Восьмой цвет Радуги

– Еле сдыхались. – Геннадий покачал головой. – За такую работу надо коньяк бесплатно давать.

– Ага, и путевки в санаторий. – Поддакнул я.

– Так, остался парень. Если он не подойдет, придется ждать еще неделю или брать эту самую, – шеф порылся в бумагах, – Сиверцеву, хотя она слегка приторможенная.

– Лучше уж подождать, вдруг, кто путный заглянет. Все равно у нас пока статьи основных авторов предусмотрены, им литредактор не сильно то и нужен, а корректор наша, хоть и безголовая слегка, но со словарем в обнимку сама справится.

К золотой когорте основных авторов я, прежде всего, причислял себя. Еще бы, журналист Денис Ветров почти всегда делал материал, становившийся темой номера. Мне доставались обложка и разворот, интервью с видными политическими деятелями и хлебные пиар статьи о сытых бизнесменах, щедро плативших за непрямую рекламу и собственное фото во весь рост. Кстати, последнее часто оказывалось для них заманчивее первого. Эти люди были ужасно тщеславны, и я, даже не будучи хорошим музыкантом, легко научился играть на струнах их жаждущих славы и поклонения сердец.

Собираясь взять в оборот очередного «гуся», именно так мы именовали возможных спонсоров, я тут же искал ему партнера для следующего номера. Это должен быть кто-то полностью антагонистичный, но при этом из той же политической или бизнес тусовки, где выпендреж считается правилом хорошего тона, а наличие собственной карманной партии или такой же карманной модели в роли жены – непременным атрибутом, карточкой члена клуба хозяев жизни, критерием их успешности и респектабельности.

Итак, если в одном журнале на страницах моей рубрики «Гость номера» красовался прямой и простоватый депутат от компартии, то в следующем обязательно появлялся изысканный аристократичный либерал. И тот и другой платили за пиар одинаково щедро, но преподносил я каждого по-разному. Да и социальные группы, с которыми они заигрывали, тоже были разными, так что никто ничего не терял.

Тот же принцип срабатывал с бизнесменами. Достаточно было получить в качестве «гостя» одного банкира средней руки, как в журнал так и хлынули предложения от ростовщиков всех мастей, желающих увековечить свое имя на страницах «Откровенного разговора».

Пока мы с шефом взвешивали все за и против, в кабинет вошел вихрастый молодой человек. Держался он достаточно уверенно, с достоинством, но без наглости, учтиво, но не подобострастно.

Мне стало интересно, как шеф поведет разговор теперь, учитывая две предыдущие попытки, совершенно непохожие друг на друга.

Бочкарев, потерявший половину кадрового состава выдумок и идей в бою с Идалией Мельцер, пошел по пути наименьшего сопротивления.

– Ну что, Сергей. – Имя он успел вычитать из лежащего на столе резюме. У меня сразу поднялось настроение. Надо же, мой Есенин и вправду оказался Сергеем. Хоть немного, но я отыгрался после неудачной попытки угадать с распределением призовых мест. – Расскажи, пожалуйста, почему ты считаешь, что достоин занять эту должность. Чем ты лучше других претендентов, и как ты можешь убедить меня, своего потенциального шефа, что лучшего литредактора мне не найти? – Бочкарев положил ладони на стол и расслаблено откинулся назад.

– И все? – Парень улыбнулся. Голос у него был задорный, какой-то искристый. С таким голосом надо собирать детвору в хоровод, или созывать мужиков для кулачного боя.

– Все. – Просто ответил Бочкарев, и сделал вид, что внимательно слушает. Я же, напротив, слушал действительно с интересом. Что-то в этом парне притягивало меня, и в то же время настораживало. Утреннее предчувствие вернулось в обостренной форме, и сердце застучало, как стучало обычно после трех чашек кофе, а я пока выпил только одну.

– Если можно, я отвечу не по порядку. – Сергей дождался, пока главный согласно кивнул, и только после этого продолжил.

– Я ничем не лучше других претендентов. Просто я другой. Те две женщины, которые проходили собеседование до меня, хорошие корректоры и неплохие литредактора. Одна старательная и усидчивая, вторая напористая и способная не просто исправлять ошибки авторов, но и научить их подобных ошибок не повторять.

Шеф подобрался, забыв о расслабленности. Да и мне, если честно, стало немного не по себе. Когда это он сумел так тонко разобраться в психологических портретах предыдущих конкурсанток? Неужто они репетировали показательные выступления в коридоре перед выходом на основную сцену? Или вся троица давно знакома и дело пахнет сговором? Бред. Но одно ясно: златокудрый вихрастый Сергей совсем не так прост, как мне показалось сначала.

