Воскрешение: Роман

– Мало ли сумасшедших. Да и?выглядят они скорее несчастными.

– Как ты понимаешь, мне трудно им сочувствовать.

– Мне тоже, – ответил Валера.

«А?все-таки в?этом ему меня не понять», – грустно подумал Андрей.

Начало накрапывать.

– Ладно, пойдем, – сказал он.

– Ну как? Ты убедился, что все это ерунда?

Теперь уже Андрей пожал плечами. Он был почти готов согласиться с?Валерой, но вспомнил исступленное лицо сына Петра Сергеевича. Сборище «памятников» его не испугало и?даже не особенно взволновало, хотя назвать все это приятным было сложно, а?вот от воспоминаний о?разговоре с?Сергеем отделаться было труднее. Это не было обычным антисемитизмом. Андрею казалось, что в?воздухе повисло нечто новое, нечто такое, говорить о?чем ему не хотелось; и?мысли об этом он старательно прогонял.

« 3 »

Приблизительно в?то же время Митя стал чаще встречать внучку Петра Сергеевича Катю и?видеть ее не только дома у?дедушки. Она так долго росла практически без родителей, что, как Митя понял из случайно услышанного, чуть ли не подслушанного разговора между мамой и?дедушкой, после возвращения ее родителей отношения складывались не вполне гладко. Но внешне она оставалась все такой же непроницаемой, самой безмятежностью, почти как тогда в?филармонии, хотя, конечно же, без банта, как когда-то, когда он впервые увидел ее в?гостях у?дедушки, и?только изредка в?уголках ее глаз вспыхивала глубоко спрятанная грусть. В?едва ли не первую их «самостоятельную» встречу ранней осенью Митя увидел ее случайно; Катя шла через Михайловский сад, кажется пересекала его по диагонали, не быстро и?не медленно, в?каком-то своем особом темпе, который позже только с?ее шагом для Мити и?связывался. Митя подумал, что, наверное, она была на работе у?Петра Сергеевича, а?потом мысленно добавил, что, наверное, там ей теперь лучше, чем дома.

Было уже довольно прохладно, но Катя шла с?непокрытой головой, как при такой температуре обычно ходили только иностранки, хоть и?набросив на плечи и?шею шарф крупной вязки. Ее распущенные светлые волосы чуть колебались на ветру, а?сосредоточенный шаг придавал этому воздушному скольжению спокойную равномерность полета. На секунду Митя застыл, поразившись даже не ей, а?скорее самому себе, тому, как иначе он ее вдруг увидел. «Она изменилась, – подумал он. – Она очень изменилась». Но потом добавил: «Она не изменилась совсем». А?Катя не заметила его вовсе. Ему было неловко к?ней подходить, и?он остановился у?пруда. По медленно темнеющей осенней воде дети пускали кораблики, сделанные из пенопласта, с?воткнутыми в?него мачтами веточек и?парусами из тетрадных листков. На одном кораблике на ветру раскачивался чуть пожухший лист. «Это тоже парус, – констатировал для себя Митя. – Парус». Он был зачарован этим случайно встреченным видением, но сквозь зачарованность проступала необъяснимая тревога.

Митя продолжал рассматривать тени деревьев, медленно раскачивающиеся в?воде пруда. Постепенно Катя начала удаляться, все больше растворяясь среди дальних стволов. Сзади и?по левую руку их сопровождал обратный, непарадный фасад Русского музея; все еще высокое солнце отражалось на его особой и?всегда узнаваемой желтизне. Это было одно из тех редких мгновений ленинградской осени, когда счастье и?грусть сливаются воедино, а?тропинку между ними уже невозможно не только нащупать, но даже представить. Неожиданно и?вроде бы безо всякой внешней причины Митя опомнился и?быстрым шагом отправился вслед за ней, надеясь немного опередить и?оказаться одновременно с?ней поближе к?противоположному концу сада. Пытаясь одновременно и?удерживать ее в?поле зрения, и?не устраивать видимой погони, он проходил через газоны и?лужайки, через желтый свет прекрасного осеннего солнца. А?Катя шла, так ничего и?не замечая; вероятно, думая о?чем-то своем. Остановилась; взглянула на дорожку у?себя под ногами. Носком сапога подбросила небольшой серый камешек; камешек чуть взлетел и?упал обратно на гравий. Она ударила камешек еще раз, наверное, ударила сильнее, и?он пролетел чуть дальше, почти параллельно дорожке. Катя с?интересом посмотрела на него, снова выпрямилась и?пошла дальше. Подойдя поближе, на расстояние приблизительно тридцать метров, Митя ее окликнул, все еще с?газона, чуть разбухшего от осенних дождей.

– Катя? – закричал он. – Это ты?

Она удивленно на него оглянулась.

– Привет.

Митя не знал, как следует правильно продолжить.

– Что ты здесь делаешь?

Катя посмотрела на него еще более удивленно.

– У?меня курсы по истории искусства. А?ты?

– Да так, шатаюсь, – ответил Митя.

Он и?вправду шатался. Это был один из тех дней, когда он действительно бесцельно шатался по городу. Если уж быть совсем правдивым, выходя из дома или не возвращаясь из школы домой, он придумывал для себя какую-нибудь цель, но безотносительно к?тому, удавалось ли ему этой цели достичь, довольно быстро даже эти изначально смутные намерения растворялись в?счастливой бесцельности хождения по городу. Митя подошел к?ней поближе. Заметил, что каждый шаг дается ему с?неожиданным трудом, столь резко контрастирующим с?легкостью, с?которой он мог часами, не уставая, ходить по городу.

– И?как курсы? – снова спросил он. – Интересно?

– Очень.

Митя задумался.

– Может, мне тоже на них пойти? – наконец сказал он, скорее утверждая, чем спрашивая.

