Прочь из города

– Ну, ладно, иди. Только быстрее возвращайся, хорошо?

– Ропотов кивнул и тут же тронулся по направлению к дому Кирсановых. Сделав пару шагов, он остановился и тут же повернул назад.

– Ты что?

– Пожалуй, возьму с собой эту… – Что?

– Ну, там, в багажнике лежит… Как её?.. Фомку! – вспомнил наконец Ропотов.

Порывшись недолго в багажнике и отыскав там нужную ему вещь, он осторожно опустил заднюю дверь, налёг на неё своим весом, и, убедившись, что дверь закрылась, не разбудив при этом никого на заднем сиденье, отправился снова к дому Кирсановых.

Он медленно шёл по целине, с трудом вытаскивая из снега проваливающиеся в него ноги, пока неожиданно для себя не обнаружил, что ноги его стали вести себя по-разному: если левая всё время увязала по колено, то правая перестала это делать, нет-нет да упираясь во что-то твёрдое, и едва только скрывалась по самую щиколотку. Ропотов не преминул переместиться вправо – теперь уже обе ноги пошли хорошо; ещё правее – и тонуть уже стала одна только правая нога.

«Значит, тут тропа под снегом. Его кто-то утоптал, а потом сверху припорошило, вот следов и невидно. Хотя у нас в городе уже с неделю как снега не было», – рассуждал про себя Ропотов.

И точно, нащупав курс, он пошёл им, почти не проваливаясь под снег. И так – до самой калитки кирсановского участка.

Пока он шёл, то и дело оборачивался назад, и каждый раз Лена подавала ему знак рукой как бы говоря: «Давай-давай, иди, у меня всё хорошо, всё под контролем».

За спиной у Лены да и вообще вокруг не было ни души, и это, с одной стороны, успокаивало Ропотова, с другой, наоборот, настораживало.

Калитка у Кирсановых была низкой, от чего обильно выпавший за зиму снег оставил на поверхности только её верхнюю половину. Вторая же половина, нижняя, была надёжно погребена, пожалуй, теперь уже до самой середины весны. Понятное дело, что разгребать снег, чтобы попасть за калитку, вовсе не потребовалось.

Ропотов легко преодолел эту преграду, просто перешагнув через неё. Теперь до крыльца оставалось не более пятнадцати метров.

Он ещё раз оглянулся на Лену. Сейчас, если он пойдёт дальше, она потеряет его из вида. Лена поняла причину его остановки и снова махнула рукой, на этот раз энергичнее.

Ропотов повернулся лицом к дому и стал всматриваться в окна. Никого. Следов вокруг тоже не было. Но что-то подсказывало ему, что в доме кто-то есть. Он осторожно продолжил ход. Вот и крыльцо: оно так же, как и всё вокруг, заметено снегом. Ропотов поднялся на первую выступающую над уровнем снега ступеньку, смахнул ногой снег. И так – выше. Каждый его подъём сопровождался звонким скрипом снега и лёгким потрескиванием досок. Наконец Ропотов поравнялся с дверью и взялся за ручку. Он повернул и потянул её на себя, но дверь не поддалась. Тогда он посмотрел в дверную щель возле замочной скважины: между самой дверью и пристенным наличником чётко просматривался язычок, исчезающий при повороте ручки, в то время как защёлки видно не было.

Ропотов стал внимательно оглядывать всю дверную щель и обнаружил повыше замка узкое жало засова-задвижки. Значит, закрыто изнутри. Не мог же Кирсанов, уезжая с дачи в последний раз, не закрыть дверь ключом.

«Интересно», – подумал он, оглядываясь по сторонам.

Других следов, кроме его собственных, нигде вокруг не было, не было и кирсановского «Мустанга» на площадке у забора. Ропотов приложил ухо к дверной щели и стал прислушиваться. Но кроме свистящего через дверь ветра он ничего не услышал. Зато онемевшая кожа его щеки потихоньку стала ощущать тепло, идущее от щели.

«Если бы в доме никого не было, не было бы и разницы температуры там и здесь, – про себя сделал он вывод. – В доме явно кто-то есть и либо ещё не услышал его шагов, либо услышал, но не хочет открывать, либо уже не может».

