София. В поисках мудрости и любви

Они быстро прошагали вдоль домов с высокими каминными трубами, из которых валил едкий дым, и свернули в небольшой сквер. За рядами кустов, припорошенных снегом, стояла усадьба. Ньютон обошел строение сзади и указал на окно, которое, судя по всему, часто открывали, используя не по назначению и выплескивая из него некие растворы. Через окно они проникли в помещение со столами и склянками для химических опытов. Магистр о чем-то вспомнил, остановившись и попросив закрыть окно изнутри, после чего они направились в кабинет, расположенный рядом с лабораторией. В кабинете было тепло и уютно. Окна были задернуты темно-малиновыми занавесками. На кушетке с округлыми подлокотниками лежала бархатная подушка и халат бургундового цвета. Вдоль стен располагались книжные шкафы с аккуратно расставленными книгами, секретер с ящиками, бумагами, чернильницей и письменными принадлежностями…

Тут Евгений обнаружил нечто такое, от чего на пару секунд потерял дар речи. Возле секретера, словно тень, стоял еще один Ньютон, в точно такой же профессорской мантии!

– Все в порядке, – сказал первый Ньютон второму. – Мы тоже из астрала. Пусть Картезий разыщет своего гиперборейца. Коллегиум должен пригласить его на большое собрание, и тогда задача будет решена.

Затем первый Ньютон обратился к Евгению:

– Как видишь, я уже пытался справиться с этой проблемой самостоятельно. Не волнуйся, у тебя все получится, я уже видел это своими собственными глазами, – магистр кивнул на второго Ньютона, появившегося в кабинете, очевидно, еще до того, как Декарт разыскал Евгения в астрале.

– Ты можешь взять эту тетрадь? – спросил второй Ньютон, сверливший нервозным взглядом рукопись, лежавшую на секретере.

Евгений поднял рукопись, а затем оглянулся на первого Ньютона, от которого, собственно, и ожидал дальнейших распоряжений.

– Хорошо! Теперь видишь бумаги на столе? – сказал магистр. – Это мои наброски по оптике, я собирался их тщательно отредактировать. Меня до такой степени заботила вся эта неуместная тяжба с мистером Гуком, что мне до сих пор бывает стыдно за то, что я позволил себе в нее втянуться. Мы должны сжечь эти бумаги вместе с тетрадью.

– Сжечь?

На столе посреди комнаты лежал ворох бумаг, над которыми недавно работал еще один, вполне осязаемый Исаак Ньютон, профессор Тринити-колледжа, покинувший кабинет, казалось, только что.

– Сир, вы серьезно? Разве можно вот так просто взять и изменить прошлое из-за каких-то там неугодных бумаг? Никто же не знает, к чему это приведет!

Евгений не хотел ничего сжигать, он не имел на это никакого права. Он предпочел бы забрать тетрадку с собой и хорошенько ее спрятать. Однако Ньютон был непреклонен:

– Послушай меня, мой мальчик, я прекрасно знаю, к чему это приведет. В моей земной памяти сохранится лишь то, что эта рукопись лежала возле шкафа. Следовательно, она не могла сгореть на столе вместе с бумагами по оптике. Она могла затеряться среди других моих записей. Так я и думал, пока не решил разыскать ее несколько лет спустя. Но рукопись исчезла! Мне кругом мерещились заговорщики, похитившие тетрадь, чтобы обвинить меня в какой-нибудь ереси. Затем я сотни лет искал свою рукопись в астрале, полагая, что она попала в библиотеку Люцифера. В конце концов, так и произойдет, если мы не сожжем ее! Ты меня понимаешь?

Терпение Ньютона было на исходе, он неистово таращился на Евгения старческими глазами, в которых бушевала невыносимая боль, накопившаяся за несколько столетий.

