Криптомнезия

До этого момента Семён Олегович сохранял лёгкую улыбку на лице. Её смыло подробностью о сумке.

– Да, я честно, я правда-правда честно!

Это Семён Олегович уже не слушал. Он встал со стула, вышел из кухни, набирая номер на телефоне. Лёша остался на кухне один.

Не смотря на то, что он всё-таки расклеился, всего себя он не мог доверить бандитам. Убедившись в послушности тела, Лёша поднялся и подкрался к висящим на магните ножам. Взял один – прыгнул на прежнее место. Спрятал. Его никто не видел. Больше не беззащитен.

Вслушался в телефонный разговор.

– В смысле забить хуй?

Неразборчивый ответ из трубки.

– А фраера чё?

Полупонятное «возьми».

– Угу. А этого, который Лёшка?

Лёша навострил уши, как это только было возможно.

– Оставьте как есть. Внесите.

– Э, – Семён Олегович заглянул в кухню, две секунды смотрел на Лёшу и снова исчез, – это уже не ко мне, да?

– Ищите Ногтева.

– Тогда мы с ребятами едем. Всё. Отбой.

Разговор по телефону прекратился. Семён во всю грудь крикнул своим в балаклавах:

– Едем отсюда! Сейчас работать будут!

После этого шум разрушения мебели прекратился. Один за другим мелькнули люди в балаклавах. В проёме задержался только урод-Денис. Коряво полыбился, хрюкнул и исчез с остальными.

Затихло. Не было даже шепота далёких машин, обычного для города. За окном несвоевременная темнота. Ночь.

Лёша заблагодарил бога за спасение, за то, что ему не понадобился нож. Подлинное счастье – безопасность. Воздух стал вкусным, Лёша стал безмерно благодарен возможности дышать им и дальше.

Эйфория прервалась мыслью: «где палач?». Лёша не видел его в проёме, не слышал его шагов. Снова страшно. Притаился. Произошедшее казалось Лёше неадекватным: всё быстро началось и так же быстро кончилось. Или ещё не кончилось. Хотелось, чтобы всё оказалось сном, и он проснулся в своей тесной гробовидной кровати двадцать восьмого июня.

С бережным отношением к тишине поднялся и вышел с кухни, держа нож перед собой. Заглянул в гостиную – разгром. Все шкафы и тумбочки выпотрошены, а вещи разбросаны и растоптаны. Вгляделся в хаос и прокрутил в голове произошедший ужас. Подскочил и вскрикнул от внезапного рыка за спиной. Удар адреналином в кровь, мгновенное исцеление от боли в плече и челюсти, предельное напряжение мышц. Лёша был готов драться.

Звук издал холодильник.

Выдох. Пошёл дальше оценивать опасность и ущерб. В его комнате тоже был разгром: занавески вырваны, кровать разрезана и вывернута, кресло и стул (перемолоты), компьютер и телефон были (перемолоты) повтор чем-то тяжелым, остальные мелочи убранства были разбросаны по всему полу. Не затосковал по утерянному – несколько минут назад утеряна могла быть жизнь.

До Лёши наконец дошло, что надо идти к соседям и просить их позвонить в полицию – такой простой ответ. «Мне помогут, меня спасут» – Лёша бледнел и улыбался. Плечо кровоточило.

Только он развернулся идти к выходу – огромный силуэт, не помещающийся в дверной проём. Палач. Ещё секунду назад Лёша думал, что всё позади – холод ужаса затопил его очередным своим приливом. Двухметровая угроза жизни в полтора шага оказалась перед Лёшей. Наставил нож. Мощнейший удар по рукам – выбило в стену. Подбитые руки беспомощно обвисли.

Палач не продолжил его бить. Сквозь прорези в мешке он смотрел, как Лёша пытался хоть что-то сделать своими неанатомично свисшими руками, болтающимися, как варёные спагетти. Как только Лёша попытался сделать шаг прочь, гигант подкосил его подножкой. Упал. Руки не слушались, поэтому весь удар приняло лицо. Боль. Пятна крови на бежевом линолеуме. Парализовало ниже спины. Не отползти. Схватил на ногу. Поволок на кухню. Не может сопротивляться. Словно в теле не осталось мышц, кроме тех, которыми можно было кричать. Кричал.

– Отпусти! Мне обещали! Не трогай!

– Нихуя себе. Че, прям обещали? – берцем пятидесятого размера придавил Лёшину голову.

