Оценить:
 Рейтинг: 0

Цветные этюды

Год написания книги
2011
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 15 >>
На страницу:
7 из 15
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Контрразведчик показал рукой на арестанта.

– Емельян Фёдорович, вы узнаёте этого человека?

Елагин ещё раз окинул мужчину внимательным взглядом. Возникшие было сначала сомнения исчезли.

– Да, я знаком с ним, – ответил Елагин. – Мне его представили как ротмистра Галиулина.

– А вы, господин Галиулин, – обратился контрразведчик к заключённому, – знаете этого человека? – и ленивый кивок в сторону Елагина.

– Д-да, – заикаясь, промычал Галиулин и опустил голову. – Это п-полковник Елагин.

– Что вы можете показать об участии полковника Елагина в антиправительственном заговоре?

– Ничего, – тихо ответил Галиулин; слова ему давались с трудом. – Полковник Елагин в з-заговоре не участвовал.

– Вы уверены?

– Да… Он о-отказался.

Капитан удовлетворённо кивнул и дал знак уряднику увести башкира.

Как только они с Елагиным остались вдвоём, контрразведчик спросил, записывая что-то на бумаге:

– Вы знаете, где может находиться ваш знакомый, красный провокатор Щайкин?

– Нет, – откровенно ответил Елагин.

Капитан понимающе кивнул, потом фальшиво, с неким превосходством осклабился, вложив в свою ухмылку высокомерие милости.

– Однако очень нехорошо, что вы, Емельян Фёдорович, вовремя не сообщили о готовящемся заговоре. – Он с укоризной покачал головой. – Но на этом всё. Теперь вы свободны.

Елагин смешался.

– То есть как?.. Свободен?

– Мы выяснили все обстоятельства дела и не смеем вас больше задерживать. – Капитан встал с кресла. – Можете сказать «спасибо» своему денщику. Если бы не его постыдное любопытство, слова ротмистра Галиулина вряд ли кто смог бы подтвердить… Впрочем, с денщиком я бы всё-таки распрощался: не хорошо, что слуги подслушивают своих хозяев.

Готовый ко всему, даже самому плохому развитию своего дела, Елагин не сразу смог осознать услышанное, теряясь во вдруг нахлынувших чувствах и мыслях.

– Я могу беспрепятственно вернуться в Уфу?..

Капитан поправил двумя пальцами свою прилизанную чёлочку.

– А вот это вряд ли, – сказал он. – Вы сняты с командования дивизией приказом Дутова, и вам предписано явиться в штаб армии за новым назначением.

Уже в дверях Елагин обернулся.

– Простите, но я так и не узнал, с кем имел честь…

– Лучинский, – сказал капитан отрывисто. – Моя фамилия Лучинский.

В штабе Елагина ждал приказ об увольнении из армии. Дутов сказался занятым и не смог встретиться с полковником, и приказ тому передал один из адъютантов командующего Оренбургской армии. Белое движение избавлялось от нелояльных или подозрительных офицеров. И то, что Елагин был просто уволен из армии, а не попал за решётку или был казнён, стало его личной удачей или подтверждением его бывших заслуг. Адъютант был немногословен и холоден, он передал личную рекомендацию атамана Дутова: «Командующий просит вас уехать, как можно скорее, и как можно дальше, лучше всего, за границу. Он сказал, что в следующий раз уже не сможет вас уволить, а значит, расстреляет».

Под конвоем Елагина отправили на вокзал. Вечером он сидел в переполненном поезде, везущем его из Оренбурга на восток, слушал мерный стук колёс и тусклым застывшим взглядом окунался в синеватую темноту уральской ночи. Ночь разливалась за дребезжащим окном вагона, поглощая в себя всё окружающее пространство. Елагин уже подспудно подозревал, он чувствовал, но не хотел верить в то, что прощается с Россией очень надолго или даже навсегда.

Берлин, сентябрь 1929 г.

Пансион фрау Мюллер был не самым лучшим из тех мест, где довелось жить Елагину в Берлине, но у этой обители было одно немаловажное достоинство – невысокая стоимость аренды комнаты. В ситуации, когда каждая марка на счету, а доходы весьма малы и эпизодичны, выбирать особо не приходилось.

