Жена Его сиятельства

Он размеренно подводил жену к разрядке, не отрывая глаз от старинной рамы и довольно вслушиваясь в тихие стоны Джулии. А та совсем потерялась в незнакомых ощущениях. Девушка тяжело, надсадно дышала, полностью отдавшись в его власть, и тихо постанывала, в такт непрекращающимся движениям. Ее отражение в темной глубине зеркала заораживало своей безыскусной чувственностью и красотой.

Граф чуть увеличил темп, заставляя жену стонать все громче, и наконец резко нажал большим пальцем на хорошо известную ему точку, вынудив Джулию вскрикнуть. А спустя мгновение графиня мелко задрожала и обмякла в его руках, обессиленно откинувшись ему на грудь.

Джул не могла понять, что с ней случилось, но думать о произошедшем не было ни сил, ни желания. Приятная истома охватила все ее тело, лишая воли и разума, заставляя приникать к мужу и ощущать его поддержку. Она и сама не знала, что чувствует сейчас по отношению к Уильяму. Мысли путались, затухающая дрожь наслаждения приятной волной смывала остатки стыда, а впервые испытанные странные желания продолжали будоражить кровь.

– Ну что ж, миледи, с вашим страстным темпераментом мы разобрались, – словно сквозь вату, услышала Джул насмешливый голос графа. – Теперь вам больше нет нужды изображать в моем присутствии чопорную леди. Мы оба с вами знаем, что вы вовсе не так холодны, как пытаетесь показать, – Уильям хмыкнул и едко добавил: – Думаю, ваш будущий супруг сполна оценит все прелести вашего бурного нрава, и ему придется постараться, чтобы держать вас в узде.

Джулия резко отстранилась от мужа. Ее словно ледяной водой облили. Боже мой, что она вытворяла?! Как могла так забыться? Она умоляюще посмотрела на графа, но тот лишь насмешливо улыбнулся в ответ и покачал головой.

– Боюсь, моя дорогая, мне придется принять во внимание вашу страстную натуру, – Уильям цепко ухватил ее за руку и сжал запястье. Массивные перстни больно впились в нежную кожу. – Отныне вам запрещено покидать пределы Вуллсхеда. Выезжать вы можете только в моем сопровождении.

– Милорд, а как же Лондон? Мы ведь собирались вернуться в столичный особняк, – не смогла сдержать свое возмущение Джул. Несправедливое обвинение мужа, его неприятное недоверие, постоянные упоминания о будущем супруге… Как она могла так забыться? Ведь знала же, что граф никогда и ничего не делает просто так! Ну почему тело так не вовремя ее предало?! Неужели теперь придется расплачиваться за минутную слабость?

– О нет, миледи, – невозмутимо улыбнулся лорд Норрей, и в глазах его блеснул холодный огонек. – Мы остаемся в Вуллсхеде. До Рождества.

Джулия молча посмотрела на мужа и отвернулась. Она не хотела показывать свою слабость. Нет уж. Хватит с нее! Уильям не дождется ее слез и унижений. Он знает, как она не любит этот старый замок. Не может не знать. И если граф думает, что сумел ее задеть, то он ошибся. Джул выдержит. Обязательно выдержит. Это все такие пустяки, по сравнению с тем, что отец теперь свободен от всех своих долгов, и ее семье больше не грозит нищета.

Джулия потупилась и склонила голову перед мужем.

– Как вам будет угодно, милорд.

Норрей одобрительно посмотрел на супругу. Растет девочка. Научилась скрывать свои мысли и не показывать характер. Молодец. В будущем это умение ей обязательно пригодится.

– Да, Джулия, вы ведь так и не завершили массаж. Придется постараться и заново растереть мою ногу, – строго добавил он, с удовольствием наблюдая за тем, как потемнели глаза жены.

– Хорошо, милорд, – ровно ответила графиня. – Вы позволите мне одеться?

– Накинь мой халат, – милостиво разрешил граф, указав рукой на яркий бархатный баньян.

Джулия подхватила с кресла теплое разноцветье, быстро продела руки в длинные рукава и запахнула тяжелые полы, а потом невозмутимо подошла к сидящему на постели мужу и аккуратно нанесла на его колено едко пахнущую мазь.

– Замечательно, – спустя несколько минут прервал молчание граф Уэнсфилд. – У вас волшебные руки, Джулия. Да, вот так. Сильнее. М-мм… Умница. Еще… Да-да, сильнее… Ох, хорошо!