– Не думаю, что туда можно поступить в?середине года, – ответила Катя. – Да я?и?не первый год на них хожу. В?этом есть известная последовательность.

Но Митя попросил дедушку, попросил очень («С?каких это пор тебе хочется ходить в?кружки? – изумленно отреагировал дед. – Девятый класс – это не поздновато?»), дед попросил Петра Сергеевича, тот – кого-то из коллег по Русскому музею, и?Митю взяли.

– Будешь передо мной отчитываться, – объявил ему дед довольно решительно. – В?том числе и?за прогулы. Книги в?твоем распоряжении. Так что берись восполнять то, что они давно уже знают. А?будешь там говорить глупости и?позорить Петра и?меня – отдам тебя на съедение твоей маме.

«Н-да, – подумал Митя, – похоже, с?годами их отношения совсем испортились».

А?вот того, что он начнет говорить глупости, Митя не боялся. Постепенно, хотя и?неохотно, он смирился с?мыслью, что у?Ари абсолютный слух, а?ему на ухо наступил если не слон, то, вероятно, все же нечто большое и?неповоротливое, вроде КамАЗа. Кое-как играть он умел, а?вот когда пытался хоть что-то напеть, то в?основном слышал, как фальшивит. Он был готов смириться и?с?тем, что Аря способна воспринимать мир на основе обоняния в?той степени, которой ему, наверное, никогда и?ни при каких усилиях достичь будет не дано. Она с?легкостью чувствовала не только запах ранней весны, чуть подтаявшего снега, тины или недавно прошедшего грибного дождя, но и?те запахи, заметить которые было дня него задачей почти непосильной, и?даже те, о?существовании которых он вообще не имел никакого представления. Но одно дело звуки и?запахи, а?другое цвета. Митя был уверен, что способен улавливать мельчайшие оттенки весеннего неба и?опадающей листвы, зацветающей сирени и?поляны иван-чая, расходящихся лесных дорожек и?бликов на поверхности остывающего кофе. Кроме того, он много чего знал и?о?собственно технической стороне живописи – от аллегорической иконографии, поднимающейся над миром, до чистого упоения цветом в?абстрактном экспрессионизме, от все еще немного неловких мазков крепостных портретистов до напряженного вглядывания в?запутанные оттенки души на картинах начала века, от мягкой русской природы, кажущейся отражением самой бесконечности, до неровного биения города, в?котором человеческая душа встречает и?свое ускользающее предназначение, и?свое одиночество, и?свой ужас.

В?кружке же, или, как Катя его называла, «на курсах», перед Митей приоткрылось еще одно измерение цвета и?формы. Вся их тысячелетняя история, вся пульсация начинающегося от их с?Катей ног и?уходящего в?прошлое времени, история захватывающая и?чудовищная, жестокая и?благородная, ясная и?туманная, так сложно определимая, изменчивая и?на удивление многообразная, подступала к?ним, но подступала не фактичностью отдельных событий, а?самой глубиной скрытой за картинами жизни, приоткрывалась перед ними на досках и?на холстах, привлекала взгляд и?одновременно выставляла непреодолимую преграду чуждости ушедшего времени. Неожиданно для себя Митя впервые понял, чем же на самом деле занимается его папа, кроме того, что регулярно отсутствует дома и?где-то что-то такое не очень понятное раскапывает. Это понимание показалось Мите очень важным. Он рассказал о?нем Кате, но она только улыбнулась. Такое происходило часто; Мите хотелось, чтобы она отвечала, а?она внимательно на него смотрела, слушала, было видно, что она следит за каждым сказанным словом, и?тогда, когда казалось, что теперь настала ее очередь говорить, молча улыбалась. Тогда Митя рассказал обо всем этом деду; даже немножко пожаловался на Катино молчание.

– Конечно же, ты внук историка, – сказал дед и?тоже улыбнулся. – Но ты не должен забывать и?о?том, что не преходит.

« 4 »

Как-то дед спросил про прогулы. Но, к?некоторому удивлению деда, прогулов не было, ни одного. Митя пришел даже тогда, когда простудился и?у?него была официальная справка о?том, что в?школу можно не ходить; в?школу он и?не пошел. А?в?Русский музей пошел. Он явился красный как помидор, но, узнав, что у?него температура за тридцать восемь, его выставили домой.

– Тебя проводить? – спросила Катя.

– Еще чего, – буркнул он довольно хмуро. Во-первых, уходить ему не хотелось; во-вторых, чувствовал он себя так себе.

Митя прошел мимо гардеробов, через небольшой холл с?низким потолком, вышел из предназначенного для посетителей Русского музея правого бокового входа, пересек площадь, как обычно переглянувшись с?молодым Пушкиным, и?недовольно побрел в?сторону метро «Гостиный двор»; до «Академической» надо было еще пересаживаться.

Катя позвонила поближе к?вечеру.

– Ну как?

– Как что? – спросил Митя.

Катя замялась. Даже спросить, как он себя чувствует, она толком не умела. Митя почувствовал легкое злорадство. «Это тебе не про картины рассуждать», – подумал он. Хотя и?благодарность, конечно; все равно было приятно.

– Надо срочно очухиваться, – объявил он.

– Хорошая идея.

– Мне тут сказали, – продолжил Митя, – что неформалы будут разбирать дом Пушкина на Мойке. Пойдешь?

– А?что с?ним? – спросила Катя.

– С?Пушкиным? Умер. Точнее, застрелили.

– Прекрати. С?домом.

– Гадючник. И?свалка. Бардак в?стране.

Катя задумалась.

– Ты знаешь, – сказала она, – я?с?неформалами не очень. Точнее, вообще никогда не общалась. Даже когда они сидят в?переходах, они такие чужие. Наверное, я?им не понравлюсь.