– У меня свои достоинства. Во-первых, я мужчина, а мы умеем быть более точными в словах. Женщины воспринимают образы, яркие и непрерывные, постоянно движущиеся вокруг одного стержня: их личной жизни. Это не хорошо и не плохо, просто факт. Мужчина наоборот, видит себя в других, сравнивает с позиции силы, власти, интуитивно оценивает, но не по красоте, а по некой абсолютной шкале мужских достоинств. Так что если женщина редактирует статью о новой машине, они примеряет на себя саму машину, в то время как мужчина примеряет на себя роль водителя. Я не слишком путано объясняю?

– Нет. – Бочкарев улыбнулся, чего ранее при общении с посторонними я за ним не замечал. – Продолжайте. – Еще одна малозаметная, но очень значимая деталь. Шеф перешел на вы, хотя сначала использовал простецкое «ты». Это символизирует либо отчуждение, либо уважение. Здесь, похоже, имел место второй вариант.

– Я думаю, задача хорошего литредактора достаточно проста. Всего лишь нужно научиться делать мертвое живым.

– Прямо как Иисус. – Не удержался я, но Сергей отреагировал совершенно неожиданно. – Да, я рад, что вы это правильно восприняли. Не все сразу понимают, а некоторым даже годы объяснений ничем не помогут.

Мне осталось только скромно потупиться, будто я действительно что-то понял, а не просто выбросил в пространство первую подвернувшуюся под руку остроту.

– Если, к примеру, мы пишем о политике. – Здесь я насторожился. Парень касался моей темы, неприкосновенной, как щиток с надписью: «Не влезай, убьет». Но он влез, не подозревая об опасности. – Вы берете интервью и показываете политика, его биографию, идеологические взгляды, рассказываете о проделанной работе, благотворительности. Потом переходите к личной жизни: семье, хобби. Последнее до сих пор считается оригинальным, и журналисты оценивают себя по тому, насколько полно они смогли раскрыть те или иные малоизвестные факты из жизни народного избранника.

– Так и есть. – Подумал я, но вслух ничего не сказал. – И что же здесь неправильного? Все работают именно по такой схеме.

– Журналист расспрашивает политика о детях, рыбалке и футболе, надеясь, что таким образом сможет лучше осветить его духовную суть. Проникает в глубины души, чтобы разложить их на прилавке будущей статьи для всеобщего обозрения и последующей продажи. К тому же представители власти любят, когда их мягко расспрашивают о личной жизни. Депутаты думают, что таким образом становятся ближе к людям, демонстрируя, что они вовсе не небожители, а такие, как все. Повторюсь, им это нравится, поэтому самые прыткие журналисты, умеющие нырнуть «в личное» с головой, получают щедрые чаевые. И все всех устраивает.

– Точно излагает. Хорошо и по делу. Как будто сам работал журналистом. Надо будет почитать его резюме. – Подумал я.

– Но есть же еще и читатель. А ему зачастую важно не то, что сказал тот или иной звездный гость журнала. Говорить они все мастаки, а кто не умеет, за того говорят пресс-секретари и пиарщики, они же сочиняют тексты, чтобы любимый деятель мог заучить нужные избитые фразы. – Сергей вздохнул с плохо скрываемой грустью. – Людям важно, как они говорят. С какой интонацией, смотрят ли при этом в глаза, или избегают прямого взгляда. Краснеют или хлопают в ладоши, вытирают пот со лба или грозят указательным пальцем. Только так можно по-настоящему постичь внутренний мир. Может быть даже понять так, как не понимает его сам интервьюируемый. Разумеется, описывать мимику и жесты в статьях излишне, но постижение внутренней сути человека позволяет подобрать правильные слова, максимально соответствующие образу. Тогда он будет выглядеть живым. Да и заплатит не менее щедро, так как неожиданно осознает, что ему приоткрыли завесу, за которую он сам не удосужился заглянуть.

Сергей потел ладонь о ладонь, словно пытаясь согреться.

– Так я понимаю процесс литературного редактирования. И если мой метод вам подходит, я готов приступить к работе. Если же нет… – Она запнулся и внимательно посмотрел сначала на обложку прошлого номера «Откровенного разговора», лежащего на столе, а потом на Геннадия Владимировича, который сосредоточенно думал о чем-то и от этого казался внешне безучастным. – Впрочем, он вам подходит. – Сергей закончил на мажорной ноте и снова пустил в ход широкую белозубую улыбку.