***

Джул тяжело вздохнула и закрыла глаза. Третий час ночи, а сна так и нет! Что она только ни делала! И овец считала, и стихи вспоминала, но все было бесполезно.

Она никак не могла забыть испытанные в спальне мужа ощущения. Что Уильям с ней сделал? Почему все ее тело напряженно звенело под его руками, рассыпавшись, напоследок, мельчайшими осколками? Она не предполагала, что подобное возможно. И сладкая боль от грубых перстней, и умелые движения длинных пальцев графа. Кто бы мог подумать, что супруг способен на подобные… Она даже не знала, какое слово уместно для обозначения произошедшего. Вольности? Шалости? Извращения?

Если верить маменьке, попытавшейся наставить ее перед первой брачной ночью, то Джулии надлежало всего лишь немного потерпеть. «Понимаешь, Джули, есть некоторые вещи, о которых джентльмены не упоминают при дамах, – леди Агата смущенно запнулась и потрепала дочь по щеке. – Ну, ты сама все поймешь, – расплывчато обобщила она. – Главное, не сопротивляйся и подчиняйся графу во всем. Будет немного больно и неприятно, но ты не должна плакать и вырываться. Женщине полагается быть покорной и выполнять любые прихоти супруга».

Маменька еще что-то говорила о том, что Джулии нужно постараться и не показывать свой характер, тем более что отец не смог выделить обещанные семьсот фунтов, но Джул почти не слышала ее, с ужасом думая о предстоящей ночи. Это что же сделает лорд Норрей, если леди Агата так сочувствующе вздыхает и мнется? Явно что-то не очень хорошее.

Напоследок леди Фицуильям серьезно взглянула на Джул и тихо сказала:

– Главное, не противься, Цветочек. Думаю, лорд Норрей не часто будет посещать твою спальню, так что тебе не придется постоянно терпеть все эти…

Леди Агата не договорила.

Сейчас, вспоминая свою первую брачную ночь, Джул лишь грустно усмехнулась. Матушка ошиблась. Не пришлось юной графине узнать, что там обычно «джентльмены не упоминают при дамах». Сразу после торжественного обеда граф увез ее в Вуллсхед, и всю ночь напролет знакомил с историей рода Норреев. Джулия, уставшая, напуганная ожиданиями предстоящего действа, вымотанная предыдущей бессонной ночью, так и уснула под негромкий рассказ графа, не успев даже сменить дорожное платье на ночную рубашку, заботливо разложенную прислугой на ее кровати. А утром не смогла понять, делал с ней муж то, что должен был сделать, или нет. Уже гораздо позже, когда Уильям собрался заверить завещание и вызвал доктора Джонаса для осмотра, Джул узнала, что ее девственность так и осталась при ней.

Джулия повернулась на бок и вздохнула. Как графу удается постоянно держать ее в напряжении? Казалось бы, за пять лет брака она уже более-менее привыкла ко всем странностям их общения, но Уильям умудряется находить все новые и новые способы вывести ее из равновесия. Просто талант какой-то!

Джул устало прикрыла глаза и прислушалась. По ночам Вуллсхед жил своей собственной жизнью. Тихо потрескивали дубовые полы, негромко поскрипывала древняя мебель, еле слышно дребезжали старые оконные рамы, а в каминной трубе тонко завывал ветер.

Она зябко поежилась под тонким одеялом и кинула опасливый взгляд на старинное трюмо, стоящее прямо напротив кровати. Джул не раз говорила мужу, что ей не нравится расположение зеркала и предлагала передвинуть его в угол, но лорд Норрей неизменно отказывал в этой просьбе.

– В моем доме, дорогая, у каждой вещи есть свое, строго отведенное ей место, – неодобрительно поджимал губы супруг. – Пока я жив, никаких перемен здесь не будет.

Джулия огорчалась таким ответом, но это не мешало ей периодически повторять попытки, в надежде на то, что граф уступит. К сожалению, она добилась прямо противоположного результата. Раздосадованный ее настойчивостью муж добавил в завещание еще один пункт. На протяжение пяти лет со дня его смерти графиня должна была сохранять обстановку дома в том виде, в котором она ее унаследует.

Джул, узнав о новом условии, лишь невесело усмехнулась. Она уже привыкла к маниакальной страсти супруга до мелочей расписывать всю ее вдовью жизнь. Похоже, Уильяму доставляло особую радость осознание того, что ради наследства Джулии придется терпеть многочисленные ограничения. Казалось, он так боялся, что после его смерти она станет свободной, что готов был на что угодно, лишь бы графиня продолжала зависеть от него и после его смерти.