– Стой! Два вопроса! Меня обещали не трогать, если всё скажу! Не надо!

– Ух ты, – палач убрал ботинок с Лёшиной головы, открыл окно нараспашку, ударом выбил москитную сетку, – и сколько тебя спросили вопросов?

От страха Лёша не нашёлся.

– Один. Тебя спросили одно, в не трогать обещали за два. Так что не вой, а то выбью тебе ещё зубы напоследок.

Снова плачет.

– Так нечестно! Не надо! Прошу! Нет! Что угодно! Что угодно, господи, умоляю, не надо! Прошу! Стой! Не надо!

Палач достал из кармана большую флягу. Открыл. Начал поливать из неё беспомощно извивающегося и орущего Лёшу. Его конечности-верёвки не шевелились – только торсом пытался кататься по полу. Жидкость из фляги быстро впиталась в одежду. Запах бензина.

Сверху вниз палач смотрел на беспамятно молящего о пощаде Лёшу. В руке зажжённая спичка.

– Ну-ка притихни.

Пригвоздил тело ногой. Лёша замолчал. Увидел. Соотнёс запах и видимое. Круглыми глазами неотрывно смотрел на горящую спичку.

– Задам тебе второй вопрос. Слушай.

– Да! Я всё скажу! Что угодно!

– Хочешь к нам?

Двадцать восьмое июня был тяжелым днём.

«Шутка, повторённая X раз»

– В конце как-то тупо и резко, блин. И интрига дешёвая – подумал Витя Пшеницын.

Работа на региональный литературный конкурс была далека от совершенства: не ново, изысков не было, отклик не вызывала. Витя винил ограничения объёма, но тайно помнил о том, что просто ещё не готов: хороший писатель и в рамках раскрывается. Чтобы стать хорошим писателем, надо было стать нормальным писателем, а чтобы стать нормальным – стать хоть каким-то. Вите хотелось верить в какой-либо природный дар, но какой там дар, если он в школе не смог написать сочинение по картине «Пальцы вниз»? За это Витя корил себя каждый день, потому что каждый день выдавливал из себя хотя бы тысячу слов, потому что так приказывала одна из прочитанных им книг на тему писательства.

Литературные упражнения происходили в полной темноте. В полной темноте Витя засыпал и просыпался, чистил зубы и ел, отдыхал и учился – плотные занавески делали съёмное Витино жилище непроницаемым для настоящего света. Электрический же свет от монитора круглосуточно придавал тьме и бедному убранству голубоватый оттенок. Пыльный диван с выцветшим огнеобразным узором, замусоренный рабочий стол, сломанное кресло, давно забывшее последний оборот вокруг своей оси, запущенный самим собой Витя – декор квартиры. На подоконнике мёртвое растение: чтобы полить его, хозяину нужно было бы раскрыть занавеску. Этого не происходило. Если смотреть с улицы на окно логова Пшеницына, увидеть удастся только мёртвый фикус и большую желтую заплатку на занавеске.

Дни, недели и иногда месяца Витя проводил дома – каждый выход на улицу наносил ему раздражение. Сохранение файла, проверка погоды. Надел подмызганную куртку и порченные временем кроссовки. Штаны оставил на себе те же, в которых жил. Перед уходом он несколько раз проверил, закрыта ли дверь. Не спешил спускаться по лестнице. Выход на улицу, не смотря на риск, был методом избавления от риска: что-либо литературное он посылал только через библиотеку, всегда сжимая файл в формат ZIP и шифруя его «всякими способами», чтобы его нельзя было вычислить по IP-адресу. Так что влачиться на улицу всё-таки было надо.

Погода была мерзлявая: влажно, ветер продувал кости, солнце пряталось за облаками цвета мокрой бумаги. Осень. Состояние природы не угнетало Витю видом, но заставляло переживать: всегда выходило так, что он заболевал после свежего воздуха. Он шел и уже предчувствовал будущие заложенность носа, озноб и головную боль. На улице было нелюдно, машин было мало и те изменяли привычке разбрызгивать воду из ям. Чёрная БМВ лихо промчалась с горящим правым поворотником, быстро исчезла – снова тишина и грязь.

Библиотека была близко к его дому, по совпадению она же была и самой крупной в городе, и не только библиотекой. Это было место проведения многих культурных мероприятий общегородского уровня, а так же местом работы девушки, на которую у Вити не было шансов. И всё равно он неё смотрел, когда оказывался там.