Французский поцелуй
Делла Сванхольм
Чтобы создать скульптурный шедевр, который украсит Марсель на века, Клод Дешанель ищет идеальную натурщицу – без нее сделать прекрасную статую невозможно. Безуспешно перепробовав сотни женщин, он находит юную Изабель – пловчиху из сборной Андорры. Но, чтобы убедить ее позировать ему обнаженной, ему приходится, рискуя жизнью, лезть на самую страшную и коварную гору Андорры – на «Крышу дьявола». Создав свой шедевр, скульптор теряет то, что стало ему дороже всего – прекрасную Изабель. По воле злого рока она оказывается в гареме властного ближневосточного шейха, убежать из которого невозможно. Чтобы вырвать ее из плена, скульптор должен суметь построить для шейха самое грандиозное здание в мире, равного которому еще не было. Ни раскаленные пески пустыни, ни отравленные кинжалы восточных владык не останавливают Клода на пути к его цели – прекрасной Изабель, ставшей ему дороже жизни и славы. Но сумеет ли он добиться Изабель, не знает никто – и в первую очередь он сам.
Делла Сванхольм
Французский поцелуй
– Тише, тише, – настойчивым шепотом произнесла высокая дама в огромной синей шляпе с искусственным цветком. – Сейчас начнется самое важное.
Взоры всех собравшихся в зале городского совета Марселя были прикованы к старинным бронзовым часам работы великого Жюльена Леруа – прославленного придворного ювелира и часовщика «короля-солнце» Людовика XIV. Когда часы прозвонили полдень, кто-то даже невольно вздрогнул. Нервное напряжение давно достигло своего апогея.
Среди собравшихся в зале людей особенно выделялась пара в первом ряду – скульптор Клод Дешанель и его подруга Шанталь Тюренн, художница по театральным костюмам, облачившаяся в шикарное ярко-алое вечернее платье без бретелек, оставлявшее открытыми ее роскошные плечи и грудь. Клод, высокий и худощавый, с вдохновенным нервным лицом настоящего творца и бронзовой кожей закоренелого рыбака и яхтсмена, напряженно подался вперед, ожидая оглашения результата. Его выразительные темно-карие глаза, окруженные поразительно длинными густыми ресницами, ярко сверкали. Он был неподдельно взволнован и даже не пытался маскировать этого.
Шанталь Тюренн накрыла ладонь Клода своей изящной хрупкой рукой. Ее молочно-белая кожа выразительно контрастировала со жгучим загаром самого Дешанеля.
– Ты уже победил здесь, Клод – я в этом ни капли не сомневаюсь. Единственный, кто выйдет отсюда триумфатором – это ты.
– Почему ты так в этом уверена? – прошептал Дешанель.
Лицо Шанталь осветила непобедимая радостная улыбка:
– Ведь я же – твоя модель!
Клод Дешанель взволнованно сжал ей руку. Да, это было действительно так – пять лет назад Шанталь стала не только его любовницей, но и моделью. Пожертвовав своей удачно начавшейся карьерой актрисы ради его творчества, она постоянно приносила ему удачу. Во внешности этой бесконечно изящной, поразительно грациозной блондинки с длинными, доходящими чуть ли не до пояса волосами было что-то такое, что неизменно вдохновляло Клода, позволяя ему одерживать все новые творческие победы, и заставляло зрителей в восхищении замирать перед его произведениями. В красоте Шанталь была какая-то особая, ни с чем не сравнимая магия, которая словно исподволь воздействовала на резец скульптора, позволяя ему высекать из глыбы мрамора совершенные, заметно превосходящие любые другие произведения. Раньше, до встречи с Шанталь, Клод был обычным скульптором – пусть и весьма даровитым, но все же лишь одним из многих. После же того, как она стала его моделью, о нем заговорили как о выдающемся мастере. Одним из результатов такого признания и стало его участие в финале этого престижного конкурса.
– Да, Шанталь, – выдохнул Клод Дешанель и заглянул в ее бездонные серо-голубые глаза, – ты – моя модель и мой главный талисман. И я надеюсь, что мне повезет и на этот раз.
Глаза женщины затуманились, точно в преддверии кульминационного момента интимной близости.