Мда, такую улыбку не купишь у стоматолога, ее нужно пронести сквозь детство и юность. – Мгновенно промелькнуло в моей голове, и лишь потом появилось негодование.

«Впрочем, он вам подходит», – мысленно передразнил я парня. – Наглость высшей меры. Развел тут туманные разговоры с псевдо философским подтекстом, разбавил потугами на психологию, и на тебе, уже начинает решать за других. – Возмущение во мне нарастало. – Еще и Христа всуе помянул! – К тому времени я уже забыл, что разговор о воскресшем Спасителе начал сам, да еще в виде двусмысленной шутки. – Интересно, как Гена его выгонит: мягко, или под звуки фанфар?

Геннадий Владимирович не сразу сообразил, что парень перестал говорить. Последние слова долетали до него сквозь полупрозрачную пелену. Главный редактор почему-то вспомнил лето в деревне, когда он девятилетним мальчуганом отдыхал у бабушки с дедушкой. Тогда они были совсем молодыми. А сейчас. Ему уже сорок один. Дед давно умер, а бабушке сильно за восемьдесят.

«Интересно, как она живет? Что нового в деревне? Я не был там лет двадцать-двадцать пять. Да и дежурные поздравительные открытки не посылал уже лет десять».

Мать с отцом эмигрировали в Австралию, где отцу предложили высокооплачиваемую работу по инженерной специальности. Его тоже звали, но Геннадию неплохо жилось в родной Москве. Как же он забыл о старушке? Суета, дела, спешка. До чего же он устал!

Именно в момент, когда осознание собственной усталости навалилось на плечи Бочкарева суммарным грузом последних безумных лет без сна и отдыха, Сергей перестал говорить.

Подсознательно, главный редактор все-таки слушал, поэтому последнюю фразу смог уловить.

– Да, он нам подходит. – Ответил он отстраненно, все еще не избавившись от воспоминаний, уносящих его далеко от рабочего кабинета, да и от пыльного города вообще.

– Что?! Он нам подходит? – Мне показалось, шеф не вполне правильно трактует последние слова рыжеволосого выскочки. Возможно, тот забил ему баки цветистыми выражениями, так что Бочкарев, вымотанный предыдущими собеседованиями, просто запутался.

Главный посмотрел на меня и благодарно улыбнулся. Ну, слава Богу, я прав, он действительно просто не разобрался.

– Спасибо, Денис, что поправил. Не он нам подходит, – Бочкарев перевел взгляд на Сергея, – а ты нам подходишь. Ты принят.

***

Геннадий

– Гена, зачем ты его взял? – Я подсел вплотную к главному редактору, с лица которого, и это меня особенно раздражало, до сих пор не сходила блаженная улыбка.

На «ты» мы с шефом перешли полгода назад, когда в редакцию приехала проверка от учредителя «Откровенного разговора». Лица проверяющих были менее криминальными, чем у нашего хозяина, зато повадки отличались в худшую сторону. В редакции они чувствовали себя, словно в родной «малине», деловито шныряли по кабинетам, уделяя особенное внимание бухгалтерии и холодильнику.

В принципе мы ничего не могли сделать. О проверке нас предупредили заранее, а хамское поведение… Для них оно вовсе не было хамским. Быть может, они даже старались выглядеть хорошо воспитанными. Ведь завались эти ребята с подобной ревизией не в собственный журнал, а к конкурентам, в дело пошли бы ножи и пистолеты.

Как водится, никаких финансовых неточностей или хищений обнаружено не было. Бочкарев действительно честно вел бизнес, а то, что перепадало нам от пиар материалов, справедливо распределялось между всеми членами команды в виде премий. Пропорция, конечно, присутствовала, и, к примеру, я, как автор пиар материала, получал за него в десять раз больше, чем другой журналист, но главное: без поощрения не оставался никто.

Однако нервы у Бочкарева железными не были. Едва за посетителями закрылась входная дверь, он немедленно собрал коллектив, поблагодарил за понимание всех тонкостей, распространяться о которых главный не стал, и отпустил людей по домам.

– Предоставляю всем отгул. – С наигранной веселостью сообщил Геннадий Владимирович. – В качестве компенсации морального ущерба.

Второй компенсацией стал звонок от учредителя, обосновавшегося где-то в Нью-Йорке. Наши «моральные вредители», судя по всему, оперативно отчитались о проделанной работе, так что верховный босс остался доволен и даже обещал в знак благодарности и поощрения… приехать к нам на новый год и отпраздновать его вместе с коллективом!

После того, как помещение редакции покинули все сотрудники, включая даже водителя Саню, я тоже засобирался домой. Но здесь меня ждал приятный сюрприз.