Птичка в ладонях

– Я ищу Женю. Она пропала.

Произнесено это было так, что Марина сразу поняла: стряслась беда, и заволновалась.

– Да вы проходите, проходите, Игнат! Что значит пропала?

Молодой человек разделся в коридоре и, явно стесняясь, прошел за хозяйкой в кухню. Он огляделся в маленькой, но чистенькой и уютной кухоньке, скромно присел на краешек табуретки за столом и стал рассказывать чуть хриплым от волнения голосом:

– Неделю назад она вышла из дома на прогулку с детьми и пропала. Я в это время был в командировке. А когда вернулся, перерыл весь Сосновск, но напрасно. В городе ее не было. Я опросил всех соседей, всех знакомых, поднял на ноги местную полицию, но…

Голос его дрогнул и осекся. Взрослый, крепкий, тридцатилетний мужчина чуть не плакал. И у Марины от сострадания болезненно сжалось сердце.

– И вы приехали в Москву искать ее у меня?

– Единственное, чем мне сумела помочь полиция, это информация. Пробили по базам данных у транспортников и выяснили, что Женя уехала в Москву с двумя детьми в купейном вагоне. А в Москве из знакомых у нее только вы, Марина. Ей больше не к кому обратиться в незнакомом городе.

– Но я ничего не знаю, – растерянно пробормотала хозяйка, спешно накрывая на стол. Ей захотелось хоть как-то помочь, поддержать несчастного. – Она мне не звонила почти пять лет. И не приезжала. Я даже не знала, что у нее есть мой московский адрес. Мы же переехали сюда с семьей всего два года назад.

– Точно не звонила? И по интернету вы не списывались? – допытывался Игнат, не обращая внимания на появляющиеся на столе чайные чашки, сахарницу, печенье и вазочку с домашним вареньем. – Мариночка, вы моя последняя надежда! Помогите мне, пожалуйста! Я очень волнуюсь за Женьку и за малышей.

– Да я бы с удовольствием! – искренне воскликнула хозяйка, придвигая к гостю чашку с чаем, и сама присела напротив за столом. – Но почему она уехала? Насколько я помню, у нее же все было хорошо в жизни: хороший муж, замечательные дети, собственный дом – полная чаша. Помню, мы с девчонками ей даже завидовали: какого парня себе отхватила наша Женька! На свадьбе вы смотрелись такой красивой парой!

Златогорский тяжело вздохнул и посмотрел на собеседницу с сомнением, словно решая: выдавать тайну или нет? Помолчал, рассеянно болтая ложечкой в чашке, бросил взгляд в окно и, наконец, решился:

– Женя тяжело больна, Мариночка, очень тяжело.

– Господи, что с ней случилось? – прижала руки к сердцу молодая женщина, испугавшись за подругу.

– Послеродовая депрессия, – почти шепотом произнес Игнат. – После родов она даже в больнице психиатрической лежала два месяца, пока я с ребенком мучился.

– Странно, но я с ней пару раз разговаривала после рождения Тимочки. Она была совершенно нормальной, – попыталась возразить Марина, но гость затряс головой.

– Это случилось после вторых родов, когда родился Артемка! Ах, Марина, это я во всем виноват! Врачи говорили, что надо все время пить лекарства. Я первое время следил, но состояние ее вроде бы нормализовалось, и я расслабился, перестал контролировать. А когда вернулся из командировки, нашел кучу нетронутых таблеток. Она не принимала лекарства, Марина!

– Не вините себя! – попыталась успокоить безутешного мужа Марина и не удержалась, коснулась ладонью его руки, лежащей на столе. – Что же ее толкнуло на столь странный поступок?

– Да разве ж можно понять логику сумасшедшего?! – с болью в голосе воскликнул Игнат. – Вы же знаете, каково это – жить под одной крышей с больным человеком. Какая идея может возникнуть в его воспаленном сознании? Бог весть!

Игнат закрыл лицо руками и судорожно вздохнул. «Бедный, – подумала Марина, – он же на грани отчаяния!» Она вспомнила, как ее собственная семья многие годы мучилась с Марининой бабушкой, на старости лет впавшей в маразм. Как регулярно старушка уходила из дома и ее приходилось искать по всему городу. Не помогали ни замки на дверях, ни записки с адресом, рассованные по всем карманам. Искали по больницам, моргам, отделениям полиции. Столько сил и нервов вымотала больная у своих родственников, что вспомнить страшно, пока однажды не вышла в окно на восьмом этаже… Да, Марина очень хорошо понимала Игната и сочувствовала ему.

– Даже не знаю, чем вам помочь, Игнат?

– Я больше всего за детей переживаю, – пробормотал гость глухо. – Она же может с ними сделать все, что угодно.

– Что вы, Игнат! Она же мать! Ничего плохого она детям не сделает.

– А я вот уже и не уверен… Дома несколько раз были ужасные сцены, когда она приходила в ярость от того, что дети плакали или не слушались. А они же дети! Как объяснить двухлетнему ребенку, что маму злить нельзя? – Он отвел взгляд в сторону, но в голосе звучала неприкрытая боль. – Тимку она пару раз закрывала в темном чулане за какие-то незначительные провинности. А мальчик боится темноты! Младшего при мне так отшлепала, что на коже долго держались красные следы. Я ее тогда еле успокоил, в таком исступлении она была…

Марина растерянно хлопала глазами.

