Точка слома

-А я с юга, со Ставрополья…

Дальше шли молча. Гул боя утихал, пепел уже не падал, а солнце втыкалось в плотный каскад веток, защищавший наших героев от его испепеляющего света и жара. Вот показался заветный госпиталь. Окровавленные халаты, крик и стоны, рвущие привычную изрубленному лесу тишину, измученные медсестрички, выплескивающие на и без того сырую от крови землю очередные порции этой красной жидкости в избитых тазах, с ней же выливали и разнокалиберные куски металла, извлеченные из пораненных тел. Отдав полумертвого танкиста двум медбратам, которые, матерясь потащили его на операционный стол, Летов в последний раз взглянул на его почерневшее от копоти и пыльной крови лицо. Свежее, без единой складки, молодое лицо, чья молодость скрытно умирала под маской грязи. Запыленные глаза танкиста, которые изредка жмурились от текущей из небольшой раны на лбу крови, благодарно взглянули на Летова, а губы, обметанные и высохшие губы, еле заметно сдвинулись, выпустив из глотки приглушенное «спасибо».

Вскоре Летов, аккуратно переступая через лежащих на полу раненых, видя их потные, умирающие лица, постоянно слыша одно и то же слово: «Помогите!», терявшееся в общем крике, визге, мате, стоне, звоне при ударе вытащенной из плоти пули о железное очертание тазика, дошел до перевязочной. Это было первое его ранение, первый госпиталь, куда он пришел сам. Это было начало его смерти, долгой, но неминуемой и ужасной смерти. Это было начало его конца.

…-Настоящее обвинительное заключение составлено в городе Новосибирске 17 января 1950 года – уже со значительной хрипотцой в голосе закончил секретарь.

Председатель, видимо, все это время внимательно слушающий и постоянно дергающий свои серебряно-желтые усы, кивнул головой, да так, что остатки седой шевелюры на его голове встрепенулись, и громко спросил: «Подсудимый Павлюшин, вы признаете себя виновным в предъявляемых вам обвинениях?»

-Если для вас, паразитов сего мира – зло огрызнулся Павлюшин – его спасение через очищение является преступлением, то да, признаю.

-Что же, начинаем допрос подсудимого Павлюшина. Подсудимый, вы подтверждаете те показания, которые вы давали на предварительном следствии?

-Да, ведь с ничтожествами, которые беседовали со мной в камере, было куда приятнее вести разговор, чем с вами.

-Я повторяю требование отвечать односложно! – громко выкрикнул Прокурор. – Вы нарушаете порядок судебного заседания.

-Тишина в зале! – прокричал председатель. – Товарищ Прокурор, начинайте допрос!

-Подсудимый Павлюшин – своим злобным голосом, сдерживая жгучее желание ударить душегуба и изничтожить прямо тут, в зале суда, начал Прокурор – сообщите суду в кратком виде биографические данные, которые касаются вас.

-Родился в 1912 году в селе Пяткино Витебского уезда, образование – семь классов школы, четыре года ФЗУ, родители – мать хорошая женщина, отец – алкоголик, мать убил у меня на глазах, когда мне было 20 с лишним годов. Отец потом помер в лагерях. В начале 30-х служил в пехотных войсках, затем работал слесарем то в Витебске, то в окрестных поселках. Там женился на Ольге, которую собственноручно убил после возвращения с фронта.

-Расскажите поподробнее об этом убийстве. Это было ваше первое убийство?

-К сожалению, да.

-Почему к сожалению?

-Я слишком поздно понял необходимость спасения мира от людей, слишком поздно начал жить единственной полезной ныне жизнью – жизнью спасителя мира и очистителя его от таких ничтожеств, вроде тех, кто сидит сейчас в зале.

-Зачем вы убили вашу жену? Вами двигали бытовые мотивы?

-Тогда может и да, она дите от фрицев родила, но сейчас я считаю это убийство просто частью моей великой миссии спасителя.

-Убийца ты, а не спаситель! – загудел зал, не понимая, как над таким человеком вообще может идти суд – расстрелять и все.

-Тишина в зале! Товарищ Прокурор, продолжайте допрос! – громко скомандовал председатель.

-Итак, вы убили свою жену. Вы скрывали это убийство?

-Да, я хотел уехать из этого богом забытого места.

-Так вы оказались в Новосибирске?

-Да. Меня направили на паровозоремонтный завод.

-Когда это было?

-Конец 1944 года, незадолго до окончания моего лечения.

-Что с вами произошло?

-Мне осколок влетел в черепушку, пробил ее и мозг повредил. Врачи говорили, что чудом выжил. После этого часто болела голова, но это не мешало мне делать свою главную работу.

-Под этим мы понимаете систематические убийства?

-Очищения.

-Кто стал следующим убитым вами, после вашей жены?

-Вероятно, Льдов. Молодой идиот. Его было легко скинуть в пруд.

-Когда вы совершили следующее убийство?

-Точно не знаю, я не запоминаю дни. Где-то в первой половине ноября.

-Зачем вы уволились с завода?

-Работа на заводе как раз мешала мне делать мою главную работу.

-Почему вы не крали никаких предметов с мест совершения преступления, хотя находились в весьма тяжком материальном положении?

-Мне это было не интересно. Я спасал мир, а не обворовывал ничтожеств.

-Зачем вы отрубали и хранили части тела убитых, а именно их левые кисти? И зачем вы оставляли около каждого трупа одно лишь четверостишье из стихотворения пролетарского поэта Владимира Маяковского?

-Мне это доставляло удовольствие, неимоверное удовольствие. Словно мое подсознание диктовало мне это, я ему подчинялся и наслаждался.

-Сам процесс умерщвления доставлял вам удовольствие?

-Несомненно да. Это прекрасно – убивать, зная, что этим ты спасаешь весь мир.

-Вами двигали контрреволюционные побуждения?

-Я знал, что вы зададите этот вопрос. Если ваша страна «революционная», а в этой стране восхваляют и защищают ничтожеств, от которых я очищал нашу Землю, то да, я такую страну ненавижу.

-То есть вами двигали контрреволюционные побуждения?

-Следуя вашей логике, да, двигали.

-Сколько убийств вы совершили?

-Я же говорил, я не помню, у меня проблемы с памятью. Думаю, около двадцати, совсем немного.

В зале установилось молчание, которое, однако, вскоре прервал председатель, внимательно слушающий обоих.

–Товарищ Прокурор, у вас есть еще вопросы к подсудимому?