о моем отце.

Жером тепло улыбается мне:

– Побежали домой, Лили. Время близится к восьми, и тебе сегодня в школу.

Напоминание о школе вызывает озноб во всем теле. Ведь в школе я увижу Адама. На секунду в голове мелькает мысль, что я могла бы притвориться больной и никуда не идти. Так я сделала после нашей встречи в коридоре. Схватилась за голову в прямом смысле слова, пожаловалась Эмме на невыносимую боль, позвонила маме и вызвала Uber, потому что школа хоть и недалеко от дома, но я сама бы в жизни не нашла дорогу обратно. Я провела весь день дома, обдумывая произошедшее. Я не плакала. Я была в шоке. Соблазн притвориться больной вновь очень велик. Но я быстро отбрасываю эту идею, не буду прятаться, не буду скрываться. Я пройду через это испытание с высоко поднятой головой, не жалея себя и не вызывая жалость у окружающих.

– Побежали, – бормочу я и срываюсь с места.

«У меня получится, я смогу», – словно мантру повторяю про себя несколько раз. Я смогу находиться с ним в одном классе, я смогу избежать слез, я смогу удержать все эмоции внутри. С этими мыслями я бегу что есть силы. Бегу так быстро, что начинаю ощущать металлический привкус во рту и боль в боку, но не могу остановиться. Не могу перестать убегать, хотя отчетливо осознаю, что от себя не убежать и не скрыться.

Когда мы приходим домой, в коридоре нас встречает сонная Эмма.

– Ты бегал? – недоуменно спрашивает она у отца. – С каких пор тебя не устраивает беговая дорожка?

Жером за моей спиной застывает и, похоже, не знает, что ей ответить. А я все понимаю: мама, должно быть, рассказала ему о том, что я бегаю по утрам. Сегодня утром, когда я одевалась, он, скорее всего, услышал мои шаги и увязался за мной. Этот его поступок потрясает меня. Мне становится не по себе, ведь я все утро избегала разговоров с ним.

– Завтра в это же время, Жером? – не поворачивая головы, откашлявшись, спрашиваю я и опускаюсь на корточки, чтобы снять кроссовки.

– Было бы отлично, – тут же отзывается он радостным, бодрым голосом, – Эмма, хочешь, присоединяйся к нам.

Она громко зевает и трет глаза.

– Ни за что на свете.

Я молча поднимаюсь в свою комнату и бегу в душ. Жером встал рано утром, чтобы побегать со мной. Возможно, так он хочет навести мосты. Может, он действительно хочет, чтобы мы стали настоящей семьей. Никто ни за что на свете не заменит мне папу. Никто ни за что на свете не сможет вылечить рану, нанесенную им. Но у Жерома может быть свое место в моей жизни. Если я что-то и поняла за свои восемнадцать лет, это то, что добрых людей мало. Мало кто поставит твои интересы выше своих или проснется в шесть утра, чтобы побегать с новоиспеченной падчерицей. Надо быть благодарной и ценить подобное отношение.

Быстро позавтракав, мы с Эммой идем в школу пешком. Она ничего не говорит, все ее внимание сосредоточенно на телефоне, в котором она невероятно быстро что-то печатает. Так мы и доходим до частной школы Paul Claudel-d'Hulst в 7-м округе Парижа. Я изучила их веб-сайт перед переездом. Католическая школа, они славятся строгой дисциплиной, 97 % выпускников сдают выпускные экзамены на отлично. Перед школой уже собралась толпа учеников: все курят, передают друг другу сигареты и зажигалки, громко смеются, матерятся и глупо шутят о сексе. Я точно читала об этой школе? Единственное, что меня действительно радует, в толпе нет Адама, а еще тот факт, что Эмму утащила ее подруга рассказать нечто грандиозное о каком-то соседе, нечто, явно не предназначенное для моих ушей. Искренне надеюсь, что сводная сестра не планирует становиться моим ангелом хранителем, потому что, ей-богу, в няньке я точно не нуждаюсь. И как только я хотела облегченно вздохнуть, мне навстречу вальяжной походкой вышел зеленоглазый парень, с которым она меня вчера познакомила. Вид у него такой расслабленный и уверенный, словно он точно знает, что мои трусики слетят лишь от одного его взгляда, и меня это немного раздражает. Если бы мы познакомились с ним до моей поездки в Италию, я бы назвала его симпатичным и ради развлечения даже пофлиртовала с ним. Сейчас же настроение абсолютно неподходящее.

– Лили! – восклицает он и тут же чмокает меня в щеку. Чмокает по-настоящему, медленно и с хитринкой в глазах. – Как ты? Надеюсь, тебе лучше и ты не убежишь вновь домой.

Я отхожу от него на шаг и с натянутой улыбкой произношу:

– Все отлично, не переживай, гм. – Я замолкаю и даю понять, что вспоминаю его имя. Я правда не помню, как его зовут. Будь он менее самовлюбленным, я бы проявила чудеса воспитанности, и он бы даже не догадался, что я не знаю, как к нему обратиться. Но сейчас мне хочется сбить с него спесь, хотя бы самую малость. И это работает, парень хмурится и неловко усмехается.

– Поль, – представляется он, прикусив губу, – приятно познакомиться!

– Точно, Поль! Прости, Эмма вчера меня перезнакомила с половиной школы, сам понимаешь, невозможно запомнить всех. – произношу я с обаятельной улыбкой. Мама всегда спрашивает, кого я хочу убить, когда так улыбаюсь.

Поль хмурится еще сильнее, и я думаю: «Да-да, мой дорогой Поль, ты попал в категорию всех. И такое бывает, смотри не расплачься». Он хочет что-то сказать, но группа парней зовет его весьма вовремя. Еще чуть-чуть, и я начну практиковаться в сарказме, полагаю, нежная психика Поля этого не выдержит.

– Увидимся, Лили, – махнув рукой говорит он.

– Да-да. – без энтузиазма отвечаю я, и он выглядит озадаченным.

Как только Поль отходит от меня, доносится девичий голос.

– Это было неожиданно. для него.

Я поворачиваю голову и ловлю любопытный взгляд девушки, с которой еще не знакома.

– Так месье Совершенство еще никто не ставил на место, – с улыбкой сообщает она и представляется: – Я Сесиль.

– Лили, – по инерции отвечаю я, и Сесиль усмехается.

– Я в курсе. постой, кажется, в курсе вся школа. Ты Лили Лепран из Лозанны, новенькая ученица и сводная сестра Эммы Деланье.

– Новости распространяются нынче быстро, – отзываюсь я, и Сесиль хмыкает.

Она намного выше меня и очень крупного телосложения. Я бы назвала ее большой, но не грубой. У нее миловидное лицо и нежно-розовая гладкая кожа, большие ярко-зеленые глаза и красивые густые русые волосы.