– У меня в голове не укладывается, чтобы Женька, наша Женька могла так поступить! Она же была самой доброй, самой любящей, самой светлой в нашей студенческой компании и детей очень любила.

– Увы, Мариночка, болезнь меняет человека до неузнаваемости, – покачал головой гость и скорбно поджал губы. – Пообещайте, пожалуйста, что вы мне сообщите, если Женя выйдет с вами на связь. Я вас умоляю!

Игнат вытащил из кармана маленький блокнот, вырвал листок и быстро написал свой номер телефона.

– Конечно, конечно, Игнат! Обязательно сообщу.

– И можете обзвонить всех ваших институтских знакомых, предупредить и их тоже? Вдруг Женя им позвонит или приедет.

– Хорошо, хорошо. Позвоню. И не волнуйтесь так, Игнат!

Спустя полчаса Игнат Златогорский вышел из подъезда блочного дома на окраине Москвы и вытащил из кармана пачку сигарет. Закурил. Когда развеялся клуб дыма, его лицо уже не выражало отчаяние и безнадежность. Оно стало жестким и холодным. Он постоял немного, не торопясь затянулся пару раз и, бросив окурок на тротуар, пошел в сторону автобусной остановки.

В окно третьего этажа за ним наблюдала Марина. «Надо же, – печально думала она, – как жизнь складывается! А мы-то, дуры, Женьке завидовали: жених симпатичный, с хорошим образованием, из состоятельной семьи, так красиво за ней ухаживал, только что на руках не носил. Почти сразу собственный дом купили. Детки такие хорошие родились. А вот ведь болезнь нежданно-негаданно настигла… Бедный Игнат, бедные дети!»

– Ну, ты белье-то будешь доглаживать? – послышался за спиной голос мужа.

Марина встрепенулась и направилась в комнату, оставив немытую посуду в раковине.

– А самому что, не догладить? Руки у тебя отвалятся? Небось уже футбол свой смотреть намылился! – заворчала Марина, вспоминая расстроенное и растерянное лицо Игната Златогорского. Хороший парень, а как не повезло с женой…

***

Спустя неделю Александр сидел за рабочим столом и разбирал документы в кожаной папке, подготовленные исполнительной секретаршей Ниночкой. Первую половину дня Плужников пробыл на совещании с инвесторами, потом отправился на деловую встречу, потом на вторую деловую встречу, которую предусмотрительно назначил в ресторане, чтобы совместить приятное с полезным. Удалось нормально пообедать и договориться с крупным поставщиком. Вернувшись в офис к окончанию рабочего дня, он занялся накопившимися за день документами, верный привычке проверять все бумаги, прежде чем поставить подпись.

В начале седьмого в дверь кабинета заглянула секретарша и, глянув на него просительно круглыми голубыми глазами, спросила:

– Вы еще долго, Александр Сергеевич? Можно мне идти?..

Плужников оторвал взгляд от бумаг и дружелюбно улыбнулся.

– Идите, Нина, конечно, идите. Рабочий день уже закончился. Завтра с утра напомните мне позвонить в мэрию.

– Хорошо, – кивнула Ниночка, тряхнув рыжеватыми кудряшками, и упорхнула.

Плужников опять углубился в изучение документов. Он устал, но домой торопиться не хотелось. После инцидента с квартиранткой между ним и матерью пробежала черная кошка. Аделина Сергеевна по старой привычке играла в «молчанку», обидевшись на сына. По правилам этой игры он должен был мучиться совестью, видя скорбно поджатые губы матери, страдать, испытывать раскаяние и, спустя непродолжительное время, попросить у нее прощения. Она, конечно, простит неразумного сына, помучает немного своим молчанием и простит.

Но в этот раз что-то сломалось в отлаженном за долгие годы механизме. «Сыночка» не испытывал раскаяния и прощения просить не спешил. Она продолжала готовить ужины, молча выставляя на стол еду, он молча ел и, бросив дежурное «спасибо», не проронив больше ни единого слова, уходил в свою комнату. В доме стало холодно и неуютно, и спешить в него после работы не хотелось.

Плужников дочитывал текст очередного договора, когда в дверь нетерпеливо постучали. Он поднял голову и увидел на пороге кабинета Евгению с пылесосом в руках. Одета она была в синий рабочий халат и такую же синюю косынку, из-под которой выбивались непослушные темные пряди.

– Извините, – недовольно проворчала она, – я уже убрала все кабинеты, остался только ваш. Если вы намерены сидеть на работе до глубокой ночи, то позвольте мне здесь убраться. Скоро семь часов, а мне детей надо вовремя забрать у соседки. У нее сериалы начинаются в восемь. Так что будьте любезны!

Плужников вытянул левую руку и бросил взгляд на циферблат дорогих часов на запястье. Действительно, без четверти семь! Пора домой. Нечего мешать людям делать свою работу.

– Да, конечно, – вскочил из-за стола, пряча недочитанный договор в папку, и быстро вышел в приемную.

За спиной сразу раздался гул работающего пылесоса, словно взлетал самолет. Плужников подошел к окну и, засунув руки в карманы брюк, стал смотреть на раскинувшийся далеко внизу город, похожий на темное покрывало с люрексом. Освещенные улицы с потоками несущихся автомобилей сплетались в волшебной красоты узор. Горящие ярким светом окна многоэтажек манили, как звездные скопления далеких галактик. Глядя отсюда, с высоты пятнадцатого этажа современного офисного здания, сквозь огромное, во всю стену окно, городская суета казалась отдаленной и нереальной.