– Ладно, но это не мое решение. Надеюсь, вы понимаете, что записи исчезнут. В материальном мире их никто больше не увидит, – предупредил Евгений, перелистывая страницы, исписанные вдоль и поперек торопливым почерком. – Не понимаю, чего опасного может содержаться в этой тетради. Тут какие-то таблицы интегралов, кажется, это занятная попытка разложить в ряды библейские пророчества. Но если другого выхода нет…

Он захлопнул тетрадь, подходя к столу, на котором горела свеча. Под бдительным присмотром сразу двух Ньютонов, вернее, одного и того же Исаака Ньютона, раздвоившегося во времени, Евгений поднес трактат к пламени свечи, утешая себя тем, что уничтожение злосчастной тетради, возможно, пойдет на пользу и спасет от безумия многих исследователей творчества великого ученого, что вообще происходящее не имеет никакого отношения к реальности.

Пламя поедало рукопись неохотно. Глаза одного Ньютона заволокло слезами от нахлынувших воспоминаний, а на лице другого проступило долгожданное спокойствие. Получается, что брат I.S. уже второй раз наблюдал за тем, как обращается в пепел его трактат, и нисколько не сомневался в том, что поступает правильно. Когда тетрадь как следует разгорелась, Евгений осторожно положил ее рядом с бумагами. Теперь на столе заполыхал настоящий костер! Магистр Розы-Креста приказал немедленно раздвинуть шторы, чтобы огонь в кабинете стал заметен с улицы, – и вскоре за окном бойко зазвонил пожарный колокол. Дождавшись этого момента, оба Ньютона подняли вверх демонические ключи от хроноскопа. Грани кубических ключей быстро закрутились, многократно провалившись внутрь, а затем втянулись в микрокосмическую точку, увлекая за собой три световые волны, покидавшие пылающий кабинет.

***

Евгений вновь шел за Ньютоном по переходам астрального Лабиринта. Было немного обидно, что магистр перестал его замечать, нисколько не заботясь о том, что ночной гость может свернуть не туда и затеряться в бесконечных осколках псевдореальности. Впрочем, Евгений думал вовсе не об этом. Ему вспоминались какие-то намеки или, может, слухи о том, что Ньютон пережил помутнение рассудка. Но что это было за помутнение, в чем оно выражалось и какие области памяти затронуло? До этого, похоже, никому и дела не было! А ведь если память имела волновую природу, помутнение рассудка могло быть вызвано именно вмешательством астрального сознания Ньютона в события прошлого. Подобно тому, как в опытах по дифракции света одна волна, проходящая одновременно сквозь две точки в преграде, начинает перекрывать сама себя, порождая темные пятна там, где все ожидают увидеть сплошной свет. Только в качестве преграды в данном случае выступал пласт времени, через который хроноскопическая линза перенесла сознание Ньютона.

– Никто не должен знать что произошло, даже Картезий, – сообщил сир Ньютон тоном, не допускающим возражений. – Придет время, я сам ему все расскажу. Полагаю, тебе не нужно объяснять, что могущество ордена зиждется на соблюдении тайн братства?

– Конечно, сир, тайна всегда должна оставаться тайной, даже если она тебе откроется! – эти слова, произнесенные когда-то Рэне Декартом, вырвались у Женьки сами собой, хотя в действительности он не видел смысла скрывать от Декарта свое корпускулярно-волновое путешествие в хроноскопе.

Вскоре кристаллический коридор вывел их к высокогорному водопаду, по склонам которого струились гирлянды непролазных джунглей, как на затерянном плато Рорайма. В небе над облаками восходила амоннитовая луна, создавая над водой поистине мистический мираж – радужный мост из капель, парящих в воздухе. Не обращая никакого внимания на эту диковинную красоту, Исаак Ньютон стал быстро взбираться по лунной радуге вверх, иногда полностью пропадая в клубах тумана. На другой стороне радужного моста виднелась вершина скалы. Но было что-то не так в этой скале! Она как будто не принадлежала астральному миру. Как инородный пузырек, возникший по игре случая в мерцающих прожилках янтаря, она ни к чему не крепилась, а просто висела над бездной, медленно вальсируя с другими ближайшими вершинами в веретене нежно-азуровых облаков.

– Вот и оплот братства! Ты ведь уже бывал в Porta Lumen coeli? – спросил Ньютон.

В дымке облаков показались очертания башен и крепостных стен, чарующая притягательность которых была обманчива и не сулила ничего хорошего тем, кто здесь оказывался.

