Теория выбора и случайностей. Часть 2. «Кто есть кто, или Долой маски!»

– Это довольно скучная история, – сказал он. – Всего-то навсего моя девушка переспала с моим лучшим другом.

– Что? – поперхнулась Ксения. – Разве так бывает?

– Как видишь, бывает.

– Но что это за друг такой? Лучшие друзья так не поступают. Это просто невозможно.

– Я считал его лучшим другом, – пояснил волк стаи, – но это вовсе не значит, что он был им. Это была моя иллюзия.

– Ужасно… И девушка… как могла? Как можно было так поступить? Да тем более с тобой.

Михаил резко остановился и посмотрел на вампиршу.

– Почему «тем более со мной»?

Ксюша тоже остановилась и, неуверенно глядя на него, спросила в ответ:

– Она была красивая?

– Что?

– Она была красивая? Имела успех у парней?

Мужчина глубоко задумался. Впервые в жизни он пытался оценить Аню объективно, без этой своей безумной любви. И был удивлён ответом, который вынужден был дать своей собеседнице:

– Нет.

– На какой вопрос?

– На оба.

– Ну, вот именно. Что же тебе тогда непонятно? Вряд ли она могла рассчитывать на какого-то особенного поклонника, но получила тебя.

– А я, значит, «особенный поклонник»? – фыркнул Самойлов.

– А разве нет? Такие интеллигентные, как ты, сегодня редко встречаются. Ты ведь наверняка ухаживал за ней, как это делают правильные, серьёзные парни из хороших семей?

Он расхохотался:

– А как это делают неправильные парни из плохих семей? Кто знает: может, я от них не отличаюсь?

– Мне кажется, что отличаешься. Ну да ладно, пошли, – скомандовала девушка, начиная движение вперёд. – Мне очень жаль, что они так с тобой поступили.

Миша усмехнулся и признался:

– А мне – нет.

– Нет?!

– Многие люди только в конце жизни обнаруживают, что те, кого они считали на себя похожими, оказывается, на них совсем не похожи. Они верят, что у них есть друзья, и обнаруживают, что их нет, когда менять что-то и заводить новых уже поздно. Мне повезло: я расстался с иллюзиями и так называемыми розовыми очками довольно рано.

– «Розовыми очками»? – скептически нахмурилась Ксения. – Мне казалось, что это выражение обычно употребляют, когда говорят о том, как девушки расстаются с иллюзиями о своих парнях.

– Разве? Но даже если и так, то, по моему мнению, мы все эти очки до определённого времени носим.

– Может быть. Но как ты можешь не жалеть?! – воскликнула вампирша. – Ведь с тобой так по-свински поступили! Разве ты… не страдал?

– Это было неприятно – не спорю, но зато эффективно. Я перестал судить всех по себе и понял, наконец, что другие живут и мыслят по-другому.

И Миша вдруг вспомнил, как всё это было. Вспомнил того наивного двадцатилетнего Мишу Самойлова, который был без ума от своей девушки Ани и верил в своего друга Рому…

В тот летний день, когда молодой и наивный Михаил Самойлов умер, Рома просил своего друга прийти к нему домой после обеда и помочь. С чем он должен был Роману помочь, Миша теперь уже и не помнил. Он тогда был вынужден другу отказать: после обеда его просили прийти в местное ОВД, куда он устраивался на работу.

До этого Самойлов четыре месяца проработал в банке, но к тому времени уволился, потому что эту работу прямо-таки ненавидел: у него даже мигрени начались, которые оставляли его в покое только в выходные дни. Теперь Миша подрабатывал грузчиком, пока не поступил на новую работу.

Поэтому друзья, в конце концов, договорились на вечер. Однако часа за два до обеда Михаилу позвонили из ОВД и попросили явиться, как можно скорее, что парень и сделал. Все вопросы с отделом кадров Миша разрешил к обеденному времени и, не сумев дозвониться другу, поехал к нему домой. По словам Ромы, помощь ему была очень нужна и чем быстрее, тем лучше, поэтому Самойлов принял решение не откладывать визит до вечера, желая другу угодить.

Дверь квартиры Романа оказалась не закрыта. Миша, как и все, кто смотрит детективы, знал, что незапертая дверь означает, что внутри ты найдёшь нечто страшное и, вероятнее всего, даже труп. И Михаил испугался за друга. Испугался так сильно, что потерял способность говорить. Эта способность вернулась к нему, когда он уже был на кухне, перед которой заглядывал в гостиную. Парень стал звать друга, а через пару секунд вошёл в спальню.

Его взгляду предстала довольно красноречивая картина. Голый Рома, чуть прикрытый одеялом, лежал на кровати и курил. При появлении друга он лишь немного приподнялся на локтях. А Аня, прижимавшая одеяло к груди, сидела и испуганно на него смотрела.

Это то, что Миша успел увидеть за короткое мгновение, после чего резко отвернул лицо и машинально извинился. Он быстро отступил и пошёл к выходу из квартиры. Аня его окликнула. Михаил же, покидая жилище Романа, прокричал со смехом:

– Простите, что помешал!

Но он и сам в этом своём смехе услышал что-то истерическое.

Самойлов бегом преодолел лестничные пролёты подъезда, но, выйдя на улицу, перешёл на быстрый шаг. Он не желал улепётывать как нашкодивший кот, тем более что он-то как раз не совершил ничего постыдного.

Следующие два часа из памяти Миши выпали. Он до сих пор не мог вспомнить, что всё это время делал, где ходил.

Очнулся он в городском парке. Медленно шёл к лавочке, ступая по дорожке из старого, уже разваливающегося асфальта. Кажется, его делали ещё в советское время.

Отчего-то в тот момент его мысли зацепились за эту тему, и он начал рассуждать об асфальте, о советском времени, и сам не зная, зачем.

Михаил сел на лавочку и, закончив ненужные рассуждения, запрокинул голову. Он прислушивался к шелесту листьев, жужжанию пролетавших насекомых, смотрел на чуть пошатывающиеся от ветра деревья: молодые берёзки, крепкие тополя, изящные сосны и мрачные ели. Солнце было всё такое же яркое, небо – голубое, трава – зелёная, а Миша Самойлов – другой. Ему казалось невероятным, что весь мир остался прежним, а он – нет. Его внутренний мир был растоптан, разрушен. Ещё никогда в жизни он не чувствовал себя таким потерянным. Все его убеждения, знания о мире разлетелись в пух и прах, они оказались негодными и совершенно лживыми, неправильными. И его дружба, его любовь оказались никому ненужными. Миша был разочарован в себе, чувствовал себя несостоявшимся в этой жизни.

А его прежний мир был таким чистым, таким ясным и понятным! Куда всё исчезло? Более в этой жизни не осталось ничего понятного и ясного.

Самойлов раньше считал глупыми песни о любви, в которых практически всегда употреблялось слово «боль». Оно казалось ему нелепым, неуместным. Какая тут может быть боль? Больно может быть физически, а морально, духовно – неприятно, обидно.

А теперь он сидел на лавочке и мысленно спрашивал:

– Боже, отчего же так… больно?..

Больно, больно… – другого слова ему было не подобрать. Неприятно? Обидно? Нет, всё это о чём-то досадном, но вполне терпимом. А ему было нестерпимо больно.

Михаил тогда, обхватив голову руками, рыдал тихо, еле слышно. Ему хотелось не верить, что Аня и Рома его предали, но не верить было невозможно. И он верил, признавал это, хоть правда его и убивала.