– Так и будет, Клод. Я это предчувствую.
Член французской Академии Жан-Батист Кондорсе, носивший уникальное звание «бессмертного», не присуждавшееся больше никому, кроме членов этого основанного кардиналом Ришелье высшего института французской культуры, поднялся с места. Пронзительные глаза Кондорсе сверкали из-под его кустистых бровей. Пристально посмотрев на присутствующих, он пророкотал густым басом, от которого задрожали хрустальные подвески на люстре:
– Двенадцать часов. Пора огласить итоги конкурса.
Он повернулся к серебряному блюду, на котором горкой высились запечатанные конверты с мнением членов жюри. Последний, тридцать первый конверт был положен сюда всего три минуты назад.
Жан-Батист Кондорсе разорвал конверты и, выложив на стол запечатанные в них карточки с решениями членов жюри конкурса, быстро рассортировал их на две стопки. При этом одна стопка поднялась заметно выше другой. Сердце 40-летнего скульптора Клода Дешанеля замерло. «Интересно, в какой я стопке?» – подумал он.
– Решением членов жюри конкурса победила скульптура Гленна Мак-Дональда, США. Именно она будет украшать фронтон нового морского вокзала Марселя. Благодарю вас за внимание, дамы и господа.
Клод Дешанель был не в силах произнести ни слова и неподвижно застыл, оглушенный неудачей. Наконец-то он узнал, в какой стопке лежала карточка с его именем.
Шанталь Тюренн окинула его уничтожающим взглядом. Этот взгляд мог бы прожечь и гранитный валун.
– Я так и знала, что ты – прирожденный неудачник! – прошипела она.
Клод Дешанель похолодел. От неожиданности его загорелое лицо даже побледнело. В глазах его спутницы застыло столько неприкрытой злобы, что ему стало просто не по себе. Почему она так смотрела на него? Неужели она считает, что он специально проиграл этот конкурс?
– Шанталь, – неловко произнес он, – я хочу сказать тебе…
– Я не желаю с тобой даже разговаривать! – отрезала она и отвернулась.
Рыбный ресторан «Корниш» заслуженно считался одним из главных достопримечательностей Марселя. Во всех гастрономических справочниках указывалось, что здесь подается лучшая рыба во всем Средиземноморье, и те, кому посчастливилось побывать тут, сразу убеждались, что это – воистину так.
– Я согласился встретиться с тобой по двум причинам, – заметил Жан-Батист Кондорсе, расправляясь с сочным лобстером. – Во-первых, потому, что ты – мой друг. Во-вторых, потому, что ты пригласил меня в этот ресторан и умудрился зарезервировать столик в самый разгар туристического сезона. Мне известно, что это практически невозможно, почти невероятно. Ты, должно быть, точно знал, что перед едой, которая подается здесь, я не могу устоять? Не буду скрывать, это – так.
– Жаль, что я не знал этого заранее, Жан-Батист, – грустно улыбнулся Клод Дешанель. – А то бы я пригласил тебя сюда перед подведением итогов конкурса.
– И лишь зря потратил бы свои деньги и связи, Клод. – Кондорсе посмотрел ему прямо в глаза. – Потому что даже еда «Корниш» не смогла бы заставить ни меня, ни большинство остальных членов жюри проголосовать против скульптуры Гленна Мак-Дональда. – Он сжал руку скульптора. – Его проект действительно лучше, Клод!
– Но… чем же он лучше?!
– Всем, Клод. – Кондорсе сурово посмотрел на него. – У Мак-Дональда получилась потрясающая статуя. А у тебя… обыкновенная.
Скульптор опустил глаза. По его лицу, прокаленному морским солнцем, разлилась неестественная бледность. Кондорсе заметил, что на его висках, среди темных, как смоль, волос, появились отдельные серебристые нити. Раньше такого заметно не было. Как и морщин на высоком, словно изваянном из мрамора лбу скульптора.
– Значит, магия Шанталь больше не работает, – прошептал Клод.
Кондорсе покрутил бокал с вином, казавшийся слишком хрупким в его сильных пальцах.