– Да уж, это было незабываемо, – вымолвил Евгений, припоминая проходившую в крепости розенкрейцерскую мистерию с его участием. – В прошлый раз, чтобы сюда попасть, нам с Декартом пришлось долго подниматься по огромной лестнице. Неужели нельзя было сразу воспользоваться этим мостом?

– Крепость небесного света не связана с коридорами Лабиринта, – объяснил магистр. – Она движется сквозь астрал, изредка вступая с ним во взаимодействие через оптические переходы на своей орбите. Они крайне нестабильны и открываются в разных местах, что, собственно, и делает эту крепость такой неприступной.

– И она уцелеет, даже если экзархи Тьмы разрушат Мистериум, даже если исчезнет земной мир?

– Да, это очень древние горы. Достаточно древние, чтобы появиться раньше звездного неба и пережить одну или несколько вселенских катастроф, – заявил Ньютон. – Брамины Юга верят, что здесь обитал Тат-Пуруша, некое предначальное существо, самопроизвольно возникшее из акаши, то есть из самой prima materia. Он медитировал в изначальных мирозданиях для выявления наилучшим образом сбалансированных параметров будущего Творения. Это было до возникновения материального мира, до сотворения светоносных ангелов и задолго до Адама. По их мнению, предначальное существо по сей день обитает в этих горах. Но на самом деле все пещеры и ущелья неоднократно осматривались, и никаких мифических существ здесь обнаружено не было. Развалины святилища, на которых построена крепость, – единственное подтверждение тому, что эти горы были некогда обитаемы.

Исаак Ньютон говорил о браминах с подчеркнутой отстраненностью, чтобы Евгений не подумал, будто он склонен им верить. Однако, когда речь зашла о prima materia, магистр не смог сдержать своего восхищенного порыва. Он был по-прежнему поглощен поисками универсального знания. В нем, в этом сухощавом старце, было нечто такое, чего давно лишилась «зрелая наука» и «зрелая философия». От него исходила героическая решительность, отличавшая его от «настоящих ученых», выдававших порции приблизительных формул за научную истину.

Поставив под сомнение всякую веру, они так настойчиво призывали верить им и выделять еще больше средств на их подчас совершенно безнадежные, сугубо меркантильные прожекты, что, как бы ни хотелось надеяться на порядочность их намерений, доверия к ним становилось все меньше. Серьезно, как можно верить, что основу науки составляют проверенные факты, если никто не мог экспериментально проверить, ну, хотя бы бесконечность последовательности числа ?. Дельцы науки, которых все сложнее было демаркировать от деятелей науки, безотказно служили Люциферу, и ему даже не нужно было их соблазнять.

Магистр Розы-Креста, тамплиер и алхимик Исаак Ньютон был не таким. Его можно было заподозрить в чем угодно – в изменении хода времен, в тайном сговоре с Люцифером, но только не в отсутствии веры и не в мелочном прагматизме. Ибо нет и не могло быть большей подлости по отношению к истине, чем обыкновеннейшая человеческая мелочность.

За этими размышлениями Евгений и не заметил, как они с магистром вышли по горной тропе к перекидному мосту, где их ожидал трехметровый рыцарь-гигант, закованный в латы. Быстро сказав стражу пароль, что-то вроде библейского «Claves Regni Caelorum» – «Ключи Царства Небесного», сир Ньютон пригласил Евгения первым войти во врата между крепостными башнями. Внутри крепости не произошло никаких видимых изменений – те же замшелые от времени статуи и готические аркады. Во внутреннем дворике среди зигзагов, выложенных из камней, их встретили те же спящие деревья, на которых не было листьев и которые все так же раскачивали своими большими белыми ветвями при полном отсутствии ветра.

Евгений почему-то был рад увидеть их снова. Ему вдруг подумалось, что эти деревья могли оказаться реликтовым видом, занесенным сюда из какой-нибудь исчезнувшей вселенной. Сир Ньютон остановился возле самого высокого дерева по левую руку от небольшой романской часовни. Из храма, на карнизе которого смиренно стояли скульптуры семи ангелов, вышел секретарь незримого братства Мишель Нострадамус. Следом за ним показался Ренэ Декарт, затем вышли Иоганн Валентин Андреэ, Галилео Галилей и доктор Парацельс.