Честности ради, надо было сказать, что доходы в последнее время были не просто малы, а совершенно мизерны и состояли почти полностью из гонораров за статьи в эмигрантской социалистической прессе. Изданий, однако, становилось всё меньше, а статьи Елагина печатали всё менее охотно. Широкое и кипучее обсуждение судеб России постепенно сходило на «нет», затихало; на авансцену эмигрантской жизни выходили новые проблемы нового мира, каждый устраивался в Европе как мог, не полагаясь более на ставшее призрачным возвращение на родину. Эмигрантское мнение звучало всё глуше, становилось всё менее востребованным, росло осознание того, что Советская Россия – это такое «временное» явление, которое с лёгкостью переживёт ещё ни одно «вечное». Будучи казаком по рождению и военным по профессии, проведший полжизни в походах и боях, Елагин с трудом привыкал к мирной повседневности и её будням, он искал и не мог найти своё место в другой, а точнее, чужой, заграничной, жизни.

После изгнания из рядов белого движения в памятном восемнадцатом Елагин ещё надеялся, что всё изменится, что его военный опыт и умения могут пригодиться. Но стойкое неприятие его со стороны белого руководства и вполне реальная угроза лишиться жизни заставили Елагина покинуть страну. Он выехал в Харбин, но там надолго не задержался. Получив финансовую помощь от партии эсеров, он отправился в США. Прибыв в Сан-Франциско, он пересёк всю Америку с запада на восток и несколько месяцев жил в Нью-Йорке. Но и Соединённые Штаты не стали той пристанью, где Елагин смог остановиться. В середине девятнадцатого года он был уже в Париже. В ту пору белая эмиграция была ещё малочисленна. Казалось, вот-вот и большевики будут опрокинуты, Россия избавится от невразумительного своего коммунистического правления, а там произойдёт настоящий русский выбор – новая контрреволюционная диктатура или демократическая республика. Елагин готов был делать всё, чтобы на волне разочарования шанс новой демократии не был потерян и навсегда отброшен в сторону как совершенно ненужный и непригодный инструмент русской власти. Он надеялся на мудрость народа и никак не мог поверить, что тот согнёт свою шею под новое ярмо. В двадцать первом году, когда вспыхнул Кронштадтский мятеж, Елагин бросился в Финляндию, собрал там отряд добровольцев и готов был по льду перейти на территорию России, чтобы помочь восставшим. Однако было поздно, восстание быстро подавили, и ещё одной вполне реальной опасностью для большевистской власти стало меньше.

Елагин ещё на что-то надеялся, он принимал участие в деятельности социалистической эмиграции, редактировал один небольшой журнал в Париже, пока тот благополучно не закрылся ввиду отсутствия средств. Елагин участвовал в собраниях и съездах разных эмигрантских организаций, был не раз привлечён к попыткам организовать антибольшевистские выступления, которые, впрочем, никак не доходили до логического финала. Он активно хотел изменить окружающую его действительность, но реальность шагнула далеко вперёд, и скоро все заграничные социалистические организации превратились в некое подобие мелких клубов по интересам, которые совершенно не согласовывались с ситуацией и могли лишь сторонним взглядом наблюдать за тем, что происходило там, в чужой теперь Советской России. Отторгнутый от родины, российский социализм, честно победивший в семнадцатом на выборах в Учредительное собрание, ещё недавно такой мощный и массовый, благополучно умер, оставив после себя только небольшие участки тления…

В дверь постучали. Стук торопливый, громкий, настойчивый – невозможно было не узнать призывный сигнал фрау Мюллер. Елагин открыл глаза и протёр их ладонью, разогнав остатки дрёмы; он лежал на кровати одетый и ждал этого стука вот уже полчаса… Стук повторился.

– Господин Елагин, к вам пришёл посетитель, – высоким, писклявым голосом пропела фрау Мюллер за дверью.

– Иду, – ответил он хрипло и услышал, как важно и деловито процокали удаляющиеся каблучки фрау Мюллер.

