Тамлин поднял линзу и вышел из зарослей не таясь. Бесформенное тело повернулось в его сторону, досадуя, что добыча не реагирует на приманку. Иллюзия белой косули померкла; без омматиды, сдерживающей синепатическое зрение, паразит потерял искру интеллекта и мерцал грязно-розовым отсветом неприязни к странному созданию, которое не нападает на беззащитную добычу и не сочувствует ей.
Тамлин ухмыльнулся и вытащил из-за спины клинки.
– Мерзопакость, – проговорил он, – это глубоко внутреннее состояние. Если мир видится тебе мерзким, покопайся в себе, бездна, чтобы найти причину.
Вместо ответа в него полетели комья грязи и сети, утяжеленные камнями. Воин запетлял по прогалине, уворачиваясь от силков, в прыжках, отскоках и полуоборотах разрубая осклизлые плети, хлещущие воздух с невероятной силой. Над рекой поплыла журчаще-свистящая мелодия, рожденная дуэтом палладиевых клинков и хлестких ложноножек слизевика, жаждущего схватить добычу.
Тамлин сделал обманный выпад, перекувырнулся через овражек и вскинул руку. Черный протуберанец выстрелил по-змеиному молниеносно и снова отбил капсулу в полете – на этот раз голубую. Та подлетела вверх и затерялась в ивовой кроне. Черное тельце заворочалось в коконе из речного ила. Тамлин прищурился и отступил под защиту тростника.
Намерения его противника изменились. С одной стороны, вместо жажды убийства паразитом овладело желание поймать прыткую добычу и сделаться ее хозяином. С другой – страх, что отразить третье ее нападение скорее всего не удастся. Пришелец принялся формировать одну иллюзию за другой, стараясь привлечь внимание добычи, и обжигал сенсоры воина сканирующими волнами в надежде пробить ментальные щиты и найти уязвимое место. Между корнями ивы по очереди проявились цветы и фрукты, диковинные животные и странные предметы, а под конец – полуразложившаяся голова огромного карпа, которого слизевик выудил для своего хозяина в реке, а тот, видимо, записал ее в ряды соблазнительных деликатесов.
Тамлин же сам не знал, чего хотел. Тварь под ивой раздражала его настолько, что он готов был удавить ее голыми руками. Но если поймать эту пакость живьем и приволочь во дворец, Минна с ума сойдет от восторга – высокоразвитые паразиты, которые умеют создавать мыслящие иллюзии, в Аэд еще не встречались. Эмре, правда, тоже сойдет с ума, но от тревоги, и потребует ликвидировать эту дрянь во избежание эпидемии. Ассея его поддержит: генетический материал удобнее и безопаснее отбирать с мертвого тела.
Воин выглянул из укрытия и скривился – расчлененный слизевик восстановил целостность материнского тела и тянул щупальца к прибрежным зарослям. Пришлось убрать клинки в ножны и задуматься над сменой тактики.
Под ногами зашуршало. Тамлин глянул вниз и обнаружил под сапогом сонную лесную сциллу, устроившуюся в тростнике на зимовку. Не раздумывая, он подбросил ее носком – трихвостая ящерица свернулась в воздухе тугим шариком, который удобно лег в ладонь – и швырнул в сторону противника. Сцилла шмякнулась о черную жижу, с хлопком превращаясь в трех взбешенных ящерок. За ней последовали три ее товарки, которых Тамлин выковырял из норок окрест.
Слизевик ретиво атаковал дюжину рептилий, надеясь на легкую добычу.
Зря.
Сциллы легко ускользнули из силков и принялись вымещать свое остервенение на агрессоре, телепортируя из его тела целые пласты слизи, которые материализовались над рекой, шлепались в воду и, свободные от паразитического гипноза, уплывали подальше от берега. Тамлин заприметил под корягой электрического ежа и с ухмылкой отправил в полет и его.
Еж, мирно поедавший болотных червячков, к своему удивлению вдруг оказался в воздухе, где был пойман слизевиком. Вспыхнувшим в свете синепатии золотом от радости, что хоть кого-то ему удалось поймать.
Напрасно.
Внутри скрученной спиралью ложноножки сверкнуло, полыхнуло и затрещало. Клочья обгоревшей слизи слетели с ежа как листья с дерева по осени. На прогалине завоняло паленым тряпьем. Еж упал и покатился по земле, продолжая стрелять электрическими разрядами в слизевика и сцилл, чье бешенство немедленно вышло на новый уровень. Одна из них в запале ярости куснула колючий бок; еж материализовался высоко над прогалиной и полетел к земле, объятый искрами и пламенем.
Тамлин вышел из укрытия, легко проскользнул сквозь хаос из располосованных ложноножек и шипящих ящериц, с хлопками исчезающих из-под ног и возникающих на гребне слизистых волн – и все это на фоне извергающего молнии ежа, летящего как метеор сквозь ночную мглу. Без труда пробрался к корням ивы, убеждаясь, что если что-то и может быть сильнее страха, так это удивление.
Паразит ослабил кокон и оглядывал царящий на прогалине балаган бусинами ошалелых глаз. Таэм решил добавить в действо нотку пикантности и опустил ментальные щиты – мол, ты же хотел оказаться внутри моей головы, так получай.
