– Документы покажи, – послышалось из двери.
Мила расстегнула сумочку, вытащила оттуда красную книжку, с которой она ни на миг не расставалась, потому что это был её настоящий пропуск, и без него она чувствовала себя словно без рук. Книжка произвела нужный эффект, старуха даже не стала читать, да и похоже она плохо видела.
– Вы не обижайтесь. Времена нынче такие, приходится не доверять. А то бывали случаи, когда грабители приходили, как в прошлом голу на четвёртом этаже у Голубевых. По башке чем-то стукнули, а пока она очухивалась, они вынесли из квартиры последние ценности.
– Я не обижаюсь. Мне нужно просто Вам кое-какие вопросы задать.
– Задавайте, – старуха сняла цепочку с крючка и открыла дверь шире, – Да Вы проходите, не стесняйтесь, не на пороге же стоять среди этой темноты. Лампочку до сих пор в подъезде ввернуть не могут, тут и шею сломать сущий пустяк.
Мила прошла в не менее тёмную прихожую, разулась, села на стул, куда указала ей хозяйка квартиры.
– Вас зовут Вера Алексеевна, а Ваш адрес мне дала заведующая интернатом для детей-сиротов.
– Так Вы насчёт Владика пришли?
– Значит, я не первая, кто интересуется этим мальчиком?
– Приходил уже один солидный такой человек лысый. На модной машине приезжал. Ну его потом грохнули, везде газеты писали, да вот на днях.
– Борисов?
– Ну, да, кажется, его фамилия была Борисов. Не могла понять, что его сюда привело.
– Он же является отцом этого мальчика.
– Нет, только не он.
Мила оторвалась от своего блокнота.
– Не он? Тогда кто?
– Тот вроде моложе был и интересный такой. Ну да уже столько лет прошло с тех пор, разве сейчас всё вспомнишь?
– Значит, его мать встречалась с каким-то мужчиной?
– Да, он часто приходил сюда. Светочка-то была спокойной девочкой, училась хорошо, интересовалась живописью, мечтала стать художницей и выставляться в крупных городах, иногда она и мне кое-какие поделки дарила на юбилеи, да на праздники разные. Вот посмотрите сюда.
Старуха показала на стену, где висела картина с изображением горного пейзажа.
– Это её работа.
– Красиво, – восхищённо ответила Мила, – Немного необычно, – ей вспомнился Владик, занятый лепкой, – Насколько мне известно, она жила одна после того, как родители попали в авиакатастрофу.
– Бедняжка. Ей было тогда десять лет, я часто навещала её в интернате, даже выхлопотала квартиру после родителей за ней сохранить, а когда Света вернулась из интерната я ей почти как родная бабушка стала. Молодость, сами понимаете, буйное время, хочется острых ощущений. Потом она стала допоздна задерживаться на танцульках, приводила гостей, у них музыка всегда гудела. Я часто видела её с каким-то парнем, довольно симпатичным, он у неё оставался. А однажды она приходит ко мне вся в слезах и говорит, что беременна. И я вместе с ней заревела, уговорила, чтобы не делала аборт, а то вообще потом никогда детей иметь не сможет, а ей тогда только восемнадцать стукнуло, на носу окончание школы. Ну, в общем, родила мальчика, а этот хахаль больше здесь не появлялся. Порезвился и бросил. Вот так бывает.
– Неужели Вы не запомнили, как он выглядел?
– Нет, дорогая. Память у меня уже не та. Вроде парень, как парень, да я его близко-то не видела, всё издали, не люблю в чью-то жизнь залезать. Всегда такой была, и войну прошла, и блокаду.
– Вы тоже одиноки?
– Муж погиб под Сталинградом в сорок четвёртом. Больше замуж выйти так и не решилась, всё казалось память его предаю. Вот так и прожила, пора уж помирать.
– Это Вы в тот день вызвали милицию?
– Я. Три дня около её квартиры ходила, стучалась. Никто не открывал, бывало ухо к дверям приложу и вслушиваюсь, не раздастся ли шорох какой. Тихо было. Ну я и решилась на третий день позвонить в милицию, дескать, подозрительно. Приехали, дверь взломали, шум на весь подъезд стоял. До сих пор вижу её повешенную, а рядом грудной ребёнок в пелёнках уже не плачет, а хрипит от голода. Жутко.
– Вы уверены, что это было самоубийство?
– Конечно. Ведь никого не было рядом с ней, и окна, и двери закрыты, не мог же убийца в воздухе раствориться.
– К такому шагу её вполне могли подтолкнуть. Одинокая женщина в пустой квартире легко поддаётся разного рода внушениям. Неужели до этого дня она ни с кем не общалась?
– Вроде общалась. Да разве удержишь в памяти всех знакомых. Как Света с тем парнем связалась, к ней многие ходить стали. Я, конечно, говорила с ней, вразумляла, но всё без толку.
– И всё-таки, с кем она могла общаться?
Вера Алексеевна пожала плечами, задумалась.
– Была какая-то девушка её ровесница или чуть старше. Волосы тёмные, почти чёрные, глаза такие бегающие, одевалась ярко, вела себя вызывающе. Сразу видно, палец в рот не клади, откусит. Только Света простая была, не замечала этого. Не нравилась мне эта её подруга.
– Квартира сейчас брату принадлежит?
– Нет, её купили почти сразу же после похорон.
– Вам не известно, кто покупатель?
– Откуда ж я знаю?
– Простите, я попробую познакомиться с новыми хозяевами.
Мила вышла на площадку и, подойдя к двери напротив, несколько раз нажала на звонок.
– Напрасно, – сказала Вера Алексеевна, – Здесь редко появляются, лишь иногда по вечерам, когда я уже ложусь спать.
– Вы не интересовались этими людьми?
– Нет. Не к чему.
– Извините, на этом всё. Если Вы вдруг что-нибудь узнаете, прошу звоните по этому телефону, – она протянула визитную карточку.
– Хорошо. Обязательно позвоню.
…Денисов сбросил пепел, который угодил мимо пепельницы и оказался грязным пятном на столе.
– Артём, сколько раз тебе говорила, не курить за столом. Мне всегда приходится убирать за тобой.
Мила вытерла тряпкой пятно, положила её обратно на полку. Полка была уставлена книгами, среди которых особенно выделялась одна с надписью на синей обложке: «Уголовный кодекс Российской Федерации». Она часто заглядывала туда, хотя память опытного следователя и так успешно зафиксировала основные моменты, с ними приходилось сталкиваться почти каждый день.