Елагин сел на кровати. Глаза упёрлись в небольшое зеркальце, стоявшее на столе: заспанное, серое, исхудавшее лицо, впалые щёки, пустые глаза и прямой нос, показавшийся вдруг необычайно длинным и острым. «Как у покойника», – вдруг промелькнула глупая, шальная мысль у Елагина. Он ей печально улыбнулся и увидел, как в зеркале у двойника зло и безразлично скривились тонкие губы, и блеснули усмешкой тёмные глаза.

Вспомнив, что его ждёт человек, Елагин быстро встал и машинально, по неистребимой военной привычке, одернул вниз пиджак, потом схватил с тумбочки одежную щётку и поспешно прошёлся по рукавам и лацканам, сбрасывая невидимую пыль и выглаживая помятости.

Около входной двери Елагина ждал молодой человек в аккуратном костюме; в руках он держал кожаную фуражку.

– Я шофёр господина Горохова. Мне поручено отвезти вас к нему, – с вежливой улыбкой, слегка склонившись вперёд, сообщил немец.

На улице Елагина ждал чёрный «мерседес», водителем которого и был вежливый немец. Не без ребяческой гордости Елагин бросил украдкой взор на окна дома – наблюдает ли за ним любопытная фрау Мюллер, – убедился, что наблюдает, и довольный, с некоторой театральной вальяжностью и напыщенностью, пусть смешной и мальчишеской, но такой приятной, погрузился на заднее сидение. Шофёр любезно закрыл за ним дверцу, и они поехали к Горохову.

Их абсолютно случайная встреча произошла вчера. В центре города на улице Елагин вдруг заметил, что за ним пристально наблюдает небольшого роста богато одетый господин. Это было тем более подозрительно, что Елагин совсем не мог припомнить этого человека, хотя всегда гордился, что память на лица у него была хорошая. Господин недолго наблюдал за Елагиным, скоро он подошёл к нему, с улыбкой схватил за руку и стал трясти.

– Не узнали? – расхохотался неизвестный. – Я Горохов. Припоминаете? Нет? Лето восемнадцатого, Хвалынская бригада…

После этих слов, позвучавших словно пароль, Елагина осенило: перед ним стоял командир отряда балаковских мужиков – Горохов! Только узнать его было совсем не просто – исчезла окладистая большая борода, лицо было чисто выбрито и потому казалось, что немецкий Горохов по прошествии одиннадцати лет был даже младше того, самарского Горохова.

Радость у обоих была искренняя. Потрясся друг друга за плечи, они условились встретиться завтра и поговорить обстоятельней. «К пяти я пришлю шофёра, – объявил Горохов и повторил, строго подняв указательный палец: – К пяти, не забудьте».

Всю дорогу Елагин вспоминал, как же зовут Горохова: «Терентий Иванович или Терентий Ильич?» – гадал он. Было ужасно неловко, но прошло столько лет… «Мерседес» мягко подкатил к ресторану. Шофёр вышел из машины, открыл дверцу, выпустил пассажира и проводил его до входа. Елагин был несколько сконфужен такой непривычной услужливостью. Внутри его встретил Горохов: низкорослый, плотный, ухоженный, в шикарном костюме – ни дать, ни взять, европейский толстосум-капиталист с достойными и ленивыми повадками. Они дружески обнялись, и Горохов махнул рукой в сторону зала.

– Пройдёмте, Емельян Фёдорович, пройдёмте к столу.

Как только вошли в зал, запрыгали, засуетились официанты, предлагая то одно, то другое. Елагин, отвыкший уже от богатых мест, смущённо кивал и всё пытался незаметно прикрыть рукавом потрёпанный свой манжет с ободранным краешком.

– А про вас так много говорили, – сказал Горохов. – Разные слухи ходили. Одни утверждали, что Дутов вас расстрелял за измену, другие – мол, красные с вами расправились. А вы, вот, назло им всем, живы и здоровы. Очень я рад!.. Ну, рассказывайте, командир, «как», «что»?

Елагин пожал плечами.
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 ... 15 >>
На страницу:
7 из 15

Другие электронные книги автора Денис Игнашов