Паразит сморщился под водопадом синепатических переживаний, скрипя перегруженными сенсора ми. Но вдруг зацепился за смутный образ, выуженный из подсознания воина. Прозрел и понял, какую иллюзию ему следовало создать, чтобы поймать добычу на живца.
Поздно.
Отбросив игры, Тамлин с места взвился в воздух, в прыжке выхватил клинки, раскрылся цели до самого дна и сам проник в ее сознание.
Черное тельце глядело на него.
И было им.
Оно хотело жить, жаждало плодить себе подобных, потому что единственное в своем роде проникло сквозь аномальный портал, уверенное, что этот мир, как и любой другой, сотворен для него, создан под его потребности.
Оно было чем-то важным, но вот-вот могло стать ничем.
Как тот образ из подсознания прыткой добычи, похороненный глубоко под слоем ярости и горечи.
Жизнь вдруг оказалась бессмысленной. Смерть – неотвратимой.
Вспышка этого откровения – как точка в центре мишени – показала воину, куда нанести удар.
Тамлин, приземляясь, всадил в черное тело оба клинка по самую рукоять. Всадил с громким выдохом, продолжая удерживать ментальную связь с жертвой. Кожа паразита лопнула; в воздух взвился рой черных мушек, разлетелся по округе и слоем пепла осел на голых деревьях. Воин откатился, поднял воротник, фильтрующий воздух, и отступил, не спуская с противника взгляда.
Слизевик в агонии хлестал прогалину плетьми ложноножек, сциллы с шипением разбежались, еж приземлился где-то в прибрежных зарослях. Воин, отрезанный от заводи бушующим простейшим, решил подобрать оружие позже и отступил на край мыса над рекой. Осмотрелся, сканируя окрестности.
И замер, вглядываясь в противоположный берег.
После чего вскинул руку и отправил зеленую капсулу в полет, но промахнулся.
Белая лань – живой прототип паразитической иллюзии – гарцевала на камнях, вскидывая ножки. Она припала к земле, когда изумрудная слеза просвистела мимо ее уха и взорвалась волокнами гель-капкана в лесу позади.
Но не отступила.
Напротив, подскочила к обрыву, дрожа и перестукивая копытцами. Исторгла из себя мыслеформу. Вопрос, такой неистовый, что Тамлин дернулся как от удара.
И опустил руку.
Вглядываясь в черно-белые глаза животного, оказавшегося не вымыслом, а самой настоящей правдой, ему захотелось крикнуть, прокричать ответ на весь лес. Так громко, как только можно.
Но он с ужасом ощутил, как немеют руки и ноги, деревенеет шея, а лицо искажается в гримасе. Одаренный воин, не знающий промаха охотник, которого невозможно убить – замер на краю обрыва, парализованный, оцепеневший, онемевший. Всего на несколько мгновений.
Их оказалось достаточно, чтобы последний силок, выпущенный слизевиком, попал в цель.
Резкий удар в грудь. Путы обвиваются вокруг плеч, тошнотворными червями ползут к шее, сжимают ребра и не дают вздохнуть. Тело выгибается дугой, перед глазами плывет пелена, на губах выступает кровавая пена. Черная слизь лижет подбородок, источая дух разложения – как обнажившееся морское дно с клубками водорослей, высохшими медузами и серебристыми рыбьими боками в перегретых на солнце лужах.
Тамлин наблюдал однажды такой отлив – в тот день вода ушла далеко за линию горизонта, а сейде из подводной крепости спешно эвакуировались в Эре-Аттар под охраной воинов-элле. Принц не видел чудовищной волны, захлестнувшей берег ночью, но говорили, что море в исступлении добралось аж до Наэтлиэ, где наутро в фонтанах вместо форели плавали акулы.
Король с трудом моргнул, прогоняя из-под век миражи.
– Пятьсот сорок пять, – прохрипел он, все больше теряя контроль над собой. – Пятьсот. Сорок. Пять…
Вслед за чем покачнулся на негнущихся ногах, пытаясь удержать равновесие.
И упал в ревущую темноту речного потока.
Булыжники, утяжеляющие сеть, потянули ко дну; водоворот швырял на камни, слизевик все крепче сжимал ребра, лишая воина скудного запаса кислорода. Он попытался высвободиться, дернул рукой, вкладывая в рывок всю свою волю, но налетел на камень.
В плече хрустнуло, грудь пронзила резкая боль.
Сопротивляться было бесполезно. Тамлин расслабился, и очередной порог снова швырнул его на камни. Под веками вспыхнула молния, тело пронзило током. Все, что он успел сделать перед тем, как его окутала тьма – шепнуть одно слово.
Имя.
…Ему сказали, что искать ее стоит в мастерской.
Тамлин сбежал по лестнице третьего яруса в нетерпении, удивившем его самого, миновал пустую северную башню, где этой весной никто не гостил, и вышел к мастерским рода Илуфер. Хотел войти в оружейную без стука – просто потому, что мог проникнуть в любое закрытое помещение в своем дворце. И тем рассчитывал произвести определенное впечатление.