– Я вижу, что ты сам чувствуешь это, Клод. Хотя и пытаешься обманывать сам себя, – проронил Кондорсе. – Твой вариант, безусловно, хорош – но в нем не хватает какого-то самого важного последнего штриха, последнего удара резцом, который бы сделал эту работу по-настоящему совершенной. Похоже, ты просто не смог извлечь из куска гранита все, что ты должен был высечь из него! Все очень хорошо, очень красиво, изящно, но… в твоей скульптуре нет того, что сделало бы ее по-настоящему великой. – Кондорсе покачал головой. – Я не знаю, с чем это связано – с тем ли, что тебе не удалось до конца воплотить свой замысел, или с тем, что сам твой замысел был не до конца удачен. А может быть, тебя в чем-то подвела модель, с которой ты делал скульптуру. Ведь когда ты ваяешь изображение женщины, то от модели зависит до двух третей успеха. Ты только посмотри на скульптуру Гленна Мак-Дональда – и ты сразу же убедишься в этом. Ты помнишь ослепительную красавицу в первому ряду? На которую постоянно косился даже сам мэр Марселя, семидесятилетний Жан-Клод Годэн? Это и есть модель Мак-Дональда. Элис Хартли – молодая актриса, поэтесса… и, возможно, его любовница. – В голосе Кондорсе слышались несвойственные ему пронзительно нежные нотки.
Дешанель побагровел.
– Мне наплевать, кто она, и в каких отношениях состоит с Мак-Дональдом! – вырвалось у него. Его глаза потемнели, стали почти совсем черными. – В конце концов, это конкурс скульптур, а не конкурс красоты! – Он провел дрожащей рукой по лицу. – Все это так несправедливо! Ведь и я вложил в свою скульптуру всю свою душу, все мастерство!
– Но тебе их не хватило. – Жан-Батист Кондорсе покачал головой, – И в этом и твоя вина, и твоя беда.
– Что же мне делать? – Клод Дешанель до боли стиснул руки. Неужели все его старания, все неимоверные труды, бессонные ночи – все насмарку?
– Послушай, Клод, а когда ты готовился к участию в конкурсе, ты что же, не думал, что у него будет лишь один победитель? – с сарказмом спросил Кондорсе.
Комок застрял в горле Клода. Он не нашелся, что ответить.
Жан-Батист Кондорсе небрежно откинул назад непокорную седеющую гриву своих волос и взял бокал вина. Смакуя, он сделал несколько глотков «Chateau La Lagune», стоившего безумных денег.
Дешанель смотрел в сторону. Внутри у него все словно омертвело от разочарования и обиды.
– Впрочем, учитывая то, что ты – очень даровитый скульптор и вместе с Мак-Дональдом вдвоем вышел в финал конкурса, опередив несколько десятков других мастеров, жюри совместно с городским советом Марселя решило предоставить тебе еще один шанс. И это – третья причина, по которой я согласился встретиться с тобой, – проронил член французской Академии. – Если ты снова соберешься с силами и сумеешь создать по-настоящему выдающуюся скульптуру, которая будет столь же талантлива, как и произведение Гленна Мак-Дональда, то ее установят перед зданием вокзала вместе с его изваянием. И тогда вы разделите призовой фонд в размере десяти миллионов евро. – Кондорсе поставил бокал на стол. – Но только при условии, что ты создаешь действительно потрясающую скульптуру!
Клод Дешанель сделал глубокий вдох. Голова его внезапно стала ясной, плечи расправились. Перед Кондорсе вновь сидел сильный, мускулистый человек, про которого говорили, что он управляется в бурном море с лодкой так же бесстрашно и умело, как и со скульптурным резцом в своей студии.
– Значит, моя судьба – в моих руках! – воскликнул он. – Клянусь, я сделаю это!
Кондорсе пристально посмотрел на него своим пронзительным взглядом, который не раз заставлял людей, участвовавших с ним в публичных дебатах на телевидении или в университетской аудитории, внезапно краснеть и лишаться полемического задора.
– Боюсь, здесь все зависит не от тебя, а от вдохновения, – медленно, точно произнося приговор, проговорил он. – Сумеешь ли ты каким-то волшебным образом обрести его – вот в чем вопрос!