Джулия покосилась на старое трюмо. Возможно, для любителя старины, зеркало и было уникальным – огромное, вычурное, с богато украшенной рамой. Оно хранилось в семье Норреев еще со времен Георга III. Похожее имелось в спальне у графа, и Уильям очень любил подолгу разглядывать резные завитушки на его раме или поглаживать холодное стекло. Джул всегда искренне недоумевала, видя такую необъяснимую привязанность мужа к обычному трюмо.

– Это наша история, – сказал как-то лорд Норрей, в ответ на ее удивление.

Ну, история или нет, а Джулия с удовольствием избавилась бы от всех Вуллсхедских раритетов! Уж больно мрачные мысли они навевали.

Вот и сейчас, глядя на тусклое стекло, она убеждала себя в том, что бояться ей нечего. Правда, получалось из рук вон плохо. Лунный свет таинственно отражался в глубине зеркала, а темная резная рама тускло блестела остатками позолоты, вызывая у Джул безотчетный ужас. Она и сама не могла объяснить, что именно внушает ей такой страх.

Громкий треск, раздавшийся в камине, заставил Джулию испуганно вздрогнуть. Рассердившись на саму себя, она решительно повернулась на бок и закрыла глаза. Все. Хватит. Не боится она никаких зеркал! И несуществующих привидений. И не верит во всякие чудеса!

Глава 3

Утро ворвалось в комнату гомоном птиц и яркими солнечными лучами.

– Ваше сиятельство, погодка-то какая сегодня замечательная! – бодро тараторила Клара, распахивая окно. – И не скажешь, что октябрь на дворе!

Джулия, передернув плечами от холода, плотнее закуталась в теплый халат и попросила горничную:

– Клара, ты не могла бы принести мне чаю? Не хочу спускаться в столовую.

– Но, миледи, Его сиятельство может рассердиться, – смущенно заметила Клара. – Вы же знаете, милорд не любит завтракать в одиночестве.

Джулия нахмурила тонкие брови. Не любит, верно. Кому, как не ей это знать? Но как же не хочется спускаться вниз! Сидеть за столом, под прицелом въедливого взгляда мужа, улыбаться, делать вид, что ее не задевают колкие слова и язвительные характеристики графа. Господи, если бы можно было хоть один день провести в одиночестве…

– Передай Его сиятельству, что мне нездоровится, – решительно сказала она.

– Как скажете, миледи, – Клара мимолетно улыбнулась. – Может, и получится.

Джул проводила горничную задумчивым взглядом, подошла к окну и выглянула во двор. Вековые дубы, растущие вдоль подъездной аллеи, сегодня казались не такими мрачными, как обычно. Да и опавшая листва, ярким ковром украсившая газоны, прибавила жизнерадостности невзрачному пейзажу.

Джул распахнула окно и высунулась наружу, не обращая внимания на прохладный ветерок, забирающийся под плотную ткань халата. Эх, оказаться бы сейчас в Лонгберри, погулять по саду, заглянуть к мисс Карпентер, послушать ее рассказы о дальних странах и выпить изумительно вкусного чая. Почему-то у старой мисс Шарлотты он всегда получался чуточку особенным, не таким, как у всех. И дом у нее был особенным. Книги, гербарии, приколотые под стеклом разноцветные бабочки – большие, яркие, совсем как живые. А еще – огромные опахала, привезенные из Индии, деревянные статуэтки и маски африканских племен, изображения слонов и диковинных птиц. С самого детства Джул любила рассматривать их и мечтать, что когда-нибудь тоже будет путешествовать, как мисс Карпентер. И тоже сможет объехать полмира и своими глазами увидеть его красоту. Увы. Ее мечты так и остались мечтами. Какая-то нелегкая принесла графа в Уилтшир, и лишила Джул возможности выбора.

Пять лет назад

В имении Лонгберри царила лихорадочная суета. Горничные носились по лестницам с щипцами для волос и шиньонами, толстая кухарка колдовала над многочисленными кастрюлями и сковородками, лакеи, сбившись с ног, бегали с поручениями то в винную лавку, то к зеленщику, а леди Фицуильям нервно расхаживала по комнате своей младшей дочери и бросала озабоченные взгляды на сидящую у зеркала Элизабет. Щеки Лиз горели лихорадочным румянцем, глаза блестели. Она в волнении прикусывала нижнюю губу и взволнованно смотрела на свое отражение.