Ропотов решил обойти вокруг дома и заглянуть во все окна: насколько это будет возможно, и только после этого идти стучать в дверь.

Так как сруб дома стоял на достаточно высоком фундаменте, посмотреть как следует, что скрывалось за окнами, Ропотов не смог. Несмотря на лежащий вокруг снег, Алексей едва дотягивался до нижнего края каждого оконного проема первого этажа. Вернувшись к крыльцу, он, набравшись храбрости, наконец громко и продолжительно постучал.

Как он и опасался, ещё там, в Москве, когда шёл сегодня утром на стоянку, никто ему не ответил. Подождав немного и прислонив ухо к дверной щели, Ропотов постучал снова, на этот раз дольше и сильнее. За дверью опять не было никаких звуков. Тогда он постучал ещё раз и прокричал:

– Дима! Кирсанов! Это я – Ропотов! Слышишь? Открой! Дима! Открой дверь, это я!

На этот раз свои слова он сопровождал стуком стальной фомки. Уж этот-то звук не услышать было невозможно.

Но ему всё так же никто не отвечал. В щели по-прежнему тихо посвистывал одинокий ветер. Ропотов внимательно оглядел дверь на предмет наличия уязвимых мест для взлома. На первый взгляд, она была достаточно хлипкой. Если подсунуть в щель фомку, можно легко отжать стальной уголок дверной рамы, и тогда засов сам выскочит из планки на противоположной стороне от двери.

Ропотов уже решил было начать отжимать дверь, как подумал, что ему ещё раз стоит пройтись под окнами и постучать на этот раз уже в них.

Когда он безответно простучал половину всех окон на первом этаже, внезапно в следующем окне – стоило ему только занести руку – Ропотов увидел, как одёрнулась занавеска. Следующий миг – и за окном проступил одинокий силуэт.

– Оксана, ты? Это я – Ропотов! Алексей! Узнала? Открой мне!

Тот, кто смотрел на него за окном, через какое-то время исчез за занавеской.

«Ну, слава Богу! Они здесь!» – восторжествовал его разум.

Ропотов побежал к двери и стал с нетерпением стучать в неё. Он в очередной раз приложил к двери ухо. Наконец за дверью послышались чьи-то лёгкие шаги.

– Кто там? – услышал он негромкий женский голос.

– Я это. Ропотов Алексей.

– Алексей?

– Да, да, я. Открывай же!

Через мгновенье он услышал лязгающий звук засова, и дверь распахнулась.

На пороге стояла… Ольга.

Глава XLI

– Оля?

– Да.

– Как? Как ты здесь оказалась? Я ничего не понимаю!

Изумлённый Ропотов не мог поверить своим глазам: перед ним стояла, вся замотанная в какое-то тряпьё, в шапке-ушанке с опущенными ушами, в огромных, явно мужских шерстяных носках Ольга, его Ольга. Как же она изменилась с той их последней встречи! Лицо осунулось, бледное, круги под глазами, впавшие щёки – ни следа былой привлекательности, ни даже намёка на неё. И куда только всё делось?

– Долго рассказывать, Алёша. Давай потом.

– Подожди, а где Дима? Где Оксана, Наташа? Где они все?

– Оксана… она умерла, а Наташа здесь, со мной.

– Не может быть… Господи! А Димка? Что с ним?

– Дмитрия Николаевича увели.

– Кто? – Ропотов развёл руками.

– Я не знаю, Алёш, я не знаю. Они пришли несколько дней назад, уже вечером, когда мы с Наташей легли. В дверь сильно и долго стучали, как ты сейчас. Дмитрий Николаевич не хотел открывать, но потом открыл, и они вошли. Я не знаю, сколько их было, может, четверо, может, больше. Они прошлись по всему дому, всё осмотрели, поднимались наверх, я слышала там шаги. Видели нас с Наташей. Потом долго разговаривали о чём-то с Дмитрием Николаевичем, я слышала крики, они громко спорили.

– Его что, били? – Ропотов перебил Ольгу.