– Наш гиперборейский гость с успехом прошел испытание. Мишель, если вы готовы, можете приступать к выполнению задания R.C.F., – распорядился Ньютон, обратившись к Нострадамусу.

– Кого отправить сопровождающим? – спросил Нострадамус у магистра Розы-Креста.

– Позвольте мне, – вызвался Декарт, громыхая шпорами на ботфортах.

– Другие желающие есть? – сир Ньютон обвел взглядом остальных незримых, не дождавшись ответа. – В таком случае Cartes отправится вместе с Eugenio, да поможет им Всемогущий Господь!

– Женэ, – Декарт положил руку на плечо Евгения, с подозрением поглядывая на Ньютона. – Незримый Коллегиум кое-что ищет в Лабиринте – кое-что очень важное. Ты ведь уже знаешь, что существуют разные переходы и разные двери, некоторые из них находятся под запретом. Мы стараемся их избегать, и все же иногда нам приходится нарушать наши собственные правила.

Из сказанного было ясно, что их с Декартом отправляют на какое-то задание. И оно, видимо, было настолько секретным, что Ренэ не мог о нем ничего рассказать либо, что было более вероятно, он не хотел о нем говорить в присутствии магистра. Оставив Ньютона во внутреннем дворике Porta Lumen, Декарт повел Евгения в часовню. Все остальные незримые, включая Нострадамуса, отправились следом за ними.

– Церковь святого Иоанна, – продолжил Декарт под сводами трехнефной романской базилики. – Здесь мы храним святыни братства и редкие артефакты. Об их подлинном значении мало кому известно, один из них появился благодаря Люциферу и сновидению, в котором мы с тобой впервые встретились.

– «Le Melon phеnomеnal»? Та самая «дыня», которая оказалась отрывком из Апокалипсиса? – спросил Евгений с надеждой на то, что Декарт объяснит ему, наконец, что это за «дыня» и с чем ее едят.

Но вместо объяснений Ренэ открыл потайную дверь за алтарем и спустился в церковную крипту. За ним спустились незримые братья и Евгений. Там, в подземелье, они проникли в комнату с покрытыми паутиной и пылью книжными шкафами. Посреди комнаты возвышался древний восьмигранный камень, вытесанный из цельной скалы в незапамятные времена, о которых не сохранилось никаких свидетельств, не считая невразумительных рассказов браминов о некоем «предначальном существе».

– Ты хотел знать, для чего Люциферу нужен этот манускрипт? – вздохнул Декарт, вынув из закованного в цепи ящика кусок обгоревшего пергамена и положив его на восьмигранный подиум. – Дело в том, Женэ, что этот свиток открывает путь туда, откуда сумел выбраться заключенный Люцифер. Он открывает путь в Инферно…

– Куда-куда? – ужаснулся Евгений, почувствовав, как на лбу у него выступает испарина.

– Ты не ослышался, мы должны спуститься в Инферно, на самый нижний астральный уровень, – повторил Картезий. – В местопребывание грешных душ и демонических созданий… Едва ли во всем астрале найдется место более устрашающее.

– То есть Коллегиум решил отправить меня в самое пекло Ада?! Ну уж нет! – возмущению Евгения не было предела. – Спасибо, конечно, но мы так не договаривались!

– Твое негодование можно понять, – вступил в разговор Мишель Нострадамус. – Каждый из нас предпочел бы никогда не спускаться на нижние уровни. Однако именно там, по нашим сведениям, спрятано серебро всепрощения, которое Люцифер стремится заполучить любой ценой. И наш долг, долг незримого братства, этого не допустить.

– Понятия не имею, что вы ищете, но вы обратились не по адресу. Знаете что, в мире полно сумасшедших, которые бы с радостью отправились на экскурсию в Ад. Вам просто нужен кто-то другой!

– Не так легко установить связь с воплощенной душой, – постарался переубедить его Иоганн Валентин Андреэ. – Разум может вернуться в тело в любой момент времени, но если это произойдет в Инферно, часть души останется там навсегда. Как бы это сказать, там действует чрезвычайно сильное притяжение, особенно для душ, память которых отягощена преступлениями и грехами.

Евгений прищурился, подбирая более понятную для себя аналогию: