Говор камней. Ирод (сборник)

– Царевич услыхал вопли… подумал, что ты скончался… просил стражу расковать его… но я велел… я…

– А! Расковать!.. Стражи! – крикнул Ирод не своим голосом. – Сейчас же убить его… Антипатра… убить, как собаку… Я хоть часом хочу пережить отцеубийцу… скорей, скорей!..

И он без чувств повалился на изголовье.

Началась медленная агония, которая длилась еще пять дней. Ирод то впадал в беспамятство и бредил, то приходил в сознание и делал последние распоряжения.

– Императору отправить мой перстень с печатью и тысячу талантов!.. А! Это ты, Архелай… Тебя я назначаю царем… не обижай братьев… Где Филипп?

– Я здесь, отец… Я молюсь о твоем выздоровлении.

– Поздно… Мне предел положен… Тебя я назначаю наследственным князем Трахониты, Батане и всего Заиорданья, чем владел брат Ферор… Когда будешь там, посети то поле, где рассеяны кости двенадцати тысяч арабов, которых я поразил после землетрясения… Антипу я назначаю тетрархом… А! Это ты, Саломея… Одна ты остаешься из моих единокровных… Фазаель, Иосиф, Ферор – в загробной области… Помнишь мою волю, сестра, последнюю волю?

– Помню, мой возлюбленный брат.

– В ипподроме всех… нет, лучше на крест всех… вокруг Иродиона… Я буду тем медным змием в пустыне, а они будут воздевать ко мне руки.

Он начинал бредить, когда страдания усиливались.

– На кровле замка я слышу филина… Он не дает мне спать… Убить его… Его слышали и на пирамиде Хеопса… Это было перед смертью Аписа… Глупый бык! На Цезаря хотел броситься… Черный брат Рамзеса… как он ловко убил льва… habet!.. А! Манассия бен-Иегуда… на крест его, на крест!

То ему представилось, что он убегает от преследования парфян и Антигона, томится в пустыне между Петрой и Ринокорурой или стоит в Пелузие на берегу моря.

– Не гляди на меня зелеными очами, море… не грози мне… Там, за этими зелеными водами, Рим… Рамзес!

– Я здесь, господин. Я молюсь всем богам Египта и Нубии, чтобы они исцелили тебя.

– Подай нож и яблоки.

Рамзес снова рвет свои седые курчавые волосы.

– Он бредит, – тихо говорит Саломея.

Наступил приступ удушья. Это было утром месяца второго шевата. На этот раз припадок продолжался особенно долго, и, когда кончился кашель, Ирод едва мог дышать.

– Где я? – спросил он, поводя по сторонам помутившимся взором.

– В Иерихоне, возлюбленный брат мой и царь, – отвечала Саломея.

– В Иерихоне? А не в Иерусалиме?

– В Иерихоне, царь, – подтвердил Алекса.

– Я хочу в Иродион… в мой город…

Снова начинался приступ удушья, последний приступ. Ирод, казалось, чувствовал это и собрал последние силы.

– Тех, что в ипподроме… всех на крест…

Он не договорил своего безбожного приказа: тело его судорожно вытянулось, и смрадное дыхание Ирода вылетело из его груди вместе с жизнью. По лицу прошла тень, то была смерть.

– Сейчас, не медля ни минуты, пока воины не узнали о его кончине, иди и объяви приказ царя освободить всех заключенных в ипподроме, – быстро сказала Саломея мужу, – а потом, в присутствии войска и народа, вскроем его духовное завещание.

Взгляд ее, провожавший мужа, ясно говорил: «Теперь я и тебя отправлю за твоим царем, и уже никто не помешает мне, наконец, сделаться женою „сына Петры“».

Когда Алекса воротился и объявил, что все заключенные освобождены из ипподрома, Саломея, призвав царевичей, объявила им, что прежде всего нужно тело умершего царя перенести на парадную его постель, а потом выставить всенародно и уже над телом прочитать последние распоряжения умершего. Затем тотчас же дать знать в Иерусалим о кончине царя и велеть прибыть в Иерихон всем женам Ирода с детьми и другими родственниками.

В Иерусалим тотчас же полетели гонцы, а после полудня иерихонский дворец и дворцовая площадь были переполнены членами царского семейства, придворными чинами, вольноотпущенниками, евнухами, рабами, телохранителями из галатов, германцев, фракийцев и римлян.

Наконец, при общем плаче, конечно притворном, тело Ирода вынесено было к народу. Оно покоилось на парадной из массивного золота кровати, украшенной драгоценными камнями Индии и других восточных стран; покрывало на ней – из чистого пурпура с яркими золотыми узорами; тело Ирода, лежавшее на этом великолепном покрове, было задрапировано алым сукном. Голову Ирода обвивала диадема, а над нею лежала золотая корона, стоившая столько крови Иудее и другим странам. В правую мертвую руку Ирода была вложена держава, с которой рука мертвеца не должна была расставаться и в могиле.

Когда по знаку Саломеи фальшивые вопли смолкли, хранитель царской печати и перстня выступил вперед и торжественно провозгласил:

– Да будет прославлено имя царя Ирода во веки веков из конца в конец вселенной! Утешьтесь, убитые горем иудеи, и вы, воины его, и помолитесь Всевышнему об успокоении праведной души великого Ирода на лоне Авраама!

Затем он прочел рескрипт Ирода к войску, которому он напоминал о непоколебимой верности его наследникам – царю Архелаю, владетелю Иудеи и Самарии; Антипе – тетрарху Галилеи и Переи; Филиппу – князю Трахонитиды, Гавлопитиды, Батанси и Панеи со всем Заиорданьем, и царевне Саломее – владетельнице Иамнии, Азота и Фазаелиды.

Громкие приветственные крики огласили воздух, когда вперед выступил юный царь, Архелай, в порфире и со скипетром в руках, и тотчас же похоронная процессия двинулась к Иродиону вдоль иерихонского берега Мертвого моря. Вся многочисленная семья Ирода – дети его, сестра, жены и весь сонм родственников с придворными чинами окружали парадную кровать, несомую галатами. Войско Ирода в полном вооружении предшествовало печальному кортежу; телохранители же царя – галаты, фракийцы и германцы – следовали непосредственно за телом бывшего своего вождя. За ними – пятьсот вольноотпущенников и рабов, которые по всему пути сжигали благовония, а рабыни оглашали знойный воздух притворными воплями.

Так кончил Ирод, которому льстивая история придала эпитет Великого, забыв, повторяю, пополнить этот эпитет более достойным его словом – злодея.

notes

Примечания

1

Хуфу – это и есть Хеопс по-египетски. – Д. М.

2

Элефантина. – Д. М.

3

Хатшепсут.

4

Это обелиски работы Семнута. – Д. М.

5

Не могу не привести здесь другого свидетельства о том, какое потрясающее впечатление «говорящие камни», оставленные нам веками от дивных построек Хатазу и Семнута, произвели на знаменитого египтолога, который первый подслушал «говор камней» Египта, – на Шамполиона: «Je me garderai bien de vouloir rien decrire, – говорит он, – car, ou mes expressions ne vaudraient que la millieme partie de ce qu’on doit dire en parlant de tel objets, ou bien, si j’en traais une faible esquisse, meme fort decolorde, on me prendrait pour un enthousiaste, peut-etre meme pour un fou. II suffira d’ajouter qu’aucun peuple ancien ni moderne n’a concu l’art de l’architecture sur une dchelle aussi large, aussi grandiose, que le frient les vieux egyp-tiens; ils concevaient en hommes de 100 pieds de haut, et l’immagina-tion qui, en Europe, s’elance bien au dessus de nos portiques, s’arrdte et tombe, impuissante au pied des 140 colonnes de la salle hypostile de Karnak…» – Д. М.

6

Египет. – Д. М.