Кира и наследники. Роман

умоляюще: – Ну, я серьёзно, Лина – грех же упускать такое…

– И я серьёзно, – вдруг сказала она, поразмыслив недолго, но

сосредоточенно.– Взяла б, действительно, да и поехала… точней, поехала б, да и взяла – интервью это самое, ты ж человек свободный! Вязать, небось, и в поезде можно – если дневной. Какая ей разница, кто с вопросами явится… Только уж извини: за свой счёт поездочка. Командировочных не будет, сама понимаешь. Хотя… – она опять сосредоточенно помолчала, – может быть, даже удастся что-нибудь выбить задним числом, но не факт.

– Ничего, заодно Питер ведь навещу, – ответила я, изумляясь

собственной решимости. – Давно собиралась…

И, таким вот образом, продолжая сама себе изумляться, я дозвонилась в Петербург своей из родственников седьмой воде на киселе, напросилась переночевать у них в коммуналке, после чего купила билеты на «Юность».

Лина же, в свою очередь, заставила господина Болонкина позвонить госпоже Колесниковой и договориться, что та даст интервью госпоже Никоновой для знаменитого литературного издания. Как последняя объяснила Болонкину, что будет вести беседу, не выезжая с берегов Яузы, – неведомо. Впрочем, тому наверняка всё это было до лампочки – ведь Кира Колесникова писала не фантастику…

ГЛАВА 3. ВСТРЕЧА ВТОРАЯ

Медленно бредя по Итальянской улице к Площади искусств, я лишь беспомощно про себя твердила: «Ох, блин! Вот же, чёрт возьми…» Все эти черти и блины относились к головокружительной питерской красе, да ещё и обрамлении золотой осени, которая способна и самые-то распоследние трущобы декорировать до набеганья восторженных слёз, – что уж говорить про камни и воды, мимо которых пролегал мой пеший утренний путь…

Всегда была уверена, что расхристанную Москву с её буйной эклектикой люблю больше не оттого, что сама коренная москвичка (минимум в четвёртом поколении по отцу, определённо в третьем – по матери; таких, как я, между прочим, в стольном граде не так много!); что она больше мне по нраву за способность свою, при вечной непредсказуемости и готовности к переменам, как никто, хранить особую сокровенность невыразимо обаятельных мест и уголков – знать надо, каких…

Так было во всех трёх эпохах, которые я успела захватить за свою, в общем, ещё короткую жизнь: в позднесоветские годы с их сравнительным (ну, очень сравнительным) благополучием и одновременно – налётом тотальной совковой тусклости; потом – в стремительной деградации, мраке и одичании рубежа восьмидесятых – девяностых и, наконец, при нынешнем рьяном ельцинско-лужковском нэпе, когда сплошная уличная толкучка ещё только-только начала сходить на нет, и город бешеными темпами приобщается к европейской цивилизации. Питер же сейчас выглядел по сравнению с Москвой отсталым, обветшалым, запущенным – и всё равно бесконечно прекрасным, упорно вызывая образ благородного обедневшего аристократа в противовес вульгарно цветущей купчихе.

Попав в Михайловский, я не сразу поняла, что теперь к чему. В последнее (когда ж это было-то?) моё посещение Русского экспозиция его запомнилась сравнительно небольшой, компактной, отчего всё её великолепие можно было обойти не раз, а теперь… Ну да, тогда был период нескончаемых ремонтов и реставраций, а ныне всё, наконец, развёрнуто в полную мощь, во весь дворец, и дня не хватит…

Так что, довольно быстро запутавшись во всех этих коридорах и переходах вверх и вниз, я здорово притомилась, ещё не обойдя и половины. В конце концов, рухнув на банкетку, вытянула ноги и на секунду закрыла глаза. Народу было немного – не сезон и будний день, но кто-то вскоре сел рядом со мной и произнёс странно-знакомым голосом:

– Привет! Не помешаю?

Я раскрыла глаза и увидела Киру Колесникову. Киру собственной персоной; Киру, о существовании которой я забыла, пожалуй, только на протяжении последних нескольких часов… Киру – на сей раз – в клетчатой рубашке, вельветовых брюках и коротких замшевых сапогах.

Конечно, она мне здорово помешала своим неожиданным появлением, к которому я была совершенно не готова. «Полный расплох», – как когда-то выражалась моя старая, ныне покойная тётка.

– Конечно, нет, – ответила я.

– Давно бродишь?

– Да. Я тут, кажется, заблудилась.

– Ищешь кого-то конкретно? – спокойно проговорила она,

задумчиво меня разглядывая.

– Ну да: Серов там, Нестеров и все эти ребята, – пробормотала я.

– Ты почти у цели. Я-то ведь уже возвращалась – тебе навстречу,

как выясняется. Так пойдём?..

Мы отправились к «тем ребятам», потом прошли и до самого конца экспозиции; я, впрочем, уже была в слегка оглушённом состоянии и воспринимала всё не вполне отчётливо.

– Ну что, вернёшься куда-то ещё? – осведомилась она, дотоле

следовавшая за мной на небольшом расстоянии.

Я честно сказала, что – нет, устала, и даже на персональную выставку в финале (не помню даже, кто там был – Филонов? Ларионов?..) никаких сил, пожалуй, не осталось.

– Понимаю, – сказала она. – Это тяжко, всё за раз, когда сосредоточишься. Я вот тоже притомилась…

Что ж – пошли забирать вещи: простой куртец спортивного покроя (мой) и её куртку – замшевую, цвета хорошо проваренной сгущёнки. А также – тёмную широкополую шляпу, окончательно придавшую её прикиду что-то не то ковбойское, не то даже мушкетёрское. Смотрелось это, впрочем, на ней вполне органично, ни капли маскарада.

– Ну как Комарово? – спросила я, чтобы нарушить молчание. И

добавила: – Я вчера услыхала случайно – по телефону…

– Сорвалось Комарово! Но оно и к лучшему – видишь, сюда зато

выбралась. Твоя идея насчёт Русского очень мне вчера понравилась… Торопишься?

– Нет, совсем нет, – ответила я.

– Тогда присядем?

– Ага.

Мы вышли из дворцовых ворот и нашли свободную лавочку на местной «ватрушке» с Пушкиным в сердцевине. Кира достала пачку «LM» и зажигалку, снова по привычке предложила мне, некурящей; затем не спеша закурила сама.

– Между прочим, я вчера забыла договориться о фотографии! —

осенило меня вдруг. Ну, хороша «журналистка»!.. И как же повезло, что мы встретились. А вообще, – фантастика, что Кира Колесникова сидит тут и разговаривает со мной, как ни в чём ни бывало; ещё несколько дней назад я и вообразить такого не могла…

– Тут у меня нет ничего, но я могу дать один московский

телефон, там что-нибудь отыщут и передадут…

Кира проговорила это как-то безучастно – неужели ей совсем без разницы, как будет выглядеть в газете? Несмотря на рассеянный тон, она смотрела на меня очень внимательно, сосредоточенно, словно собираясь спросить или сообщить нечто важное.

Я уже вся подобралась в ожидании, однако вопрос, который последовал, был вполне безобидно-прост:

– А ты как живёшь – одна или с родителями?

– Одна.

– А братья-сёстры есть?

Вздохнув, я кратко изложила ей про свои родственные отношения.

Кира сочувственно помолчала и вдруг как-то очень легко и просто заговорила о себе:

– У меня тоже мать умерла – одиннадцать лет назад. Только вот